Имперец. Том 1 и Том 2 (СИ) - Кощеев Владимир - Страница 81

Алексей Ермаков лениво перебрасывал из руки в руку огненный шар, больше погруженный в свои мысли, чем наблюдая за окружающим миром. Недалеко сидел на выращенном на скорую руку дереве Меншиков и также медитировал с водой.

Оба парня мысленно пребывали каждый в своих семейных проектах, когда душераздирающий вопль вернул их к реальности.

В центре полигона происходило какое-то нездоровое движение, и к занятиям оно не имело никакого отношения. Огненный шар в руке Ермакова начал гаснуть, сигнализируя о включении блокировки магии, но, уменьшившись вдвое, снова полыхнул в полную силу — кто-то выбил один из блокираторов в контуре полигона.

— Бей их!

— Бей их!

— Наших бьют!!!

Ермаков и Меншиков переглянулись. По правде говоря, каждый из них мечтал втащить другому при первом удобном случае. Втащить так сильно, чтобы ни одна ринопластика потом не починила профиль.

Ермаков считал Меншикова бесхребетным марионеткой, у которого ни своих интересов, ни своих целей. Меншиков считал Ермакова слегка отмороженным сибирскими морозами сапогом, у которого сапоговость передавалась на генетическом уровне.

И каждый был невысокого мнения об умственных способностях другого.

Сейчас, когда градус напряженности между молодежью в партиях левых и правых действительно достиг точки кипения, для Ермакова и Меншикова был самый лучший, самый удобный момент сцепиться.

Но…

Парни синхронно подскочили на ноги и рванули в самое сердце потасовки.

Чтобы встать спина к спине и силой угомонить разбушевавшихся студентов.

Ермаков предпочитал ветер и огонь, а Меншиков — воду и дерево. Они никогда не бились ни вместе, ни друг против друга. Их тренер, тонко чувствовавший наследуемое напряжение между родами, предпочитал избегать прямого столкновения молодых людей, справедливо полагая, что работать от этого он будет дольше и спокойнее.

Где сейчас тот тренер в этом месилове, сказать было сложно, но, удивительное дело, парни весьма ловко управлялись вместе. Меншиков пеленал вьюнами самых шустрых, остужал водой самых горячих. Ермаков выдувал воздух из легких у самых горластых и отбивал атаки самых борзых.

Стоя спина к спине, парни кружили, менялись, страховали друг друга — в общем, проявляли чудеса сплоченности перед лицом всеобщей истерии.

Когда, наконец, весь полигон лежал аккуратно выдохшийся, оглушенный, завязший в грязи или аккуратно завязанный бантиком, Ермаков и Меншиков синхронным движением стерли пот со лба, посмотрели друг на друга без особой приязни и с такой же кислой миной окинули взглядом поле боя.

— Мне стыдно за вас! — громко объявил Ермаков. — За каждого из вас, не важно, чью сторону вы сегодня решили занять. Мы что, какие-то шутовские европейские революционеры? Безграмотные тупицы, жаждущие крови и зрелищ? Вы что творите⁈ Вам на кой черт голова дана, чтобы в нее есть и ей орать⁈

— Вынужден согласиться со своим визави, — вторил ему Меншиков. — Мы — будущее Российской империи. И вы такого будущего ей желаете? Вот такая бессмысленная драка, которая закончится вашей рожей в грязи? В чем смысл этой борьбы, если после нее все останется в руинах?

— Да у вас просто договорняк! — вякнул кто-то из лежащих мордой в землю.

Ермаков и Меншиков удивительно единодушным порывом выдернули горластого пацаненка из лежащей толпы. Придурка проволокло по земле прямо к ногам наследников.

— Твой? — спросил Ермаков, рассматривая грязное, перекошенное от злости лицо.

— Нет, — покачал головой Меншиков. — И не твой?

— Нет, — удивился Ермаков и, вздернув пацана на ноги за шкирку, спросил. — А ты чей, паршивец?

Тот молчал, лишь бешено вращал глазами.

— Понятно, — усмехнулся Максимилиан. — Это у нас «свободная занятость». Модная штука в Европе. И вашим, и нашим, что называется.

Парни переглянулись. Они понимали, что завести толпу легко, но для этого нужен не один такой горластый кретин. Несколько. И делается это не из любви к искусству, а за деньги. Впрочем, умные сами поймут. А глупые… С глупыми придется что-то делать.

— Вот посмотрите, за что вы бились! — Ермаков встряхнул пацана, как котенка. — За чужие лозунги, за чужие вопли!

Полигон молчал.

Мелкий противный дождик, наполовину осенний, наполовину магический, неплохо остужал буйные головы. Хотя больше, конечно, всех остужало ощущение чавкающей грязи под ногами, и тот факт, что двое парней из противоборствующих сторон объединились, чтобы раздать всем люлей.

Где ж это было видано, чтобы левые и правые имели одно мнение по какому-то вопросу?

Москва, Лубянская площадь

— Ну вот, я же говорила, что мы еще встретимся, — очаровательно улыбнулась Людочка.

Мне осталось лишь кисло улыбнуться.

Во всех городах и объектах стратегического значения стояли системы магической безопасности. Система реагировала на силу определенного уровня. То есть, если ты наколдовал огонек, чтобы прикурить, или раскрыл над собой магический зонтик, чтобы спрятаться от дождя, тебя не повяжут. Но стоило применить боевое заклинение — тут же на пульт поступал сигнал и, если не выяснялось дополнительных ограничений, отряд бойцов выезжал по месту.

Сама система была похожа на сотовую связь: по стране везде стояли вышки, но где-то они были нашпигованы часто-часто, как в центре Москвы, а где-то как бог на душу положит. Ну и соответственно бюджету региона, конечно. А местоположение источника магии определялось, как и местоположение сотового телефона — по трем вышкам.

Ребята, прибывшие по тревоге, были предельно невежливы, зато максимально сообразительны. Пробив мои документы, полицейские решили, что с таким проблемным пассажиром должны разбираться в соответствующих местах.

И отконвоировали меня на Лубянку.

А на Лубянке меня приняли, как родного! Спешащий куда-то Лютый приветственно хлопнул по плечу, отчего у сопровождающих меня бойцов полиции выпал глаз. Следак, в прошлый раз мурыживший меня в допросной, подмигнул, не отрываясь от телефонного разговора.

Когда в конце концов выскочил Серов и долго орал матом, на кой, собственно говоря, хрен опять повязали мирного Мирного, я прям в какой-то момент аж сам поверил, что и мухи не обижу.

Но, разумеется, пару часов заунывного разговора по душам пришлось вынести, по итогам которого мне погрозили пальцем за такую жестокую самооборону, а еще спустя несколько звонков Серову и от Серова радостная Людочка провожала меня на выход.

— Уверен, я здесь в последний раз, — ответил я девушке, недвусмысленно облизывающей губы.

— Вы такой шутник, Александр! — звонко рассмеялась Людочка.

От дальнейшей беседы с красоткой в погонах меня спасло подъехавшее такси.

Я катился в университет и размышлял над словами Дантеса. В основном проблема была в том, что с Распутиным я напрямую ни разу не пересекался на своей памяти. И на кой черт этот скользкий тип решил меня бортануть, пусть и опосредованно, было непонятно.

Политические игрища аристократов начинали потихоньку утомлять. Но, учитывая, что я проживаю под одной крышей с цесаревичем, надеяться, что дальше будет лучше, не следовало.

Учитывая сложившуюся ситуацию, единственным выходом было как можно быстрее стать сильнее и влиятельнее, чтобы всякие там Распутины побоялись даже лаять в мою сторону, не то что кусать.

Я устало потер лицо ладонями. Сама мысль о предстоящем забеге уже утомляла. Нужно было выспаться и, может быть, подойти к Разумовскому с просьбой о какой-нибудь ускоренной программе…

А еще стоило обсудить произошедшее с Иваном. Потому что это был единственный человек, кто мог бы меня сориентировать во всех хитросплетениях родов и фракций, не преследуя мелкую личную выгоду.

— При… — цесаревич окинул меня растерянным взглядом, но все же договорил: —…вет.

— Привет, — кинул я, оглядев себя в зеркале.

Да-а-а, такими темпами у меня ни один костюм не задержится.

— Прям боюсь спросить, — сказал Иван, наблюдая, как я вытряхиваюсь из пиджака.