Выбери любимый жанр

Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй - Телицын Вадим Леонидович - Страница 35


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

35

Уж на что был зверем Иван Грозный, каких только замысловатых казней не придумывал, исполнение их он все же предоставлял Малюте. Петр рубил головы сам со своим любимцем Меншиковым, говорят, заставлял участвовать в кровавой работе и других своих приближенных»[208].

О том же мы найдем данные, обратившись к книге Анисимова:

«Возможно, что слухи о кровожадности царя были порождены жучкой и кощунственной обстановкой в Москве в 1698 году, когда царь и его приближенные участвовали в пытках и кровавых казнях, а потом пировали с безудержным весельем на безобразных попойках. Все это напоминало времена опричного террора Ивана Грозного. В деле своего сына царевича Алексея Петр сыграл роль палача. Известно, что он лично участвовал в допросах и пытках собственного сына, а потом стал сыноубийцей. Летом 1718 года повсеместно говорили о казни царевича и осуждали царя, которому якобы „царевича не жаль, уморил-де ево в тюрьме… и не стыдно ль-де ему о том будет", что „Великий государь царевича… потребил своими руками", или это дело рук Меншикова, действовавшего по указу царя. Арестованный по доносу капитан Выродов якобы говорил: „Какой он царь, что сына своего царевича Алексея Петровича казнил и кнутом бил?" „Какой он царь! — говорили на рынках, — сына своего, блаженной памяти царевича Алексея Петровича, заведши в мызу, пытал из своих рук"»[209].

Интерес этих строчек даже не в том, что Петр Алексеевич выступал мучителем и палачом собственного, хотя и нелюбимого сына, а в другом. Сыск преследовал тех, кто вслух осмеливался сказать слово «Сыноубивец!»[210]

«В 1725 году. Василий Селезнев был арестован за слова: „Естли б-де он был наш царь и он бы-де сына своего, царевича до смерти из своих рук не убил“. Некто Бортов в 1730 году вспоминал о Петре I: „Кто перед ним в чем погрешит, за вину изволил сам наказывать, из своих рук кнутом, на дыбе“. Даже в 1736 году воронежские однодворцы говорили между собой о Петре: „Наш-де император вывел роту и велел сына своего ротою расстреливать, и рота-де не стала расстреливать, палили все в землю"»[211]".

По всей видимости, мало кто знал подробности расправы над Алексеем Петровичем, незадачливом наследнике царского престола. А, может, и не старались узнать. Зачем? Нет человека, нет проблемы. Важно другое: убиенный царевич Алексей транс-, формировался в глазах обывателей в некий мученический образ. А Петр приобрел черты настоящего антихриста[212].

Но это все — слухи, волна которых то накатывала, то отбегала от общества. Реальность была прозаичней. И судить о ней можно по сохранившимся документам.

Е. Анисимов попытался проследить то, что можно назвать «рутинностью» сыскного дела царя, его повседневность:

«Особенно много сведений об участии Петра в работе сыска сохранили источники из Тайной канцелярии. Для работы в ней Петр 25 ноября 1718 года даже выделил особый день — понедельник. В этот день Петр приезжал в Петропавловскую крепость, слушал и читал там доклады, выписки и приговоры по текущим делам, являя собой в одном лице и следователя, и судью. К приезду царя судьи готовили экстракты и писали проекты приговоров, которые государь либо утверждал традиционной фразой «Учинить по сему», либо собственноручно правил и лаже заново переписывал. Порой он детально вникал в обстоятельства дела, вел допросы и присутствовал при пытках. Иван Орлов в 1718 году писал в челобитной по поводу очной ставки в застенке с Марией Гамильтон: «Когда при Царском величестве был розыск, и она меня в ту пору оговорила…». Резолюции царя показывают глубокое знание им тонкостей сыскного процесса и дел, которые его чем-то особо привлекали»[213].

А чем они могли его привлечь? Только доказательством того, что кругом плетутся против него самого заговоры! Ничем иным нельзя объяснить ту «мозаику», которая складывалась при сопоставлении материала, отложившегося в архивах Тайной канцелярии: кто только не прошел через его стены, порой даже диву даешься, что делали эти люди в столь страшном заведении[214].

Подавляющая часть задержанных оказывалась в застенках по доносам, отсюда и такое «человеческое разноцветье». С другой стороны, необходимо же было занять всех «заплечных дел мастеров», подвизавшихся в Тайной канцелярии и в Преображенском приказе. И последние свой хлеб отрабатывали сполна: допрашивали подозреваемых в государственных преступлениях, проводили очные ставки, строчили многостраничные протоколы и регулярно представляли отчеты о своей работе на стол царствующей особы[215].

Е. Анисимов, правда, утверждает, что «не всегда розыски при царе фиксировались на бумаге, как бы ло в деле Монса в 1724 году. Петр вообще был свободен в выборе решений по каждому делу. Все было в его воле: дать указ арестовать, допросить, пытать, выпустить из тюрьмы. Он отменял уже утвержденный им же приговор, направлял дело на доследование или приговаривал преступника к казни. При этом он исходил не из норм тогдашнего права, а из собственных соображении, оставшихся потомкам неизвестными»[216] .

Дело Монса, во-первых, это особый случай, поскольку здесь была замешана сама царица. А, во-вторых, самоуправство царя в ведении дел (по-другому и не назовешь) является еще одним подтверждением нашей мысли о том, что Петр сам определял все связанное с процессуальными нормами[217].

То же утверждение мы найдем и у исследователя: «Впрочем, ссылки на законы и процессуальные нормы тогда не были обязательны — традиция и право позволяли самодержцу выносить любой приговор по своему усмотрению. В 1720 году Петр указал о подавшем ему челобитную старообрядческом дьяконе Александре и его сообщнике, старце Ионе:

„Дьякона пытать к кому он сюда приехал и приставал, и кого здесь знает своего мнения потаенных; а по важных пытках, послать с добрым офицером и солдаты от гвардии в Нижний, и там казнить за его воровство… Другого, Иону, пытать до обращения или до смерти, ежели чего к розыску не явится".

Мы видим, как понимал царь весь сыскной процесс: еще до следствия вина Александра для Петра очевидна, требовалось лишь узнать о его сообщниках в столице, а потом отвезти преступника в Нижний и казнить. Сообщника же дьякона нужно было пытать до смерти, если тот не откажется от своей «ереси» и не вернется в лоно православной церкви. При этом Петр исходил из общих представлений о праве государя как верховного вершителя судеб подданных. Любопытно дело бывшего фискала Санина. Вначале Петр вынес резолюцию о его казни, потом распорядился, чтобы казнь Санина „умедлить для того, что Его величество изволил иметь тогда намерение сам его Санина видеть". Затем царь встретился с Саниным, выслушал его… и повелел ужесточить казнь: вместо отсечения головы он предписал колесовать преступника. Нужно согласиться с В. И. Веретенниковым, который писал, что в подобных случаях „личная воля монарха является высшей и в данном случае единственной нормой"»[218].

В сущности, два разных дела, которые Петр Алексеевич решил сам, без привлечения каких-либо структур дознания и суда. И зачем? Для царя эти дела вообще не представляли каких-либо сложностей: он, как оказывается, больше верил доносам, чем следственным действиям.

Но вто же время, как известно, «в принципе в системе самодержавной власти ни одно государственное дело не должно было миновать государя. Однако на практике смотреть все дела царь не мог, и происходила их неизбежная сортировка. В обычных, маловажных делах критерием решения служил закон, регламент, инструкция. Если же подходящего к делу закона не было, дело должно было поступать на рассмотрение государя. Эту схему Петр довольно последовательно проводил во время реформы государственной власти.

35
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело