ПВТ. Лут (СИ) - Ульяничева Евгения - Страница 54

Дятел забросил нож в глаз врагу, подхватил обвалившийся под ноги труп и зашвырнул его в наступающую троицу. Ждать результата не стал, шмальнул из револьвера в грудь щуплого юнца, забрал его саблю и наколол себе другого — как бабочку на булавку. Спихнул ногой, освобождая лезвие, с рыком развернулся навстречу пиратам.

От него шарахнулись, пальнули вразнобой — Дятел только башкой тряхнул, отгоняя тяжелых свинцовых шмелей. Врезался в группку с ревом, сминая грудью. Ладонью поймал нож у глаз, зубами разодрал запястье врага, лягнулся, грязными пальцами залез в глаза ближнего противника.

Оттолкнул слепыша и тот спиной косо сел на лезвие топора Буланко.

— Эй, дурной ты совсем, — возмутился Руслан.

Топорами он не только жонглировал девкам на забаву.

Присел, плоско метнул по ногам, добил упавшего обухом, а когда подскочили сзади — ткнул топорищем в пах. Детина обвалился сверху, подмяв хрипнувшего Руслана под себя.

***

Волоха отжал саблей саблю противника — тот давил всем телом. Порой русый жалел, что нет у него лишней пары рук или шерла Третьего, куда как сподручнее было бы справляться. Отбросил, быстро очертил саблей зону комфорта.

— Иванов, — выплюнул противник, — ты даже не представляешь, с кем связался.

— Ты даже не представляешь, как часто я это слышу, — ухмыльнулся Волоха.

Парировал нижний удар, вмазал эфесом в подбородок, добавил кулаком. Враг опасный, его хорошо было держать на расстоянии. Его хорошо было бы забросать ударами и прибить — не дать проморгаться.

Видимо, тот думал так же.

Не дал развить атаку, ухватил Волоху за рубашку, изогнув запястье, полоснул пружинным стилетом. Волоха поймал его руку и отчекрыжил по локоть. Швырнул за борт.

Противник, вопреки ожиданиям, не слишком расстроился. Оказался на ногах, выхватил у ближайшего трупа револьвер. Вскинул, облился кровью из простреленного горла — пуля почти перерубила ему шею — и переломился через борт. Волоха задумчиво подтолкнул его саблей, выбрасывая с корабеллы, как приставший мусор.

Оглянулся, ища глазами Дятла. Тот, скалясь, виновато развел руками, ткнул бурым ножом в рыжую девушку.

— Она стрелок, гаджо.

Медяна судорожно кивнула.

— Я лишь надеюсь, ты не в меня целилась, — протянул Волоха. — Добро пожаловать в команду, Медяна.

17.

Шлюпка оказалась легко управляемой, быстрой, оснащенной всем необходимым. Правда, тесной: Выпь с его ростом и длинным ногами не знал как разместиться.

Еще он плохо дышал — с болезненными хрипами, плотно зажимая плечо. Через пальцы сочилось. Пахло свежей горячей медью. Деятельный и злой Третий отыскал аптечку базового наполнения, но чтобы тянуть пулю, нужен был инструмент получше его длинных пальцев и жаркого языка.

Юга сделал что мог и теперь хмурился, поглаживал цепь.

В последний свой гостевой визит Дятел швырнул ему подарочек — плотно упакованный, литой черный костюм. Смоляные доспехи, сказал. Ангоб, шкурка. Пригодится.

Случая примерить так и не вышло.

Молчали всю дорогу, до того, как шлюпка ловко ввинтилась в зонтег и без помех шлепнулась на поверхность.

— Хом Долгого Снега, — прочитал Выпь на зыбком экране, перегнувшись через плечо Третьего. Моргнул. — Кто бы мог подумать...

Да уж, мелькнуло в голове Юга. Кто бы мог подумать. У него из глаз не уходила жестокая расправа Второго над Эуфонией или как его там. Автомат автоматом, но выглядел и умирал он как живой.

Он не знал, что Выпь способен на такое. Да полно, знал ли он его вообще? Кто воспитывал его, до того как пастух прибился к стану Сиаль? Где и с кем он жил-обитал? Чем промышлял эти полтора года?

Он знал только, что Второй предпочел нырнуть под пулю сам, прикрыв его собой. Третий даже сообразить ничего не успел, все случилось так скоро. Злой цыган, бах, бац, и красная роза распускается на груди Второго. Самый глупый поступок за все их знакомство.

У него было столько вопросов. Ни одного ответа.

Шлюпка подняла крылья-двери, меняя пассажиров на снег и лед. Встала крепко, пуская корни, сливаясь с пейзажем. Радовало, что Хом обитаем — значит, есть шанс дойти до людей.

Или, что вероятнее — люди дойдут до них.

Выпь прихватил дикту здоровой рукой. Юга отобрал у него сумку, вышел следом, зажмурился от яркого солнца, многократно повторенного в снежном крошеве. Ушли от Ивановых, пришли в ледяную баню.

— Как тихо здесь, — прошептал Юга, оглядываясь.

Шлюпка удачно приземлилась на краю склона, растопырилась снежной куропаткой. Под обрывом стояла в холодном медленном обмороке широкая река, противоположный берег казался грудами белой мягкой рухляди. Кругом медными свечами тянулись сосны. Снег пах орхидеей и арбузом, цвиркала морозоустойчивая птаха. Ажурными цепками петляли звериные следы.

Хом дал полюбоваться собой, а потом хлебосольно угостил гостей снежным киселем, таким густым, что локтей не видно было. Они шли в нем, путаясь, как в мокрых полотнищах. Выпь никак не жаловался на боль, но Юга чувствовал ее остро, как свою.

— Пойдем скорее, — решительно потянул Второго, — надо укрыться, пока совсем не засыпало.

Чистый до звона, до головокружения воздух, приправленный обильным снежным крошевом, эхо беззвучия. Юга подумал мельком, что умер бы здесь или сошел с ума.

Сначала шли порознь, потом Юга замедлился, поднырнул, закидывая здоровую руку Второго себе на плечо. Тот благодарно улыбнулся. От растрескавшихся губ его тянуло жаром.

— Какого хрена ты вообще меня прикрыл?! — не выдержал Юга. — Или я твоя рыжая девка?!

Выпь ожидаемо не ответил. Юга упрямо сощурился, смаргивая с ресниц мокрый снег. До рези всматривался, старался различить в ледяном молоке хотя бы намек на укрывалище.

Не было ничего. Только снег.

***

После случая в Рыбе Выпь будто обожгло, выпалило изнутри. Все смешалось в его голове, считанное с Печатей плавало на поверхности вперемешку со старьем. Мусор, пена, старая вода, ледяные ключи, в одном кипящем водовороте. Нужно было выждать, чтобы разложить все по полочкам.

Боль внешняя резонировала с болью внутренней.

— Иди, — велел Выпь, пересиливая себя. — Иди вперед, а я вернусь к шлюпке.

Расползающаяся от раны огневица жерновом тянула его к земле. Гнула. Выворачивала.

— Нет, — Третий оскалил зубы.

Второму казалось — в потном полубреду — что их слишком много.

— Иди. Оставь. Иди.

— Нет, — Юга провел языком по верхней губе, слизывая кровь.

Он тянул, все тянул его, не желая примеряться с обреченностью затеи.

— Уходи! — рявкнул Выпь, и облюдок отшатнулся, побелел, высоко вздернул брови, словно бы в изумлении.

И сказал.

— Нет.

Горячая его кровь закапала согнувшемуся Второму на загривок. Стекала за ворот, расползалась по позвоночнику. Ему хотелось — изогнуться и вылизаться.

Выпь больше не говорил.

Знающий цену молчанию — молчит. Имена были розданы. Вещи, оставшиеся без имен, дикие вещи, ничьи вещи.

Снег пел. То высоко, то низко, от его гудения у Второго болели кости. Вдруг Юга остановился, словно враз обессилел.

— Там что-то есть, впереди.

— Если деревья, то лучше бы ели...— пробормотал Второй.

Забиться под шалаш нижних ветвей и там пережить острый приступ зимы, для тепла прижавшись друг к другу.

До укрытия они шли долго, отклоняясь в стороны, словно сбившиеся с толку маятники. В какой-то момент Юга запнулся, захлебнулся валившим снегом и упал, потянув за собой Второго. Пастух застыл на четвереньках, впившись растопыренными пальцами в чешуйчатую, мерзлую корку панциря зимы. Перед глазами его было неожиданно темно и — холодно. Третий поднялся не сразу, а, оказавшись на ногах, так же упрямо потянул на себя долговязого Второго.

Укрытие выросло над ними, надвинулось, словно грозовая туча. Выглаженный ветром стройный камень, две синхронные статуи, отдаленно схожие с высокими в холках собаками. Статуи пели. Выпь слышал их — не мог не слышать. Глянул, откинув убранную снежным сором голову, прикрыв слезящиеся глаза. Узкие морды статуй были закинуты к открытому Луту. К корабеллам и капитанам. Кому они пели, кого видели над собой?