ПВТ. Лут (СИ) - Ульяничева Евгения - Страница 38

Чего ты ждешь?

— Держись крепче! — звонко крикнул парень и Нил, для разнообразия, сразу и без слов подчинился.

Уцепился за флаг, как сопляк за мамкин подол, ногами едва поспел схватить скользнувший мимо кофр.

Корабелла встала на дыбы. Плоскость и координаты махнули ко всем лутовым тварям, малышка развернулась вертикально, как кобыла в свечке и прянула вверх.

Мощный толчок сзади добавил скорости.

Они пролетели между челюстей сома, как камень из пращи, с размаху окунулись в бескрайнюю полынью Лута. Гвардейцы и их снаряды остались по ту сторону зонтега, сами себя поймали в капкан. Раздвинуть челюсти ловушке еще надо было потрудиться. Нил не сразу сообразил что все, кода, и руки можно уже разжать.

Лин шумно радовался, зайцем подпрыгивая у борта. Однако, какой несдержанный Первый ему достался.

— Ты видел, Нил, нет, ты видел?! — возбужденно тараторил юноша, сверкая глазами и румянцем.— Мы смогли, мы сделали это!

Нил одобрительно улыбнулся парню — всеми зубами — дотащился до борта и с чувством проблевался. Едва ли, конечно, Лут одобрил это гостевое подношение, но, слово чести, Крокодилу было плевать.

Совместное путешествие началось так себе.

11.

Медяна, собравшись с духом, отрывисто постучала.

— Не заперто, — приглушенно отозвался хозяин каюты, и девушка толкнула дверь.

Чуть обмерла. Капитан встречал в будуарном неглиже — без рубашки, в одних штанах. Сидел на койке, бросив поперек колен светлое тряпье, в котором девушка не сразу признала рубашку. Меховой жилет мятой кошкой валялся рядом.

В одежде экипаж Еремии был единодушно непереборчив, ровно как и в еде. Медяна втайне ожидала кружев, эффектных ботфорт и черных повязок (подвязок?), но не получила ни того, ни другого.

Ужасный, похожий на зверя, цыган-старпом таскал красную рубаху в паре с черными штанами, о которые с равным успехом вытирал руки, ножи и яблоки. Подпоясывался широким алым кушаком.

Веселый Руслан испытывал страсть к цветастым рубашкам и странного вида шапочке, любовно называл ее «картузом»; Мусин бережно носил породистый лапсердак, а Инок пребывал закутанным в подозрительное подобие черного одеяния насельников Хома Колокола. Самым раздетым был и оставался Юга.

— Я позже зайду…

— Брось, — русый шевельнул рукой, щуря зеленые глаза. В неверном свете блеснула игла. — Я дурман не фасую и пули гвардейские из мяса не выковыриваю… в данный момент…

Медяна пригляделась, не веря самой себе.

— Вы что, вы штопаете, что ли? — протянула, недоверчиво кривя губы.

Она с детства не верила, что мужчины способны исправно выполнять женскую работу. Да и вообще — работу, если на то пошло. Исключение составляли отец и Выпь.

— Штопают, Медяна, носки и наволочки, а я зашиваю. — Наставительно поправил русый, придерживая нить. — Пробоина ниже ватерлинии, стыдно на людях показаться.

Рыжая прикрыла дверь. Привалилась к ней спиной. Заодно почесалась лопатками всласть, как паршивая свинка. Или чудилось ей, или пахло в каюте хвоей да смолой горькой.

— Но вы разве не волнуетесь совсем?

— Отчего же? Волнуюсь. Только если я буду по палубе бегать, как таракан притравленный, вдаль из-под ладони вглядываться, через борта свисая — кому это нервы укрепит? Капитан должен быть образцом невозмутимости, для выражения эмоций у него есть старпом.

— А… Ну, это да. Это ясно.

— Ты что-то хотела?

— Да,— встрепенулась Медяна,— думала блинов напечь, а у Руслана ни муки, ни яиц, как назло. У вас, может быть?

— Да, без яиц на кухне делать нечего,— согласился капитан, улыбаясь. — Могу только яичным порошком побаловать.

— Не, не пойдет…

— Да ты проходи, не жупься.

Волоха поднялся и Медяна, прекратив метать глазами по каюте, сосредоточилась на оголенном торсе. Тот был жилист, рельефен, схвачен загаром, изрезан насечками-памятками и шрамами. Особой строкой шел один — тянулся наискось, от левой ключицы до правого бедра. Словно кто-то однажды решил раз и навсегда вычеркнуть русого из — своей? — жизни. Медяны Иванов не смущался нисколько. Вообще парни Еремии ее не стеснялись, мудями зря не трясли, конечно, но крепкое словцо за зубами редко кто удерживал.

Совсем при деве не ругались только Иночевский и Выпь.

— Сколько вам, Волоха? — спросила рыжая.

Русый стрельнул косым взглядом. Острыми зубами отчекрыжил нить, огладил запечатанную прореху.

— Тридцать два.

Медяна расфыркалась.

— Врете, — сказала со вкусом, — больше двадцати шести не дашь.

— Да? — задумчиво нахмурился тот. — А так?

Поднял голову, расправил плечи, приспустил ресницы, заледенев лицом — плотно сомкнул твердые губы, строго сощурился.

Медяна невольно рассмеялась.

— Так определенно лучше.

Волоха потеснился, давая место. Рыжая осторожно села рядом. Капитан зарядил новую нитку. Шил он довольно ловко, игла в длинных пальцах так и мелькала блестящим хвостиком.

— Разрешите?

Волоха, пожав плечами, отдал ей работу. Медяна осторожно расправила на коленях рубашку, взялась за иглу, теплую от недавних касаний. Волоха следил пристально, словно кот.

Как рысь, подумалось вдруг и даже в голове зашумело.

Длиннолягое лесное животное, лесом пахнет, лесным обычаем живет и клыки в палец длиною…

— Ну, вот, вместе быстрее управились, — сказала бодро и, скрывая смущение, торопливо перекинула рубашку капитану.

— Спасибо, — улыбнулся тот.

Одеваясь, чуть задел твердым горячим плечом, отодвинулся, усмехаясь краем рта. Медяна, изумляясь себе, смело протянула руку и оправила замявшийся ворот. Смахнула с плеча приставшую паутинку. Откуда только взялась, не было на корабелле ползунков да летунов насекомных…

В каюту без стука сунулся Дятел. Нахально присвистнул.

— Эге, да у вас тут междусобойчик. Ничего, я третьим буду?

— Третьим тебе не быть по факту, а Медяна…

— Просто рубашку ему зашивала, — торопливо кивнула девушка.

— Тогда и мне портки зарихтуй, раз пошла такая пьянка.

— Дятел, ты по делу?

— Так парни наши вернулись, или тебе Еремия не доложилась?

Русый свел брови и Медяна поняла — не доложилась.

— Ревнует, девочка, — оскалил крепкие зубы старпом.

Хмурый Волоха, на ходу застегивая пуговицы, плечом выдавил гогочущего цыгана в коридор.

***

То не был ни дворец, ни продолжение лабиринта.

Комната, поперек разделенная зеркальной стеной. Свет пробивался из-под периметра собранного из зубастых шестерней потолка. На стене, у самой двери, бледно мерцала развороченная до мяса многокнопочная нашлепка. Трогать ее не решились.

Рядом с пластиной зеркала торчала невысокая рогатка, на ней, зацепленные дужкой, болтались внушительные наушники. Старого образца, с уходящим в пол жгутом в лохмотьях оплетки.

— Ай, и что дальше? — Юга упер руки в боки, оглядывая их со Вторым отражение.

Отметил мимоглядно, как все-таки вытянулся его спутник, как окреп в плечах. Его давнишнее пророчество сбылось — желтоглазый превращался в ладного мужика.

Не удивительно, что рыжая так следила за ним глазами. Женщины и животные безосечно чуяли мужскую суть, любили ее и любили ей подчиняться.

— А этой части программы у тебя в голове нет? — Второй легонько стукнул костяшками в стекло, отозвавшееся глухо.

— Иначе спрашивал бы?!

Зеркало помутнело. Вздрогнуло, пошло волнами, отражение поплыло и сгинуло, точно унесенное течением. Муть рассосалась, оставив блеклый туман. В стекло с другой стороны решительно постучали в ответ.

Соткавшийся из тумана силуэт — густо-оранжевый комбинезон, белый матовый шлем — указал на рогатку.

Спутники переглянулись. Юга пожал плечами, Выпь поднял тяжелую дугу. Пристроил наушники, почти утонул в нахлынувшей, сбивающей с ног тишине.

Здравствуй, Манучер, выдохнули ему в самый мозг.