Вперед в прошлое! (СИ) - Ратманов Денис - Страница 8

И ведь если буду утверждать, что в меня вселилась душа, скажем, маршала Жукова или Сталина, поверят ведь! И в дурку не упекут. Верят же во всяких Анастасий, Порфириев Ивановых и прочих Чумаков — время такое веселое. Зеленые человечки только начали похищать людей, «Секретные материалы на подходе», а кликуши превратились в уважаемых пророчиц.

Захотелось коньяка. Ха-ха, «Метаксы» подпольного розлива. Работа мне предстояла колоссальная. Итак, начнем!

В ванной меня сменила Наташа, я отправился в кухню, где мама замерла у плиты и посыпала омлет укропом. Вспомнилось, что яйца в поселке были своеобразной валютой, яйцами расплачивались за услуги, меняли на другую еду. Мама умела шить, и соседи из частных домов, которые держали кур и свиней, с ней расплачивались едой.

Глаза у мамы были красные, потому я придержал предложение больше нас в школу не собирать, сел за стол. Она потянулась к тарелке, положила мне кусок омлета, налила чай и поставила на стол.

— Спасибо, мамуля, — проговорил я, прикончил омлет и принялся мыть оставленную с вечера гору посуды.

Специальное средство было, видимо, в дефиците, и я справлялся содой. Мое усердие мама оценила по-своему. Когда из ванной пришла Наташка, кивнула на меня.

— Посмотри, какой Павлик молодец! Вот что, тебе трудно было помыть посуду с вечера? Ты так обнаглела, что и за собой не убираешь!

Эх, мама, ну что ты творишь!

Я скрипнул зубами и промолчал. Протер посуду полотенцем и поймал взгляд Наташи, полный осуждения. Теперь она будет думать, что я, как Борька, подлизываюсь, чтобы заслужить похвалу.

— Наташа предложила делать это по очереди, — сказал я, подчеркивая, кто именно молодец. — Сегодня просто я дежурный по кухне. Спасибо, мама, ты можешь идти спать, дальше мы справимся сами.

Вместо того, чтобы поблагодарить, она сухо кивнула. Придется долго и монотонно объяснять, но, естественно, не сейчас.

— Подождешь меня? — долетело в спину, когда я собрался выходить, я обернулся и кивнул Наташке.

Позорную дедову рубаху я надевать не стал. Натянул серую отцовскую футболку, что он бросил на стуле. Он растолстел (ну а шутки-ли на две семьи жить и в два горла жрать?) и больше ее не носил. Накинул ветровку спортивного костюма, натянул перешитые же дедовы брюки. Пугало огородное, картина маслом. Но ничего, сейчас все такие.

По лестнице мы сбегали вместе с сестрой. Наташка косилась с подозрением, а уже на улице сказала:

— Я не знаю, кто ты, откуда столько про нас знаешь, но ты точно не мой брат.

— Ты ошибаешься. Я твой брат и есть, — честно ответил я.

— Вот только не надо мне лапшу на уши вешать, а⁈ Ты говоришь по-другому, ходишь по-другому. Ты прямой теперь, а еще вчера с утра горбился. Ты как будто совсем взрослый!

— Ты правда хочешь знать правду? — спросил я, останавливаясь.

Она тоже остановилась и закивала, вцепившись в сумку. На ее лице читался страх.

— Меня зовут Павел Романович Мартынов, — отчеканил я.— Мне сорок шесть лет. В две тысячи двадцать пятом мы все умерли, потому что началась ядерная война. Я умер. Но моя душа вернулась в свое молодое тело. Вот так. Другой правды у меня для тебя нет.

— Гонишь? — жалобно спросила она.

— Есть более удобный вариант: мне надоело быть лохом, меня ударили по голове, там шарики зашли за ролики, и я изменился. Выбирай любой.

— Второй мне нравится больше, — сказала она и потопала к остановке. — Слушай, а у тебя билет на автобус есть? Дашь? Ты же их все равно склеиваешь, а не покупаешь.

Компостерами никто не пользовался. Билеты продавались у водителя, в каждом автобусе был контролер, гроза и враг всех зайцев, который те билетики надрывал. Чтобы сэкономить, я дома аккуратно их склеивал, нанося иглой тонкий слой клея. А на сэкономленные деньги покупал себе кассеты на рынке.

Я молча дал сестре парочку билетов. Она посмотрела через них на свет.

— Круто! Ты прям этот…

— Аферист-фальшивомонетчик.

До школы было ехать чуть больше километра — две остановки. Наташка экономила иначе: ходила в школу пешком, а на карманные деньги покупала сигареты.

На остановке кишели люди: и разновозрастные школьники, и взрослые, едущие на работу в город. Мы остановились на обочине, немного не доходя до скопления народа. Наташка усиленно думала, морщила лоб и наконец не выдержала.

— А со мной что там стало? Ну, в будущем? До того, как мы все умерли.

Правду я говорил не стал. Помня, как ей нравилось танцевать и какая она пластичная, я сказал:

— Осенью ты запишешься на танцы в город. Преуспеешь. Поступишь на физическую культуру в Краснодар, но работать учителем физкультуры не пойдешь, поедешь в Москву и откроешь свою школу танцев. Сначала будешь сама вести занятия, потом наймешь людей. Купишь себе иномарку…

— Прям иномарку? — радостно воскликнула она.

— Да. Но не сразу, конечно. Сразу тебе будет трудно, как и всем нам.

— Круто! Нет, все-таки мне первый вариант, про ядерную войну, больше нравится. А я на рынок идти хотела работать, ну, или в Турцию гонять. Или — устроиться в магазин на сыпучку.

— Почти все рынки закроют, — сказал я. — А в магазине будут работать только те, кто ничему не научился. И получать будут очень мало.

— Пфф, глупости. Придумал тоже — рынки закроют, — фыркнула она. Подумала немного и продолжила: — А Влад? Мы поженимся?

— Нет. Со временем ты его возненавидишь, потому что он… трус и предатель, — не удержался я.

— Иди ты! — обиделась Наташка. — Наплел тоже мне.

На остановку пришла ее подруга, Вичка Плечко, и Наташка убежала. Я остался один и ощутил ту самую неловкость, оставшуюся из детства: словно я чужой в стае, и как только это поймут, меня сожрут. Мой единственный друг Илья жил в пятиэтажке недалеко от школы, больше никто со мной, ментенышем, общаться не хотел, это не по понятиям.

Еще одна моя маленькая мечта из детства, помимо видика и своей комнаты, — день рождения, куда пришло много друзей. Мне хотелось, чтобы меня любили и со мной дружили. Мечту я воплотил, когда закончил школу, в детстве же мой день рождения отмечали дома, и к нам приходил Илья, но надолго не задерживался.

Мне казалось, что со мной все сразу начнут дружить, если у меня появится видик или что-то ценное и крутое. Теперь же понимаю, что то самое, ценное, — внутри.

Приехал автобус, собравший пассажиров на конечной, и, вопреки обычаю, я не забился вперед, к старухам и женщинам, а пошел на гармошку, где обычно толклись хулиганы, которых я избегал.

Сейчас никого из них не было, если не считать отмороженных семиклассников, которые лезть ко мне боялись.

Возле клуба, в центре поселка, автобус набился под завязку, и я переместился ближе к выходу, думая о том, что было бы неплохо прихватить с собой хотя бы кухонный нож — вдруг после школы меня будут поджидать гопники? Ничего, я не прежний пугливый подросток. Чаще всего люди чувствуют силу и опасаются связываться, если велика вероятность огрести.

И вот я стою возле двери автобуса, возвышаясь над мелкотой, теснящейся на ступеньках. Смотрю на проплывающие мимо дома и заборы, и меня наполняет чувство нереальности происходящего.

И вот остановка «Школа». Автобус пустеет, мы выходим разношерстным роем. Со всех сторон к школе тянутся ученики, как муравьи — в муравейник, тащат в портфелях домашние задания.

В общем потоке я направился к знакомому трехэтажному зданию, вертя головой и выхватывая из толпы смутно знакомые лица. Пока никого опасного. Кучкуются старшеклассники в курилке за школой. Носится мелочь, кидает друг в друга грязную тряпку:

— Сиф!

— Тоха сифа!

Сверкая труселями, маленькие девочки скачут в резиночки. Семиклассницы сгрудились у ступеней и что-то рассматривают — они уже взрослые для детских забав.

Форму отменили несколько лет назад, и все одеты кто во что горазд. Идет непримиримая борьба с женскими штанами: дежурные на входе во главе с физичкой не пускают в школу нашу Натку Попову, потому что на ней белые брюки.