Пожиратель Чудовищ. Часть 2 (СИ) - Розин Юрий - Страница 16

Теоретически этого могло оказаться достаточно и тогда получалось, что я зря убил хорошего парня. На самом деле, если бы мы подождали и понаблюдали за ситуацией, то, вполне вероятно, смогли бы найти и другие способы выбраться.

Однако уже с того момента, как попросил его помочь, я принял для себя вероятность подобного исхода. И не собирался заниматься самообманом, повторяя: «Другого выхода не было!» или «Своей жертвой он спас нас!»

Нет, конечно. Выходы наверняка были. И дело было даже не в том, что мне было лень их искать.

Да, с куда большей охотой и куда меньшими сомнениями я сожрал бы героя из фракции третьего Стража. И да, отчасти мне было жаль Ма’Ауро, он был действительно хорошим парнем и в потенциале даже мог стать моим другом.

Вот только если я буду думать обо всём этом каждый раз, когда будет необходимо принять какое-то жёсткое или сомнительное решение, до своей цели я вряд ли когда-нибудь дойду, и скорее всего сдохну уже через месяц.

И такой взгляд на вещи не пришёл ко мне только что. Профессиональный спорт тоже был очень жестокой и конкурентной средой и многие идеи, которыми пользовался сейчас, я впервые подумал ещё давным-давно на Земле.

Я определённо был против подлостей. Подсыпать своему будущему сопернику слабительного перед состязанием или «случайно» на тренировке повредить ему связку — это низость, уничтожающая в первую очередь тебя самого.

Но даже когда я встречался на ринге со своими лучшими друзьями, с которыми вместе мы прошли через самое разное дерьмо и в обычной жизни были готовы друг за друга рвать жилы, ни о каких поблажках и несерьёзностях не могло идти и речи.

Тех идиотов, кто перед боем говорил что-нибудь вроде: «Не будем по-серьёзке, Тим, мы ведь всё-таки друзья», — я гасил едва ли не жёстче, чем остальных. Потому что на ринге не может быть друзей. Вне ринга — пожалуйста. Но в бою ты сам за себя и никак иначе.

Из-за этого не раз после боёв я лишался довольно хороших приятелей, которые, очухиваясь после нокаута, обижались и заявляли: «А я думал, что ты нормальный».

Но это были не мои проблемы, а их. С теми, кто не разделял мои убеждения, или хотя бы теми, кто не уважал их, не было смысла дальше общаться. И, попав в этот мир, где всё моё существование походило на один бесконечный бой с очень редкими передышками, я лишь укрепил эти свои убеждения, иначе было невозможно выжить.

Ма’Ауро мог стать моим другом, возможно даже одним из лучших друзей, чем чёрт не шутит. Но этот раунд моего личного безостановочного боя сложился так, что его смерть оказалась в разы более выгодна, чем жизнь.

Мне было жаль, что так вышло, да. Но я не испытывал угрызений совести и не собирался по возвращении в форпост признаваться в содеянном или пытаться как-то искупать свою вину.

А если кто-то из клана Ма’Ауро каким-то образом узнает правду и захочет мести — я встречу его и вновь сражусь за свою жизнь вновь. В бою ты сам за себя. И никак иначе.

Червь постепенно всё больше ложился на бок. В какой-то момент стало удобнее уже не висеть на руках, а упереться в стенку пищевода с одной стороны ногами.

Ещё через пару минут я уже смог просто встать. Хотя одну руку всё равно приходилось упирать сверху в плоть червя, чтобы меня не сносили с места камни, теперь катящиеся неторопливым потоком у меня под ногами.

Серьёзное изменение наступило спустя ещё где-то минуту, когда червь, наконец, выровнялся в горизонтальной плоскости, а потом и начал забуриваться глубже в землю.

Уклон «пола» под ногами вновь стал увеличиваться, и на этот раз к простому удержанию себя на месте прибавилась новая сложность. Пищевод червя, до сих пор сквозной, будто тоннель метро, пошёл рябью.

Сначала мелкая, будто мурашки, с каждой секундой волны этой ряби становились всё выше и выше. И эти волны не просто поднимались и опускались, они двигались от пасти червя к его желудку, перемещая тонны камней и земли, теперь уже не желавших просто падать внутрь твари под действием гравитации.

К счастью, в реальности плоть на стенках пищевода никуда не двигалась. Она просто поднималась и опускалась в определённом ритме, создававшем иллюзию волн. Так что от меня требовалось лишь сохранять равновесие и не позволять камням сбивать себя с ног. Это было сложно и требовало постоянной концентрации, но каких-то сверх сложностей не вызывало.

Но дальше стало ещё хуже. Червь всё вертикальнее забуривался в породу и кислота в его желудке в какой-то момент начала выплёскиваться в пищевод.

Как только это произошло, «волны» плоти стали раза в три выше, чтобы сдерживать потоки желудочного сока. Более того, где-то через каждые десять обычных «волн» теперь накатывала одна максимально «высокая».

И так как волны распространялись по всей окружности пищевода, эти «десятые валы», фактически, перекрывали трёхметровый тоннель полностью и герметично, словно круговой затвор у фотоаппарата.

Оставаться внутри пищевода в таких условиях стало практически невозможно. Ладно обычные «волны», на которых приходилось использовать свой вестибулярный аппарат на все сто процентов, чтобы не свалиться на груды камня. Но эти «затворы» лишали меня любых шансов, буквально выдавливая к пищеводу и плещущейся теперь уже у меня над головой кислоте.

К счастью, видимо из-за того, что ткани пищевода червя в этих «затворах» очень сильно растягивались, сила их сжатия не была какой-то запредельной. Моя сила позволяла растянуть сжатый «затвор» достаточно широкой, чтобы пролезть внутрь даже вместе с привязанной к спине Рахирой, пусть из-за последней это и становилось раза в три сложнее.

Если она ещё хоть раз ослушается меня и сделает что-то поперёк…

Так, пробравшись почти к самой пасти червя, чтобы оказаться как можно дальше от желудка и плещущейся в нём кислоты, я начал самый длинный и изматывающий в своей жизни марафон.

Сложно было точно оценить на что было сейчас способно моё тело. Поднятие десятков тонн веса, бег со скоростью гоночных автомобилей, прыжки на десятки, если не сотни метров и зашкаливающая выносливость.

Чтобы ощутить реальную усталость, в обычной ситуации мне нужно было бы использовать всю свою фантазию и реально упороться с подбором «инвентаря» и подходящих условий для тренировки.

Но сейчас я будто бы оказался в худшем (или, возможно, лучшем) спортзале во вселенной.

Во-первых, жара. Из-за постоянных сокращений плоти в пищеводе червя и трения его зубов о камень, температура вокруг меня довольно быстро поднялась куда выше сотни градусов Цельсия.

Во-вторых, отсутствие кислорода. Небольшие пустоты в породе, через которую пробивалась тварь, не давали мне совсем задохнуться. Но воздуха в них было настолько мало, что я, кажется, впервые после инкубатора имперцев ощутил самое настоящее удушье.

В-третьих, нервное напряжение. Червь двигался довольно медленно, и также на самом деле не слишком быстро сокращались стенки его пищевода вокруг меня. Но эта неспешность очень быстро наталкивала на довольно простую мысль: «А когда он остановится? И остановится ли вообще?»

Я, вероятно, смог бы выдержать много часов в таком режиме. Но что, если от меня потребуется поддерживать тот же темп на протяжении целого дня без остановки? Или вообще несколько суток? Какая бы ни была психологическая устойчивость, подобные идеи постепенно подтачивали разум.

И в-четвёртых, очевидно, была усталость. Растянуть один «затвор» и пролезть в него было не слишком сложно. То же самое с десятком и даже сотней. Но в районе седьмой сотни я сбился со счёта пройденных «затворов» банально потому, что у меня уже банально не было сил следить за их количеством.

Я обливался по́том, во рту пересохло как в пустыне. Постоянно чувствуя запах крови, потихоньку вытекавшей из искалеченной ноги Рахиры, я с каждым часом всё хуже и хуже контролировал свои порывы. И, вероятно, сорвался бы, если бы у меня были на это силы.

Мышцы, уже столько раз укреплённые и усиленные СИЛОЙ и множеством перестроек, вопили от боли. Перед глазами вместо чёрно-белой с алой подсветкой картинки стояло сплошное красноватое марево, в ушах звенели мириады комаров.