ПВТ. Лут (СИ) - Ульяничева Евгения - Страница 2

Старый олар толкнулся в плечо и обернулся бледным брюхом кверху, вытянулся, раскинулся, точно собака. Приветливо щерил зубастую пасть. Выпь, улыбаясь, почесал твари пузо, ногтями соскребая полупрозрачную пленку. С летом у оларов начиналась линька: сбрасывали старую, тесную одежду, примеряли новую.

Олар парил, еле шевеля могучими плавниками. В длину старик тоже был немаленьким, шагов восемь, а с учетом хвоста — длинного, опасного — все пятнадцать.

Кожа на хребте и крылах имела особые структурные включения пигментации — фотоэлементы. Животные вбирали в себя солнечную энергию, использовали для жизни и защиты. Удар электрическим током мог свалить с ног сильного взрослого мужчину.

— Ну что, ребята? Полетели домой?

Олар с готовностью перевернулся, дозволяя пастуху одеть себя в мягкую упряжь и заседлать. Обычаем на летунах держались лежа или сидя, но Выпь предпочитал стоять на коленях.

— Поехали!

Олар беззвучно плеснул плавниками-крыльями, мощно нырнул вверх, в рассвет. Стая потянулась следом.

***

На ферме их уже ждали. Девушка в синем рабочем комбинезоне, с укрытыми выгоревшим платком медными волосами, приветственно взмахнула рукой, давая зеленую дорогу оларам.

— Смотрю, вы с Омутом просто не разлей вода, — сказала с усмешкой.

Ноги ее по колено мокры были от росы — работа на ферме начиналась до рассвета.

— Надеюсь, он тоже так считает, — Выпь кивнул знакомым ребятам, с корзинами на плечах идущим к старому саду.

В сезон требовались все рабочие руки.

Сад яблочных ягод принадлежал уже третьему поколению семьи. В дальнем конце участка, знал Выпь, сохранились первые материнские деревья, обнесенные изгородью. Они до сих пор плодоносили, и сбор — рубиново-чистый, прозрачный на солнечном глазу, сладкий до горячей горечи — отправлялся прямиком на стол Князю.

Девушка погладила крупного ластитого летуна, игриво прихватывающего ее ладонь ступившимися клыками. Задумчиво сказала:

— Слушай, без обид, но отец тебя когда-нибудь убьет.

Выпь изогнул бровь:

— Что такое?

— Ты вновь ночевал в поле, — сказала с укором, подняв на парня глаза.

Солодовые глаза, темно-золотистая кожа и медные волосы, завивающиеся тугими кольцами — мастью Медяна пошла в мать, деву с Хома Оливы. Нравом — в отца, и почти все справедливо звали семейное фермерское хозяйство «Два барана».

— Ага, ночевал. И что с того?

— Это опасно, чудило.

— Это безопаснее, чем дневная прогулка по улице, — спокойно парировал Выпь.

Споры касательно его авторских методов пастьбы и дрессуры не затевал с ним только ленивый, все остальные считали своей прямой обязанностью и священным долгом одарить пастуха советом и бесценным личным мнением.

— Ты сумасшедший, — Медяна покачала головой,— умалишот с темным прошлым.

Выпь лишь улыбнулся, перенимая плетеную корзину, до верха полную яблочных ягод. Вдохнул их запах — такой сладкий и свежий, что голова начинала кружиться.

— Омут нам поможет, так?

И без колебаний пристроил поклажу на спине животного. Олар не возражал, благо все их племя отличалось силой и плавным ходом, стакан на хребет поставь — ни капли не прольют.

— Ну да, элитное верховое животное и для рабочей поклажи сгодится,— фыркнула девушка.

— Чтобы не зазнавался, — они двинулись к саду, Выпь придерживал рукой корзину, Медяна помахивала сорванным прутиком, не забывая стричь глазами по сторонам.

Хозяйка она была строгая, но справедливая.

— Кстати о зазнайстве. Что думаешь делать с Мороком?

— Объезжу, — сказал спокойно, как о давно решенном.

Его спутница недоверчиво сморщила нос. Отмахнула прутом любопытную пчелу, танцующую над корзиной.

— Лучшие берейторы пробовали, помнишь? Он не какой-нибудь пресный ошур, это колохвост.

— Красивый, умный и сильный зверь.

— Ах, ну да, я забыла про твою тайную страсть к характерным смуглым черногривкам, — насмешливо хмыкнула Медяна.

— Это совсем не то... — Выпь смутился на миг, по худому лицу скользнула тень, точно от ночного крыла. — Но будет жаль, если такого красавца продадут на шкуру.

— А шкура у него загляденье, как раз столичным на платья... Ладно, шучу. — Заговорщически улыбнулась, толкнула друга загорелым локтем. — Я уже уломала отца дать тебе шанс. Ты ему опр-р-ределенно нр-р-равишься. Особенно когда не нарываешься.

— Спасибо, — подумав, кивнул Выпь.

— Так по заслугам, — великодушно пожала плечами девушка, — а если поможешь с ягодой в ночную смену, будешь нравиться и мне...

Сложнее всего дался Выпь новый язык обитаемой зоны Лута, язык двудомной масти. Сурдо — для мужчин, сурда — для женщин. Выручила молодость, выручило то, что отступать было некуда, только переть вперед и вверх, только приспосабливаться.

Молчаливого паренька, к его удивлению, не сторонились. Брали в работу — на фермы, на стройки, на черный труд, затем, когда более-менее настропалился болтать по-местному, стали занимать как подавальщика в забегаловках. Выпь не брезговал тяжелой работой, однако на одном месте не засиживался. Благо, язык на всех Хомах Уймы был единым, а веллеры, худые лодчонки с роскошными крыльями, и трафарет-корабеллы — тэшки — регулярно перемещались от одного к другому.

Здесь, на зеленой ферме красных яблочных ягод, он задержался. Возможно, просто нуждался в передышке, или дело было в Медяне, обаятельной крепкой девчонке.

Но сильнее всего его держали олары.

К прекрасным этим созданиям, воздушным змеям звездных куполов, Выпь прикипел сразу. Если на других Хомах оларов разводили редко, чаще баловства ради, то здесь взращивали и пользовали для воздухоплавания и гонок. Выпь оказался необыкновенно к месту, хотя первое знакомство со стаей началось с прицельного удара шипастым хвостом.

Пастух увернулся, а Омут, приветивший новика, удивился.

Так и познакомились. Выпь не сразу, но заслужил доверие стаи, и за какой-то месяц сумел с ней сработаться, на радость Макону, хозяину фермы и оларов.

— Не появись ты, парень, я бы этих засранцев на консервы пустил. Вырастил, понимаешь, на свою голову, шатаются теперь везде, один убыток...

Был Макон мужиком крепко сбитым, высоким, с медной, как у дочери, головой, ссиня-черной бородой лопатой. Медяна росла дичком, без матери, оларов завела по собственному почину. А вот управиться с ними не сдюжила. Те плодились и безобразничали без сильной руки. Макон не раз грозился продать их на шкуры-мясо, Медяна упрашивала, отводила беду, но после того, как обуревшие олары потравили соседскую ниву, шибанули током пару сторожевых псиц и подвели Макона под крупный штраф, терпение у мужика громко лопнуло.

К счастью летучих паршивцев и обливающейся слезами Медяны, на ферме появился новый сезонный работник с охристыми глазами.

***

Ягодный нерест был в разгаре, а свободных рук не хватало. Выпь помогал — из плодов, сочно-красных, приторно-спелых, делалось блестящее густое варево, разливалось по прозрачным банкам и шло в продажу. Очень хорошо шло; охотники до него находились даже на соседних Хомах. К концу рабочего дня — к середине ночи — Выпь с Медяной последними вышли из цеха, едва живые от усталости, с ног до головы в липком и сладком соке, но страшно собой довольные.

Пели цикады, стояло яркое, звездное, пахнущее травами молочное тепло. Девушка со стоном потянулась:

— Спасибо, Выпь, ты здорово меня выручил. Лут знает, как бы я одна с прессами до утра управилась… Айда на озеро, ополоснемся?

— Айда, — легко согласился пастух.

Проточное озеро лежало недалеко от фермы, его воду пользовали как для хозяйственных нужд, так и для купания. Молодые люди без помех добрались до левого пологого берега, укрытого от дороги рощицей молодых шелколистов и волной кормовой, под скос, травы. Дочь хозяина быстро скинула комбинезон и потную майку, оставшись в трусах. Лиф она не носила из каких-то своих запутанных девичьих соображений. Собрала волосы в пучок, сколола подобранной тут же щепой.