Книга Розы - Кэри Си Джей - Страница 18

— Итак, вот как мы поступим. Вы отправитесь во вдовий квартал, якобы как исследовательница, собирающая материал для книги протектора. Там вы подберете группу фрид и будете расспрашивать их о жизни: что они пережили, что помнят. Семейные традиции, местный фольклор, предрассудки. Совершенно безобидные вещи. Старые женщины обожают посудачить о прошлом. Что им еще остается!

Он надул щеки и метнул недовольный взгляд на запряженную непочтительной лошадью тележку молочника, из-за которой «мерседесу» пришлось замедлить ход. Сопровождавший автомобиль полицейский на мотоцикле метнулся к молочнику и начал орать на него, но лошадь лишь небрежно отмахивалась хвостом.

Экберг с усилием повернулся к Розе всем корпусом.

— Вождь приедет ровно через две недели, так что я жду от вас результатов у себя на столе. По сути, вы теперь мой агент. И никому об этом не говорите. В том числе и Кройцу. Вы подчиняетесь непосредственно мне. Предлагаю начать с вдовьего квартала в предместьях Оксфорда. Там была пара случаев вандализма, а Бодлианскую библиотеку Вождь планирует посетить первой.

— Но, комиссар…

— Я тебе не комиссар! — Он приблизил свое лицо к ее, так что она почти ощутила вкус его потной кожи и зловонный дух съеденной на завтрак колбасы. — Слушай. Мне совершенно наплевать на ваше с Кройцем непотребство в свободное время. Пусть протектор считает, что за супружескую измену надо рубить головы, но меня это совершенно не интересует, пока ваш разврат не касается лично меня. Однако мне небезразлична моя карьера, как и малейшая угроза моим шансам выбраться из этой богом забытой помойки. Так что, если не хочешь загреметь в лагерь, постарайся, чтобы получилось. Отправляйся во вдовий квартал. Раскопай всё. Принеси мне имена виновных, и я с ними разберусь. Народ хочет смотреть коронацию красавицы королевы и короля. Так пусть все увидят, что бывает со старыми ведьмами, которые пытаются этому помешать.

На его жирном лице мелькнула и мгновенно исчезла тень улыбки.

— У этих парней из Моралите амт[10] нравы довольно-таки средневековые. Судя по всему, они запускают новую кампанию борьбы за общественную нравственность и против морального разложения как раз во время коронации. Им очень пригодится показательный процесс. Помощник комиссара и его куртизаночка — разве не отличный пример, чтобы преподать урок всем остальным?

Роза едва дышала. Неужели комиссар действительно может отдать Мартина на съедение?! Возможно, в нем говорит зависть к более молодому и талантливому заместителю?

Он облизал губы своим тонким, как у ящерицы, языком.

— Вопросы?

Сотни. Тысячи…

— Нет, сэр.

— Раз так, выходи.

Машина резко остановилась, и Розу, не церемонясь, высадили на Тоттенхем-Корт-роуд.

От вокзала Паддингтон поезд шел на запад сквозь ряды унылых улиц грязных бетонных предместий. Роза смотрела в окно. Вот она, Англия: безликая, убогая, серая… Все главные улицы выглядели одинаково. На каждой — бакалейная лавка с витринами, украшенными муляжами еды: картонные хлеба, молочные бутылки, заполненные солью, пустые упаковки крупы. На каждой — полицейский участок, где граждане должны регистрироваться и регулярно отмечаться. На каждой — паб с засыпанным опилками заплеванным полом и кружками жидкого союзного эля. На каждой — почтовое отделение, где в задней комнате чиновники Союза проверяют и цензурируют почту. И во всех городках — церковь, где, после розенберговской «кампании по искоренению христианского влияния», вместо гимнов звучат голоса дородных прихожанок, собирающих деньги на зимний праздник Союза.

Стояло тусклое зябкое английское утро. Улицы еще только оживали, иногда проходили одинокий автобус или трамвай. Решеток вокруг парков не осталось, как и лестничных прутьев и латунных табличек у кабинетов врачей: весь металл отправлялся на континент. Дворник мел мусор от одного края тротуара к другому. Все выглядело как черно-белая фотография. Даже крылья воробьев казались покрытыми пылью. Единственное, что выделялось на общем фоне, — излохмаченные гирлянды флажков, натянутые поперек викторианских террас в ожидании коронации.

На щите ветер трепал старый плакат с изображением Вождя, разорванный по краям и мокрый от дождя. Это знакомое всем лицо висело в школах и магазинах, ресторанах и театрах, плавательных бассейнах и залах для общих собраний. Роднее семьи, выше Бога, одновременно узнаваемое и в то же время странным образом ускользающее. Если вглядеться, его лицо расплывается, как зловещая Мона Лиза, словно его невозможно запечатлеть. На этом плакате он стоял на фоне гор, углы рта опущены, глаза обращены к идеализированной далекой земле, хоть и неведомой, но вряд ли похожей на английские территории. Сложно догадаться, что должен выражать этот взгляд.

Мимо скользили рекламные щиты: «Фруктовые тянучки “Раунтриз"», «Сигареты “ Честерфилд" — удовольствие для взрослых». Раз между городками Роза успела разглядеть концентрические круги колючей проволоки вокруг высоких стен и сторожевые вышки с электрическими прожекторами. В стране открылись самые разные центры, куда направляли арестованных, — исправительные, переобучения, просвещения, — однако большинство называло их просто лагерями. Роза вздрогнула, угроза комиссара отдавалась в голове почти физической болью.

Если не хочешь загреметь в лагерь…

Что происходит в этих лагерях? Она никогда не бывала за оградой и не знала никого, кто бывал, хотя слухи циркулировали постоянно. О тех, кто внезапно исчезал с работы или из дома и уже не возвращался. И о тех, кто вернулся, осунувшийся, молчаливый, и никогда ничего не рассказывал. Иногда люди, проходящие по улице, замечали фургоны с арестантами — из-за зарешеченных окошек выглядывали перепуганные лица — и тут же отворачивались, как будто даже смотреть на них запрещалось. В основном служба безопасности пользовалась машинами, замаскированными под гражданские: хлебные, молочные или другие продуктовые фургоны со стальным полом и тесной камерой внутри, чтобы не волновать горожан без нужды.

Роза взяла газету, оставленную кем-то на сиденье напротив, и рассеянно перелистала ее. Из-за цензуры новостей и запрета на заграничные источники газеты в последние десять лет сильно сократились, как по объему, так и по содержанию. Радиокомментаторов проверяли на идеологическую чистоту, радиопередатчики охранялись и постоянно контролировались, иностранные станции глушились, газеты же проходили через плотное сито цензуры, и большинство редакторов исходили из принципа «сомневаешься — удали».

«Пипл Обсервер»[11] с названием, набранным кричащими красными буквами, представляла собой британский двойник самой массовой ежедневной газеты Германии — «Фёлькишер Беобахтер», и Роза знала, что увидит в ней, даже не открывая. Новости на развес. Такие же картонные, как хлеб на витринах магазинов, и такие же дешевые и аляповатые, как клейкие мармеладные тянучки. Их производили поточным методом в Министерстве печати, находящемся ниже этажом в том же здании, где она работала.

На континенте журналистов вызывали на утреннюю пресс-конференцию в Министерство пропаганды в Берлине, где давали указания, что писать. Любое отклонение немедленно каралось. Система работала очень четко, и после создания Союза ее сразу же внедрили в Англии. Каждый день журналисты всех ежедневных газет — «Экспресс», «Мейл», «Ньюс кроникл», «Манчестер гардиан» и «Таймс» — толпились в очереди перед конференц-залом, где получали разъяснения от чиновников или, если происходило что-то важное, от самого комиссара обо всех последних новостях и о том, что именно следует или не следует освещать.

Бриджит Фэншо любила говорить, что это — как испечь пирог. Сначала берешь сырые продукты: муж узнал о том, что у его жены-лени интрижка с гаупт-штурмфюрером на работе, после чего, вернувшись домой, зарезал ее кухонным ножом; в Темзе выловили тело греты, судя по остаткам темной одежды, полиция ищет свидетелей; две гели погибли в автокатастрофе, машиной управлял штурмбанфюрер; в лондонском «Палладиуме» — премьера нового мюзикла «Девушка в каждом порту»… Все эти ингредиенты просеиваются, чтобы убрать ненужную шелуху (подробности о любовнике лени; имя штурм-бан фюрера, управлявшего автомобилем; фривольности в мюзикле, на которые может обратить внимание отдел нравов), а потом режутся, рубятся и смешиваются, согласно вкусу конкретного читателя. Чуть поострее — для читателей «Дейли мейл», чуть посуше — для «Таймс».