Овцы смотрят вверх - Браннер Джон - Страница 12
- Предыдущая
- 12/104
- Следующая
– Но это случилось только этим утром, – слабым голосом произнесла Пег.
– Мне очень жаль. – Остин оставил свой ироничный тон. – Ты ведь любила его, верно? Хорошо, я проеду с тобой в твоей машине.
Пег продолжала идти – чисто механически, и теперь Остин подстраивался под ее замедлившийся шаг, что, если не забывать о его неуемной энергии, не могло его не злить. Не говоря более ни слова, они добрались наконец до парковки, освещенной ртутными лампами, и до ее «хейли».
– Теперь я даже не знаю, любила ли я его, – неожиданно сказала Пег.
– Боюсь, на тебя это не похоже, – произнес Остин. – Ты всегда знаешь, что, где и как. Доказательство сему факту – то, что ты меня нашла. Это же было непросто, верно?
– Верно, – согласилась она.
Палец с оторванным ногтем все еще болел, и ей не без труда удалось вставить ключ в скважину двери.
– Забавно, – проговорил Остин, оглядывая машину.
– Что забавно?
– Люди думают, что пар – это чистота. Моя бабушка жила в доме, позади которого проходила железная дорога. Так она боялась вывешивать белье на улицу. Сажа, копоть… Я и вырос, думая, что пар – это грязь. Прятался от паровозов.
– И как, здорово натренировался прятаться? – спросила Пег, открывая машину со стороны пассажирского кресла. – Выбрал такое имя, Трейн, потому что у тебя отменный опыт тренировок?
– Дурацкая шутка. В некоторых странах «трейн» означает капкан или ловушку.
– Я помню, ты говорил. Прости. В следующий раз я возьму машину, работающую на фреоне.
Пег села на водительское место и посмотрела на свои руки.
– О черт, – сказала она. – Меня трясет. Не будешь возражать, если я закурю?
– Нет, конечно.
– Так нет или да?
– Нет, – сказал Трейн. – Тебе нужен транквилизатор, а табак из них – не самый опасный.
Он повернулся к ней вполоборота.
– Пег! У тебя была масса проблем. Я ценю это.
– Тогда почему меня встречают так, будто я несу на себе бациллы чумы? – спросила она, роясь в сумочке. – Ладно. Откуда ты про все узнал?
– Децимус должен был сегодня со мной встретиться. Когда он не явился, я навел справки.
– Черт! Мне следовало догадаться.
– Но он ехал не только ко мне. У него в Лос-Анджелесе работает сестра, и он еще собирался решать какие-то семейные проблемы.
– Я про это не знала. Он никогда не говорил, что у него есть сестра.
Пег со злостью ткнула тыльной стороной ладони в кнопку зажигания на приборной панели.
– Они были в ссоре и не виделись несколько лет… Пег, мне действительно жаль! Просто ты работаешь в таком месте, что я реагирую автоматически, на рефлекторном уровне. Я слишком долго жил в свете прожекторов, ты же знаешь, и я порвал с этим бесповоротно, когда понял, что эти люди используют меня, чтобы всем показать, как они пекутся о мире, хотя, по сути, им на него наплевать! После нас хоть потоп! Поэтому я устроил дымовую завесу и исчез. Но если все будет идти так, как шло все последнее время…
Трейн посмотрел на свои руки. Именно руки Трейна вдруг сказали Пег, что этот человек мог бы ей и понравиться – несмотря на торчавшие у него отовсюду шипы и колючки. Руки были чуть великоваты для его тела, словно у скульптора или пианиста, и, несмотря на чуть толстоватые суставы, руки были красивы.
– Если один репортер знает, где меня найти, – сказал он, – узнает и второй. А где двое – там и целая толпа.
– Ты боишься, что тебя арестуют? – спросила Пег.
– Думаешь, напрасно? Ты знаешь, что утром было в Уилшире?
– Но ведь не ты же организуешь их демонстрации!
Зажигалка щелкнула, но рука у Пег дрожала так сильно, что она с большим трудом смогла поднести огонь к кончику сигареты.
– Согласен. Но ведь именно я написал их Библию и составил их символ веры. И если бы меня заставили поклясться, я признал бы, что трейниты все делают именно так, как было задумано мной.
– Я бы так не говорила, – пробормотала Пег, выпуская изо рта облачко серого дыма. Вкус был мягкий, но несколько горьковатый – она более получаса простояла на углу без фильтрующей маски. Сделав еще одну затяжку, не принесшую ей приятных ощущений, она погасила сигарету.
– Сколько тебе лет, Остин? – спросила она.
– Что?
– Я спросила, сколько тебе лет. Мне двадцать восемь, и это официальная информация. Президенту Соединенных Штатов – шестьдесят шесть. Председателю Верховного Суда – шестьдесят два. Моему редактору – пятьдесят один. Децимусу в сентябре стукнуло тридцать.
– И он, в отличие от них, уже умер.
– Согласна. Все это страшно нелепо.
Невидящим взглядом Пег смотрела сквозь ветровое стекло. Погромыхивая и рыча, на парковку въезжал восьмитонный эвакуатор, призванный убирать машины, не оснащенные легальными фильтрами. Эвакуатор уже захватил в плен две жертвы – на его платформе, прихваченные магнитами, укрепленными на толстых цепях, сиротливо жались «фиат» и «карманн-чиа».
– Почти сорок, – пробормотал Остин.
– То есть ты – Овен?
– Да, если ты просто хотела пошутить.
– Не поняла. Что ты хочешь сказать, черт возьми?
– Да все что угодно. Остинов Трейнов больше двухсот человек.
– Да, это хорошая шутка!
Она резко повернулась к нему, словно хотела ударить.
– Ты что, ничего не понимаешь? – сказала она, с трудом сдерживаясь. – Децимус, – и это ужасно, ужасно! – мертв!
– Ты хочешь сказать, никто не смог прочитать это в его гороскопе?
– Нет, ты – не человек! Почему бы тебе не свалить отсюда? Ты же ненавидишь машины!
И тут же, словно спохватившись, Пег проговорила:
– Я не то имела в виду. Не уходи.
Он не двинулся. Молча они сидели несколько минут.
– Есть какие-нибудь идеи насчет того, кто бы это мог сделать? – спросила наконец Пег.
– А ты уверена, что это была спланированная акция?
– Думаю, что да. А разве не так?
– Вероятнее всего.
Остин нахмурился, отчего его дугообразные брови сошлись над переносицей и стали похожи на морскую чайку из детского рисунка (когда дети в последний раз рисовали чаек?).
– Думаю, многие хотели, чтобы он умер, – сказал он наконец. – Ты справлялась в полиции?
– Я собиралась, но сперва решила найти тебя. Я думала, именно ты должен сообщить обо всем Зене.
– Я так и сделал. Точнее, я позвонил в коммуну и попросил, чтобы ей все рассказал кто-нибудь из близких.
– Бедные дети.
– Им гораздо лучше, чем многим другим, – напомнил ей Остин.
Что было правдой. Среди трейнитов было заведено: даже если у тебя есть дети, помни о сиротах. Это была их политика, их догмат, их приоритет.
– Да уж…
Пег провела усталой ладонью по лицу.
– Я должна была догадаться, что трачу время попусту, – сказала она. – Теперь я даже не знаю, попала ли эта новость в газеты или на телевидение.
Она наконец тронулась с места и спросила:
– Тебе куда?
– Прямо. Около десяти кварталов.
И, помолчав, спросил:
– Боишься потерять работу?
– Скорее думаю, почему я ее все еще не бросила.
– А может, лучше оставить все как есть? – проговорил он, поколебавшись несколько мгновений. – Не такая уж плохая мысль.
– Зачем? Тебе нужны сторонники в СМИ? Здесь и делать ничего не нужно. Благодаря президенту тебя и так все поддерживают, за исключением хозяев.
– Об этом я не думал. Но ты могла бы… предупреждать меня, если что.
– Поняла. Твои опасения имеют под собой основания.
Она притормозила у светофора и сказала:
– Хорошо. Если получится. И если с работой все будет нормально…
Она замолчала и, тронувшись с места через несколько мгновений, спросила:
– И кто теперь займет место Децимуса?
– Не знаю. Я сейчас ни за что не отвечаю.
– Прости. Легко предположить, что это не так – ведь тысячи людей называют себя трейнитами. Я помню, ты предпочитаешь слово «комменсалист». Но многие сокращают его до «комми», и тогда начинаются драки. Тебя это не беспокоит? То, что твое имя звучит впустую?
– Ты думаешь, меня это пугает? – коротко рассмеялся Остин. – До мурашек? До гусиной кожи?
- Предыдущая
- 12/104
- Следующая