Книга Розы - Кэри Си Джей - Страница 30

— Я бы сказала, что наша встреча — это совершенно необычайное совпадение.

— Бывает же, да? — Оливер нацарапал в книге подпись, и администратор вручила ему ключ от номера. Он положил ключ в карман и улыбнулся. — Но это ведь и приятная неожиданность. Раз уж мы здесь и не при исполнении, может, выпьем вместе? — Он махнул рукой в сторону отделанного деревянными панелями гостиничного бара с расставленными вокруг камина потертыми кожаными креслами.

На каминной решетке вяло мерцали обуглившиеся головешки, испуская слабое тепло. На каменном полу лежал потертый ковер, дубовая обшивка стен потрескалась. В баре сидела одинокая пара старичков, разглядывая путеводитель по памятникам архитектуры эпохи Тюдоров.

Роза открыла рот, чтобы отказаться. Отговорок сколько угодно: уже поздно, ей надо писать отчет, нет желания повторять конторские слухи… Да и сам бар выглядел крайне неуютно. Но полицейский набег к вдовам и разговор с Бруно Шумахером оставили в ней такую глубокую усталость, что она внезапно поняла: ей нужно выпить и расслабиться, пусть даже Оливер Эллис приехал следить за ней.

— Только по одной.

— Честно говоря, эта командировка самый настоящий подарок. Ты даже не представляешь, насколько приятно входить в чудесные средневековые здания после тех архивов, где я последнее время работал. Ты когда-нибудь бывала в Отделе документации Розенберга?

Она покачала головой.

— Ну и не ходи. Сто миль подвалов со стеллажами. Умрешь там, и никто тебя не найдет.

Он энергично откинулся в кожаном кресле со стаканом скотча в руке, как человек, с радостью вырвавшийся из Лондона и предвкушающий интересную работу. Вполне возможно, ему нравится шпионить за Розой. Может быть, эта совместная выпивка своего рода двойной блеф?

— Здесь мне все напоминает студенческие годы, хотя я и учился в Кембридже. В каком-то смысле в то время я получил идеальную подготовку для работы у протектора.

— Каким образом?

— Я изучал историографию. Это наука о том, как по-новому, но профессионально интерпретировать прошлое. Когда читаешь труды великих историков — Тацита, Макиавелли, Гиббона, — понимаешь, что в исправлении истории нет ничего особенного. Прошлое всегда перелицовывается в соответствии со взглядами настоящего. Каждое поколение переписывает историю согласно своим приоритетам.

— А я-то думала, что задача историка показать прошлое таким, каким оно было.

— Расхожее мнение. — Оливер насмешливо хмыкнул. — И каждый историк уверен, что раскрывает всю правду. Они заваливают читателя подробностями. Что ели древние римляне. Как строили корабли во времена короля Георга. Викторианские монеты. Марки короля Эдуарда… В действительности мы никогда не узнаем, как было на самом деле. Все, что мы, как нам кажется, знаем о прошлом, — это то, что историки решили нам рассказать.

— Но ведь факты остаются неизменными.

— Смотря что считать фактами, — отмахнулся Оливер. — Как говорил изменник Черчилль…

Роза машинально оглянулась по сторонам. Имя Черчилля не стоило упоминать всуе да и вообще не стоило упоминать, но Эллиса это, видимо, не смущал©.

— Примерно так: «История будет благосклонна ко мне, ибо я сам намерен ее писать». Что бы ты о нем ни думала, здесь он совершенно прав.

— Ш-ш, — не удержалась Роза. — Я стараюсь вообще о нем не думать.

— Разумеется. — Оливер потер большим пальцем стакан и повернулся к мерцающим в камине огонькам.

Роза с любопытством разглядывала коллегу. При таком освещении на лице Эллиса залегли тени и стала заметна щетина на подбородке. Его волосы, отросшие по меньшей мере на дюйм длиннее, чем предписывалось носить мужчинам, то и дело падали на глаза, и он машинально отводил их рукой. В нерабочей обстановке — в рубашке, подтяжках и без галстука — он выглядел гораздо моложе, чем в наглухо застегнутом костюме, в котором ходил в контору. Роза подумала, что они никогда с ним по-настоящему не разговаривали, только перекидывались шутками или дежурными вежливыми фразами. Пожалуй, она совершенно ничего о нем не знала.

— И какой период истории ты сейчас корректируешь?

— Средневековье. А именно: книгу о короле Альфреде. Протектор — большой поклонник тех времен. Ему нравятся тогдашние обычаи, и он хочет, чтобы я доказал, что у англичан с немцами единый расовый дух. Вот что интересно шефу. — Оливер ухмыльнулся. — Увы, больше никому. Скорее всего, у этой книги будут всего два читателя: я и протектор, который к тому же слишком занят, чтобы читать.

— В таком случае… — Роза запнулась, но сил осторожничать уже не было. — Есть ли смысл исправлять историю? С художественной литературой, конечно, все ясно. Люди легко подпадают под влияние романов. Приходится следить за тем, чем они забивают себе головы. Но если никто не читает эти толстые книги по истории, то для чего их переписывать?

— Это наш долг перед будущими цивилизациями: объяснить эволюцию прошлого. Люди всегда будут обращаться к истории, чтобы понять настоящее. Как говорится, «не знающие историю обречены ее повторять». Вот поэтому мы и должны очистить историю от ложных и ошибочных взглядов.

— И все-таки странно: тратить все свое время на книги, которые, возможно, так никто и не прочтет.

Он задумался, словно придавленный амбициозностью планов протектора.

— Это правда. Колоссальная задача. Протектор не успокоится, пока мы не исправим все книги по истории в библиотеках и других общественных местах Европы. Он считает это идеологической битвой. Если мы сможем контролировать знания людей по части истории, мы будем контролировать их память. Пожилая пара, сидящая по соседству, при упоминании протектора навострила уши и начала поглядывать в их сторону. Роза задумалась, как они с Оливером выглядят со стороны. Как коллеги по работе? Или, боже упаси, как любовники, выпивающие перед сном? В любом случае Эллиса это, видимо, не волновало. На службе он всегда держался несколько холодновато, но сейчас оживился и излучал почти физическое воодушевление. В глубине его глаз мерцали отраженные язычки пламени.

— Потрясающе, правда?! Если вдуматься. История идет неуверенным шагом. Куда она повернет, зависит от сущих пустяков. Представь себе, если бы все сложилось иначе, то на следующей неделе короновали бы другого монарха. Нами могла бы править королева Елизавета, а не королева Уоллис.

— Мне не очень хочется размышлять о гипотетических перспективах.

— Почему? Гел и не запрещается думать, не так ли? Даже рекомендуется. Разве в Школе верности и красоты гели не изучают философию и логику?

Школу верности и красоты тоже завезли в Англию с континента. В нее принимали только молодых женщин из высшего общества, будущих невест офицеров СС. В Англии открыли всего три филиала — в Найтсбридже, в Челси и в Суссексе, — где девушки жили и изучали кулинарию, музыку, ткачество, живопись, классическую философию и искусство ведения изящного диалога. Все, что требуется для того, чтобы вылепить достойных подруг жизни для сливок немецкого офицерства.

К счастью, престарелая чета в конце концов начала суетливо собираться на выход, забывая то очки, то путеводитель, то попросить у портье разбудить их рано утром. Когда Роза и Оливер наконец остались одни, она самокритично покачала головой:

— Откровенно говоря, Оливер, если бы я училась в такой школе, то, наверное, научилась бы сдержанности, но мне, увы, не довелось.

Оливер оставался невозмутим. Он вытянул ноги, закинул руки за голову и задумчиво посмотрел на нее.

— Ты знаешь, что произошло с Гели? С первой, настоящей?

— Кто ж этого не знает: она трагически умерла в молодости. Учат в школе.

— Ангелика Раубаль. Племянница Вождя. Она покончила с собой. Выстрелила себе в сердце в квартире Вождя в сентябре тридцать первого года из его собственного вальтера. Ей было всего двадцать три. Она приехала в Мюнхен изучать медицину и поселилась у своего дядюшки, что, должно быть, в тот момент казалось вполне естественным, но на этом естественное заканчивается. Предполагалось, что он будет за ней присматривать, но фактически он следил за каждым ее шагом и дико ревновал. Не позволял ей встречаться с молодыми людьми, а если она говорила с посторонними мужчинами, приходил в ярость. В конце концов она придумала план бегства — уехать в Вену и учиться на оперную певицу, — но Вождь и слышать ничего не желал. Он хотел, чтобы она всегда была рядом. И эта девушка, предмет его страстной любви, между прочим, дочь его брата.