Девятое правило дворянина (СИ) - Герда Александр - Страница 29

Все как в какой-то странной операционной… Мозаика на стенах, на которой отсвечиваются красные огоньки… И еще кое что — мне кажется или за стеной все время кто-то что-то шепчет?

Рядом с алтарем стояла еще одна фигура с шакальей головой и теперь уже было понятно, что это его дочь. Она была намного ниже и изящнее.

Не говоря ни слова она указала мне на алтарь, а затем показала, что нужно снять рубашку. Я послушался ее указаний, бросил на пол рубашку, лег на алтарь и в этот момент меня пронзила резкая боль.

Такое ощущение, что плита, на которой я лежал, была раскалена настолько, что моя кожа в один миг пригорела и прилипла к ней. Во всяком случае, ощущения у меня были именно такими.

Я открыл рот, чтобы закричать от боли, но не смог этого сделать. Какая-то неведомая сила сжала мое сознание и выдернула мою душу из тела. Да ладно! Так ведь не бывает! Но тем не менее это происходило, и я прямо сейчас будто висел прямо над алтарем и видел себя со стороны.

Мой рот открыт в немом крике, а тело напряжено и вытянуто в ровную линию. Алтарь и в самом деле поменял цвет. Теперь он уже не белый, а темно-зеленого цвета и покрыт странным узором, напоминающим переплетение сотен рун и тонкую арабскую вязь.

Селим-паша в этот момент кладет руки прямо мне на рану и начинает рычать. Хотя нет, это не просто рычание, скорее какое-то сложное заклинание на шакальем… Все то же хихиканье, к которому теперь добавилось скуление и лай…

В какой-то момент он высовывает язык из пасти, и я отлично вижу, что это не волчий язык, а скорее змеиный. Длинный, раздвоенный на конце…

Он касается моего плеча и новый приступ боли накатывает на меня. Причем этот гораздо сильнее прошлого. Будто в каждую клеточку моего тела втыкается по тонкой игле. Неужели такое можно переносить?

Ну, если я это могу чувствовать, значит еще пока жив… Вот и ответ на мой вопрос… Во всяком случае, теперь ясно почему турок оценивал мои шансы в пятьдесят процентов — выдержать такую боль обычному человеку…

Как же хорошо, что я далеко не обычный человек… Вот только если он еще немного поднажмет, боюсь и я могу не выдержать.

И в этот момент я вижу, как кожа на моей ране лопается и из нее начинает вытекать тонкая черная струйка какой-то жидкости. В мозг шибает резкий неприятный запах застоявшегося гноя и гнили, а я чувствую небольшое облегчение.

Совсем ненамного, но мне становится легче. Будто иглы вынимают из моего тела одну за другой. Правда делают это крайне нехотя… Твою мать… Больно же, неужели нельзя сделать так, чтобы это происходило быстрее?

Потом все вдруг прекращается, и черная струйка сначала становится еще тоньше, словно нить, а затем и вовсе исчезает. Напряжение спадает, и я вижу, как мое тело обмякает на алтаре, а по лицу и груди струится пот.

Селим-паша начинает говорить снова. Еще одно заклинание. Только на этот раз он не один. К нему присоединяется его дочь. Их лай заполняет весь мой мозг без остатка, и я больше не могу думать ни о чем, кроме их странной, ритуальной песни…

Боль вновь начинает нарастать… Сердце будто тяжелый молот стучит мне в грудь с бешеной скоростью… Я вижу, как мое тело вновь выгибается в дугу, а из раны появляется несколько капель вонючей темной жидкости.

В этот момент дочь Селима-паши замолкает, подходит к моему плечу, а затем ее тонкий длинный язык залазит мне прямо в рану и… это довольно странные ощущения.

Я прислушиваюсь к ним и мне кажется будто ее тонкий язык гуляет внутри меня, ощупывая изнутри каждую часть моего тела. С каждым мгновением мне становится все тяжелее бороться с приступом боли, который лишь усиливается…

Больше я не могу смотреть на себя и закрываю глаза от приступов, которые яркими красными вспышками начинают добивать меня…

Вспышки становятся все ярче, как и боль, которую они приносят вместе с собой. В какой-то момент перед моими глазами появляются хихикающие шакальи головы и все погружается во тьму.

Мне кажется или она меня убивает?

Такое ощущение, что где-то шумит ветер, а еще тихо плещется вода. Вот ведь, как оно оказывается — никогда не думал, что после смерти случаются подобные штуки. Оказывается, я еще что-то слышу. Я думал это как-то по-другому происходит, например… Ну в общем… Не знаю как, но по-другому.

Во всяком случае, не ветер, который я могу слушать… Погодите-ка… Не только слушать, но и чувствовать получается тоже могу! Явно ведь я ощущаю свежий ветер, который пахнет чем-то похожим на море… Пахнет! Значит и запахи я чувствую.

Я делаю попытку вдохнуть полной грудью и в этот момент открываю глаза.

— Слава тебе Господи, живой… С тебя бутылка коньяка, Владимир Михайлович, все нервы тут с тобой извел…

Так, ну если я слышу голос недовольного Сабурова, значит я живой. Я повернул голову направо и увидел князя-дракона, который сидел рядом со мной в кресле. Рядом с ним стоял стол, на котором стояла бутылка чего-то похожего на коньяк, кофейник и тарелка с фруктами.

Какая приятная картина, однако! Значит не время еще помирать. Ну а еще это означает, что обряд похоже я прошел удачно.

— Доброго времени суток, Дмитрий Федорович, — сказал я и посмотрел на открытое окно. — Еще день, как я вижу?

— Ага, — кивнул он, затем налил себе рюмку коньяка и выпил. — Только следующий, после того как мы в последний раз виделись. Вот уже сутки сижу здесь с тобой… Живучий ты, Соколов. Селим-паша сказал, что таких как ты впервые видит.

— Это почему? — спросил я и посмотрел на плечо, которое было перевязано свежим бинтом.

— Сильно много времени прошло с момента нанесения раны, — ответил Сабуров и налил себе еще рюмку. — Затянули мы с тобой… Проклятие успело слишком сильно корни пустить, понимаешь? Сказал, что шансов у тебя и не было практически. Ну и еще говорит дочь его хорошо постаралась… Не знаю, что он там имеет в виду, тебе виднее.

Ну да, этого момента я долго не забуду. Скорее всего никогда.

Я сделал еще один вдох и улыбнулся — все-таки здорово, когда знаешь, что внутри тебя больше нет никакой заразы. Пережить такое еще раз точно не хотелось бы, но оно того стоило. Разве может быть чувство прекраснее того, что тебе ничего не угрожает?

Вот теперь можно и прочими хлопотами заняться — совсем ведь другое настроение.

— Ты чего улыбаешься, Владимир Михайлович? — спросил князь-дракон и хлопнул еще одну рюмку.

— Да вот думаю — хорошая штука жизнь.

— Ну ты даешь, граф… — хмыкнул Сабуров. — Такие вещи говоришь, будто прямо тайны мироздания выдаешь… Я думал ты что-то умное скажешь.

— Так я и говорю умное, — улыбнулся я и потянулся, радуясь ощущению легкости в теле. — Вы бы лучше мне рюмочку коньячку предложили, Дмитрий Федорович, а то вон батарею из пустых бутылок выстроили…

— Само собой, граф, ты думаешь зачем здесь вторая рюмка стоит? Тебя дожидается… Запылилась совсем пока ты там сны свои смотрел.

Он налил нам коньяку и протянул мне рюмку.

— Ну, за твое здоровье, Владимир Михайлович?

За мое здоровье? Ну что же, отличный тост. Тем более оно мне в скором времени понадобится. Мы выпили, Сабуров крякнул и закусил виноградиной.

— Как ощущения, граф? Что скажешь?

— Неплохой коньяк, вот что я скажу, — ответил я, ощущая, как жидкость приятным теплом растекается по моему телу. — Ну и еще кое-что — повременим пока с переселением Тосика и Шушика в Валаамское княжество. Пусть еще со мной поживут.

Несмотря на то, что мне казалось будто я отдохнул и полностью восстановился за прошедшие с момента обряда сутки, коньяк был определенно лишним. Я и сам не заметил, как снова заснул. Хотя нет, заснул это не совсем подходящее слово для этого, скорее просто отключился. Еще на сутки.

Лишь спустя все это время я наконец поднялся с постели, которая мне успела надоесть за пару дней хуже горькой редьки. К этому моменту я уже лишился повязки на плече и мог рассмотреть, что от моего шрама практически ничего не осталось. В качестве воспоминаний на моем теле осталась лишь тонкая белая линия.