Отдельный 31-й пехотный (СИ) - Хонихоев Виталий - Страница 56

— Маша, погоди, — говорю я: — у тебя же откат. Держись позади, эти ребята очень опасны.

— Управление массивами грунта от тысячи пудов — минимум шестой ранг магии! Конечно опасны! — отвечает она и срывает с шеи остатки бирюзового шарфа: — возьми на себя этого парня со шрамом!

— Да я не о том! — вижу, что отброшенный Мещерской в сторону Шрам — встает с земли и вытирает кровь, выступившую изо рта ладонью, и смотрит на нее, будто в недоумении. Он все еще жив и даже в состоянии двигаться? А ведь она ударила его так, что он отлетел метров на десять и воткнулся в стену, никакой нормальный человек этого не переживет! А, к черту, Маша девочка взрослая, считает, что может справится — пусть.

— Имей в виду, Машенька, если ты умудришься вот тут умереть — я тебя не прощу! — говорю я, наклоняя шею в одну сторону, затем в другую.

— Как мне этого не хватало! — рычит Мещерская и сжимает кулаки, ее руки вздуваются тугими канатами мускулов, словно сытые удавы они обвивают ее предплечья, когда она поводит плечами: — просто праздник какой-то! Эй, девчонка, а еще раз так сможешь⁈

— Прошу вас! — барышня с муфтой вздымает руки и снова стена земли отгораживает ее от бросившейся в атаку Мещерской: — прекратите!

— Аргх! — рычит полковник, проносясь мимо меня голубой молнией и обрушивая прямой правой на стену земли! Грохот и обломки летят в стороны, но Мещерская прорывается сквозь стену и хватает барышню за глотку! Та хрипит и пытается вырваться, но полковник держит крепко и заносит кулак, но следить за ними дальше я не могу, потому что Шрам поднимает руки, и я не знаю, что именно он хочет сделать. Но, чтобы он не хотел сделать — нельзя ему позволить!

Я срываюсь с места, чувствуя, как ноги выстреливают, срываюсь к нему, он успевает повернуться и его лицо со шрамом искажает гримаса, лишь на долю секунды, не дольше, потому что мой кулак расплескивает его голову во все стороны! Глухой звук, даже не удар, а словно какое-то чавканье… стряхиваю какие-то серо-бело-кровавые ошметки с руки, краем сознания подмечая что все-таки испортил и пальто, и костюм, вот Ай Гуль расстроится… оборачиваюсь. Полковник Мещерская стоит во всей своей славе — выпрямившись во весь рост, в обрывках своего голубого платья, она стоит, а у ее ног — бесформенной кучкой лежит барышня. Муфточка лежит неподалеку, порванная и грязная. Все? Нет, был же еще один, с перепачканным лицом, которого я мысленно назвал Грязнуля, а Виктор Шрам — представил как Николая. Где же ты Николай? Ага, вот…

— Прошу вас не надо насилия! — поднимает руки Николай, чье лицо перепачкано чернилами: — вы же не княжна Зубова! Я вас не знаю. Позвольте объяснится!

—… — издает глухое рычание, которое отдается в моих костях инфазвуком, полковник Мещерская, наконец замечает, что она практически раздета и заматывает остатки своего голубого платья вокруг своей груди, я — снимаю пальто и набрасываю ей на плечи. Она — кивает с знак благодарности. Я же оглядываюсь и вижу, что зеваки с перекрестка куда-то подевались и сейчас здесь стоим лишь мы с Мещерской, молодой человек с перепачканным лицом, на земле лежит барышня и то, что несколькими секундами было Виктором — у него практически отсутствует голова. Травматическая декапитация, вот как это называется. Если человеку выстрелить в голову чугунным ядром по размеру с кулак — ему отрывает голову и разбрызгивает по окрестностям.

— Держи руки так, чтобы я их видел! — предупреждаю его я: — а то и тебе голову оторву!

— Какой вы право безжалостный! — наклоняет голову Грязнуля Николай и что-то в его позе, в его голосе, в нем самом — мне очень не нравится. Уж слишком расслаблено он себя ведет. На его глазах его же друзей поубивали и довольно брутальным способом, а он — даже бровью не пошевелил. Он психопат? У него отсутствует эмпатия? Или они не так уж и близки были? То, что происшествие не было засадой, — я уверен. Слишком много составляющих, организовать такое на дороге они не смогли бы, это обычная случайность, как с эрцгерцогом Фердинандом, вот угораздило его поехать так, чтобы завернуть в переулок, где как раз Гаврило Принцип шел. Вот и тут — уж слишком приметный автомобиль у Ай Гуль, лошадь перед нами пала, а юные террористы решили, что самое время «конец эксплуатации магами обычников положить». При этом — сами же маги! Все на свои места становится, только поправку на магию сделать, а так — люди не меняются. Хотя кое-что новенькое про свою кузину я узнал. Про утонченную и веселую девушку, которая очень меня любит. Хм. Просыпайтесь, господин Уваров, хватит спать, да, многовато информации, но времени осваиваться и проводить неторопливый анализ — нет.

— Руки держи перед собой, — отвечаю ему я, прикидывая, а может и ему в голову ударить? Зачем нам живые? Чтобы что? Допросить? Ну так все понятно, видно же. Молодые студенты или только что закончившие университеты идеалисты. Вступили еще в какую-нибудь «Народную Волю», карбонарии, мать их. В моем мире бомбы кидали и из браунингов палили, а тут магия у них есть. И конечно — не крестьяне они. И не рабочие. Та самая «гнилая прослойка интеллигенции», про которую так нелестно высказывался отец революции. У них нет плана, нет организованного сопротивления, ресурсной базы, у них есть только идеология. Толку их допрашивать, будут про эксплуатацию человека человеков, или с поправкой на мир — обычников магами. И в чем-то я с ними согласен, но методы… а с другой стороны, какой у них выход? Думу тут не создали еще, никакого парламента и выборов не предвидится, а с учетом того, что только маги могут Прорывы закрывать…

— Я вас не узнал сперва, — говорит Николай, держа руки поднятыми: — вы же кузен Кровавой Барыни, не так ли? Знаменитый многоженец. Человек, эксплуатирующий женщин во имя своей похоти.

— Интересно. — говорю я, подходя к нему и легко заворачивая ему руки за спину. Теперь — завернуть вокруг запястий какой-то металлический штырь… даже лучше, чем кандалы будет. Пусть будет с руками за спиной, все спокойнее.

— Вот отразишь нашествие чжурчжэней, закроешь Прорыв, оторвешь голову Свежевателю, а все что люди запомнят — то, что у тебя жен много. — пожимаю плечами я. Меня все еще немного колотит от адреналина, но все в порядке, Маша жива и здорова, пусть и порвала одежду, сейчас она собирает в одно целое нашего шофера и если я что-то знаю о ее квалификации, то скоро Вася-Петя в строю будет. А там и полиция подоспеет… это мне кажется, что вечность прошла, на самом деле и пяти минут не будет.

— Знаете, Володя, у меня есть мечта… — запрокидывает голову наверх, глядя в небо, говорит молодой человек в коричневом сюртуке и с перепачканным чернилами лицом: — что однажды маги и обычные люди смогут жить в мире и покое. Каждый будет делать то, что может. Люди перестанут воевать и ненавидеть. И смогут любить кого захотят. В этом мире перестанут умирать от голода, болезней и войн. Человек — это единственное животное, которое убивает из удовольствия…

— Неправда. — сухо отвечаю я, закончив возиться с его руками: — полно таких животных. У вас, Николай идеалистичное представление о жизни. Впрочем… мне все равно. Разговаривать вы с полицией будете.

— С полицией? О, нет. Мы же маги, как и вы со своей спутницей. Такие дела находятся в юрисдикции СИБ. Мозголомы. — качает головой он: — но вы не беспокойтесь, мы здесь не задержимся. Я признаю свою ошибку, Володя, мы не хотели повредить вашей спутнице или вам, вы случайные жертвы. Но вы задумайтесь, Володя, разве не ужасно то, что одним — все, а другим ничего? Как бы не старался ребенок из крестьянской семьи, каким бы умным он не был, но его попросту не примут в Академию. А вы знаете, Володя, что и у крестьян рождаются одаренные дети? Да и не надо говорить, что это девушки прижили от дворян, такое тоже бывает, но!

— Николай, я не буду с вами спорить… — отвечаю я, глядя как Мещерская помогает заново собранному из мясных обрезков Васе-Пете — встать. Думаю о том, как же мне повезло что я знаю такую женщину как Мария Сергеевна. Маша.