Совок-8 (СИ) - Агарев Вадим - Страница 5

— Друзья мои! — вспомнив свои начальственные годы, начал я речугу перед сослуживцами, — С глубочайшим прискорбием вынужден признать, что Евдокия Леонтьевна в своих претензиях права! Но права не во всём. Я действительно не так давно застрелил особо опасного преступника. Тут всё верно и вы об этом знаете! Она только забыла упомянуть, что тот преступник пришел ко мне домой ночью. Пришел с оружием, чтобы меня убить. Как раньше он убивал других советских граждан. Защищаясь, я его застрелил. Но вы все знаете, друзья мои, как в таких случаях ведет себя прокуратура с нашим братом. Так вот, прокуратура признала мои действия правомерными! И московская комиссия, если помните, тоже оставила меня без своих претензий! — сослуживцы вразнобой кивали головами и переговаривались между собой.

— А что касается вчерашнего применения оружия, то наша бестолковая Дуся опять смолола очередную чушь! — пользуясь отсутствием Дергачева, я решил смешать Капитониху с дерьмом по максимуму и на время забыл о существовании субординации.

Народ сначала синхронно умолк, а потом начал ржать, прячась друг за друга. Красная, как помидор мадам Капитонова смотрела на меня таким взглядом, что я радовался отсутствию у неё огнестрельного оружия. И надеясь, что графин до меня она просто не докинет.

— Не знаю, по своей ли природной глупости или по злому умыслу, но присутствующая здесь гражданка Капитонова не сказала вам главного! — не давая Дуське открыть рта, я резал её матку своей правдой, — Преступник, руку которого я вчера прострелил, пытался меня ударить ножом. Старший лейтенант Гриненко, которого вы все знаете, при том присутствовал и никто вам не мешает его расспросить. Злодей держал нож в той самой руке, которую я прострелил! Скажите, кто-то из вас поступил бы иначе, будучи на моём месте? Особенно, если учесть, что мы с опером Гриненко задерживали его за изнасилование, за злостное хулиганство и за несколько квартирных краж! Для большего понимания добавлю, что этот тип уже был дважды судим. За развратные действия в отношении несовершеннолетней и за грабёж. А еще раньше по малолетке за кражу. У всех здесь присутствующих есть жены, сёстры, дочери и я вас спрашиваю, правильно ли я сделал, прострелив ему руку? Или мне следовало прострелить ему яйца?

Люди загомонили, уже совсем не стесняясь ни самой Дуньки, ни священных портретов Маркса-Энгельса-Ленина. Сурово взирающих со стен ленкомнаты на возмущенных ментов, разум которых кипел от неоправданных притеснений лейтенанта Корнеева. Теперь даже в горящих глазах самых непримиримых с мужским шовинизмом женщин читалось понимание и душевное тепло.

— А теперь, друзья мои, я вам открою главную первопричину нападок на меня этой недостойной и не чистой на руку женщины!

Я, приосанился, как твердокаменная статуя командора и грозно насупившись, простёр к Дуське свою обличающую длань.

— А скажите нам, уважаемая Евдокия Леонтьевна, где семьдесят пар колготок? Женских! Высшего сорта, капроновых и зарубежного производства практически немецкой ГДР? Тех самых, что городским Управлением торговли были выделены для женщин нашего РОВД вместе с продуктовыми наборами? Где они, сука ты, Дуня?!!!

В просторном помещении ленкомнаты, набитом под завязку шумно переживающими происходящее правоохранителями, вдруг стало тихо. Как на еврейской улице Бобруйска после непрерывного недельного погрома, сотворённого петлюровскими активистами-антисемитами. Ментовской народ, до того шумно и заинтересованно смотревший в мою сторону, словно по команде, отставил свой бестолковый бубнёж. И онемев, как степной ковыль под дуновением южного ветра, единой волной начал оборачиваться на колбасную примадонну Октябрьского РОВД.

Идейная фундаменталистка Капитонова, еще минуту назад рвавшая душу, чтобы своей пламенной речью привлечь и удержать внимание офицерского собрания, в одночасье онемела. Съёжившись под испепеляющими её взглядами и от чрезмерной передозировки того самого внимания. Очень недоброго. Икнув, Дуся взбледнула и лишившись всех своих дамских сил, опустилась на жалобно скрипнувший стул.

Но, надо отдать должное её профессионализму, грела жопу она недолго. Отсутствие тяжких оков в виде морали, совести и каких-либо иных, ненужных нормальному политработнику принципов, помогли ей быстро восстановиться. Через каких-нибудь несколько секунд мадам Капитонова оправилась от растерянности и уже была готова к продолжению раунда с гнусным ревизионистом. Которым, безусловно, она меня считала.

Народишко не успел еще даже сформулировать самых примитивных проклятий в адрес толстозадой крысы. А Дуська, как птица Феникс восстав из пепла, уже вскочила со своего стула. Глаза её метали грозовые молнии, а речь её была истовой, но связной.

— Подонок! — громогласно определила мой новый общественно-политический статус среди присутствующих Евдокия. — Да, да, Корнеев, ты подонок и подлый клеветник! — для убедительности и, чтобы никто не засомневался, кого она имеет в виду, называя подонком, иошница указующим перстом ткнула в мою сторону. — И ты не надейся, Корнеев, тебе не удастся подорвать авторитет нашей партии, которую я здесь и сейчас представляю! Никто в нашем Октябрьском РОВД на твою провокацию не поддастся и никто тебя не поддержит в твоих антисоветских посягательствах! Я правильно говорю, товарищи?

Народ безмолвствовал. Хотя и было заметно, что он колеблется. Но, как обычно, сидевшему в ленкомнате советскому народу хотелось, если уж и колебаться, то вместе с линией партии. На всякий случай. Чтобы потом не случилось каких-то нехороших последствий. Это ведь только бражничают все вместе, а от похмелья потом, каждый страдает по отдельности и только своим собственным раком головы.

Однако и заграничных колготок на натруженные в борьбе с преступностью милицейские ноги, тоже хотелось каждой. Независимо от принадлежности этих ног к какой-либо из служб РОВД. И лишней палки колбасы с дополнительной курицей тоже хотелось. И чего-нибудь еще. Чтобы непременно дефицитного и по возможности, чтобы побольше.

Натренированная в загонной охоте на залётчиков и на отступников от извилистой линии партии замполитша, прямо на глазах наполнялась уверенностью. Как тюремный клоп арестантской кровью. Она уже ступила в накатанную колею навешивания антипартийных ярлыков и противопоставления гонимого отщепенца в лице выскочки Корнеева всему советскому коллективу РОВД. Расставляя для этого безумного Корнеева красные флажки и одновременно используя стадные инстинкты масс. Инстинкты самосохранения живого милицейского содержимого данной ленкомнаты.

Вокруг меня находились люди, по роду своей службы хорошо разбирающиеся в причинно-следственных связях происходящего. Наверное, поэтому большинство женщин устремили на меня взгляды, полные душевной боли и колготочной безнадёги. Не нужно было быть проницательным телепатом, чтобы узреть, что милицейские женщины ни фига не верили родной партии, представленной здесь в образе толстожопой и вороватой Дуньки. И, что на самом деле, они страстно хотели заграничных немецких колготок. Но при этом, прослыть бунтарками в системе МВД им наоборот, никак не желалось. Дамы были в жутком смятении, имея перед собой тот самый случай, когда рыбка была по цене их собственной жопы. Им очень хотелось гэдээровской рыбы и совсем не хотелось садиться на разгневанный фаллос КПСС. В образе замполитши Капитоновой, опять же. Фигурально выражаясь.

Ну да бог с ними! То есть, хрен с ними, с этими вожделеющими импортного капрона на свои, стройные и не очень, ноги сослуживиц. В конце концов, мои интересы так далеко не простираются. Чтобы каждой бабе по колготкам. Мне бы только устранить угрозу экспроприации у меня самого моей жилплощади. Которую я сам, в качестве компенсации и не так давно, отнял у прохиндея Гудошникова.

Я окинул взглядом наполненные грустью глаза милицейских дам и разрозненной группы настоящих мужчин из числа самцов-офицеров. Кои, не забывая жен и любовниц, так же были готовы претендовать на капроновую продукцию братской ГДР. Гомо советикусы ждали от меня чуда. Им хотелось насытиться пятью хлебами и одновременно не разругаться с КПСС. И, чтобы все это было совмещено. Как удобства в замызганной ленинградской коммуналке.