Овцы смотрят вверх - Браннер Джон - Страница 33

Неожиданно для самой себя она принялась швырять в Клейфорда все, что попадалось ей под руку, – большую стеклянную чернильницу, залившую великолепными черными чернилами его белую рубашку, книгу, пачку бумажных листов.

– Филип совсем не такой! Не такой! Он мой муж, и я люблю его!

Денис резко развернулась. Перед ней оказался шкаф со стеклянными дверцами, полный книжек по медицине. Она ухватилась за одну из дверец шкафа и всем весом надавила на нее. Как это было чудесно – услышать, как дверца лопается и рассыпается по полу звонкими мириадами осколков!

В конце концов, все это застраховано в «Городе Ангела».

И Денис вышла из кабинета.

– Господи! – сказал мистер Бамберли, склонив голову за столом из мореного дуба, – войди с молитвой в наши сердца, и так же, как эта пища питает наши тела, напитай словом своим наши души. Аминь!

«Аминь!» – отозвался нестройный хор, и ему вторили своим глухим позвякиванием фарфор и столовое серебро. Молчаливая темнокожая толстушка, работавшая у Бамберли служанкой, – ее звали Кристи – предложила Хью на выбор булочку или ломтик хлеба из хлебной корзинки. Хью взял булочку. Как обычно, в салате было слишком много уксуса. Язык от него точно в трубочку сворачивался.

Хью приехал на выходные из колледжа и теперь, после посещения церкви, участвовал в ритуале семейного ланча. Слугам тем не менее не было предоставлено возможности реализовать свои религиозные пристрастия, хотя и Кристи, и Этель, повариха, были религиозны – часто можно было слышать, как они на кухне распевают псалмы.

Но воскресным утром, часов с шести, они пахали, как рабы, чтобы приготовить ланч на всю семью.

Напротив мужа, с физиономией, на которой застыла кукольная улыбка, сидела миссис Бамберли, пухляшка Мод. Она была на десять лет моложе своего супруга и имела «ай-кью» на десять пунктов меньше, чем было у него. Мод боготворила мужа и иногда на собраниях местных женских групп говорила, насколько он хороший и расчудесный. Она сидела в жюри конкурса флористов, а также регулярно давала интервью разным газетам и телевидению, когда какой-нибудь фрик усыновлял темнокожего ребенка. Она ведь сама, благодаря помощи своего замечательного мужа, усыновила многих, и, когда ей задавали провокационные вопросы относительно расовых и религиозных характеристик ее приемных детей, Мод давала правильные ответы: ребенок, цвет кожи которого отличается от цвета кожи всей семьи, чувствует себя таким несчастным, и, конечно, каждый родитель желает, чтобы его дитя придерживалось той же веры, что и старшие члены семьи!

Позади кресла, на котором сидела Мод, на стене, флокированной под дорогой бархат, висел портрет ее деда. Тот когда-то служил архиепископом местной церкви и на портрете был изображен в костюме джентльмена из Новой Англии, приверженца добрых английских традиций верховой псовой охоты, – в красном камзоле и коричневых сапогах, но с высоким пасторским воротником и черным шелковым пластроном.

Костюм убийцы, как решил для себя Хью.

После салата – хотя Хью успел перехватить чуть больше ложки – последовала холодная рыба под майонезом, к которой он даже не притронулся, поскольку это был морепродукт.

Хью первый раз появился в доме Бамберли после катастрофического по своим последствиям интервью, которое тот дал Петронелле Пейдж. Одним из главных последствий было закрытие гидропонной фермы. Все были готовы верить, и это предположение подтвердил эксперт из Парижа, что в «нутрипоне» действительно содержался яд. Хью приехал домой в пятницу вечером, но за все это время о происшествии не было сказано ни слова.

Петронелла Пейдж была совершенно безжалостна ко всякого рода обману и фальсификациям. И Хью с удовольствием узнал, что она разделяет его мнение относительно мистера Бамберли: его приемный отец – первостатейный жулик.

За креслом самого мистера Бамберли висел на стене еще один портрет – деда хозяина дома. Приземистый крупный мужчина с широко расставленными ногами, с кулаками на бедрах – насильник, да и только. Так его, по крайней мере, описывал Хью. Людям, которые не знали его историю, достаточно было разглядеть на заднем плане фонтан нефти.

Рыбу сменило жареное мясо, тарелки печеного и вареного картофеля, морковь, капуста, горошек. Тут же появились разнообразные соусы и импортированный из Англии хрен. Как всегда молчаливая, Кристи принесла кувшин пива – того сорта, который Хью не любил, но который считался лакомством для отсутствовавших целую неделю старших сыновей. Принесла она и лимонад для Мод и «младшеньких».

И по-прежнему никто и слова не проронил по поводу последствий африканской катастрофы.

Сейчас за столом сидели те, кто мог явиться в дом приемных родителей.

Не было Сирила, самого старшего, который, понятно, появился в семье Бамберли первым. Он был в Маниле. Окончив с отличием академию Вест-Пойнт, он в свои двадцать четыре года был личным адъютантом одного из генералов, который, как выразился Президент, воздвиг и удерживает «наш Тихоокеанский бастион» – иными словами, «белый» военный союз, включающий Автралию, Новую Зеландию и те страны Латинской Америки, где сохранились правые диктатуры, успешно сопротивляющиеся напору прокитайских и неомарксистских волн, захлестывающих планету.

Хью встречался с Сирилом лишь однажды, когда его самого только приняли в лоно семьи, и он почувствовал непреодолимое отвращение к старшему «брату». Впрочем, тогда его больше занимали перспективы собственного существования, а потому он ничего не сказал.

Не было за столом и Джареда. Джаред, которому недавно исполнился двадцать один год, сидел в тюрьме. В присутствии мистера Бамберли говорить о Джареде было не принято. Осудили его за помощь в организации движения «Тупамарос» среди иммигрантов в Нью-Мексико. Хью его также не встречал – сидеть тому предстояло еще пять лет.

Но Хью явно смог бы с ним подружиться.

Еще за столом не было пятилетки Ноэля, который лежал в постели с температурой. Но все остальные были на месте.

На том краю стола, где царила Мод, сидел Рональд, довольно скучный тип шестнадцати лет от роду. Рядом – Корнелий, обязательный и сообразительный малый, который, к сожалению, с двенадцати лет страдал припадками – не эпилепсией, а чем-то другим, что вызывалось энергетическими сбоями в организме, связанными с нарушением ферментного обмена между клетками, но держалось под контролем особой диетой. Рядом с Корнелием сидел Норман, восьми лет, страдавший лицевым тиком, потом – десятилетка Клод, с плохими зубами, кусочки которых иногда, отломившись, вываливались на стол. В своем роде достаточно типичная семья, хотя и собранная из столь разнообразных источников: те, кто постарше, были физически вполне здоровы, их младшие братья – больны. У Хью в колледже была подружка, так вот, ее младшего брата постоянно выворачивало, если ему в еде попадалось что-нибудь, приготовленное на кукурузном масле.

И тем не менее их матери ни за что не признались бы, что своими опытами по интенсивному заселению Земли они только окончательно затрахали нашу прекрасную планету.

– Хью! – спросил мистер Бамберли. – Ты что-то сказал?

Он и не собирался. А может быть, он сам не заметил, как что-то произнес. Не глядя в сторону хозяина дома, он протянул руку к пиву.

– Прости, Джек! – сказал он. – Ты что-то спросил?

– Да, именно так!

Мистер Бамберли отложил нож и вилку, которыми он оперировал на массивных кусках говядины.

– Я ясно услышал, как ты произнес слово, которое я не одобряю.

Хью осушил стакан и со вздохом откинулся на спинку кресла.

– Ну, а если и произнес? – сказал он.

– Что заставило тебя произнести это слово? – медленно, розовея всей поверхностью лица, спросил мистер Бамберли.