Под созвездием Падшего Ангела - Абалова Татьяна - Страница 5

Внешне они были совсем разными: один смуглый и черноволосый, второй белокожий и синеглазый. Волосы цвета ячменя Хельг заплетал в косу, но выбивающиеся из нее пряди вечно лезли в лицо. Другу приходилось трясти головой, чтобы убрать их назад. Во время работы в кузнице он надевал на волосы металлический обруч, но всегда снимал его, если видел Джастину. Зачем?

Озарение, что роднило таких разных людей, как сына кузнеца и крылатого принца, настигло Джас внезапно. Они оба были мужчинами! Как она могла не заметить, что ее друг перестал быть мальчишкой? Но она же еще совсем не женщина! В ее душе нет никакого отклика на любовные страдания! Так, простое любопытство. У нее и груди–то почти нет. Вместо нее какие–то болезненные шишечки, которые матушка назвала зачатками женской гордости. У старших сестер эта гордость уже проявилась, что заставило их носить корсеты, помогающие поддерживать грудь. А у Джас под рубашкой лишь два соска.

– Хельг, пусти, я уже согрелась. Слышишь, зубы перестали стучать? – она специально говорила громко, поскольку хотела скрыть растущую в ней неловкость. Все, время прошло, когда они могли обниматься по–дружески. Ее ладони, что прижимались к его коже, обжигало. Она сжала пальцы в кулаки и постаралась оттолкнуться от сильного тела, но Хельгерт не отпустил. Он вдруг наклонился и нашел губами ее губы. Неловкий, совсем не нужный, перечеркивающий их беззаботное прошлое поцелуй лишь расстроил. Она дернулась и зло прошипела. – Пусти, дурак.

Хельг расцепил объятия, шагнул назад и, видя, как лихорадочно Джас натягивает платье и трясущимися руками завязывает пояс, запустил в смятении пальцы в свои волосы.

– Ты права, я дурак, – произнес он тихо. – Извини, я не хотел обидеть тебя, но ты так доверчиво ко мне прижималась, что я на мгновение подумал, что тоже тебе небезразличен… – говорил совсем не то, что надо бы сказать, а от этого становилось только хуже.

– Я всего лишь замерзла. На этом все. Не знаю, что ты надумал себе… – Джастина закусила губу, чтобы не сказать лишнего.

Схватила ленты, собираясь вплести их в косу, но не сумела совладать с мокрыми еще прядями. Плюнув на непорядок, за который наверняка отхватит дома, если ее застанет в таком виде матушка, выбежала в темноту. И ни разу не оглянулась, иначе заметила бы, что ее друг застыл в проеме двери.

Горящая за спиной Хельга лампа выдавала всю степень его отчаяния: согбенные плечи и горестно опущенная голова. Он сегодня совершил роковую ошибку: открыл сердце. Рано, слишком рано. Тина, как он мысленно называл подругу, еще не готова. Но у него не было времени. Нужно было показать сейчас, как он к ней относится. Чтобы запомнила и хранила в памяти. Дома леди Джастина узнает причину его безумного поступка и больше никогда на сына кузнеца не взглянет. Его поцелуй – лишь прощание. С детством, с подругой, которая, не будь она из семьи лорда, могла бы ответить на его чувства.

Джас сноровисто залезла на второй этаж по виноградной лозе: деревянная решетка, которую оплетала гибкая ветвь, делала подъем и спуск удобными и безопасными. Добравшись до нужного окна, девочка толкнула раму, легла животом на подоконник и только закинула ногу, чтобы нырнуть на ковер, как попала в цепкие пальцы, которые ухватили ее за ухо.

– Ой, папа! Больно! – она скривила лицо, неловко переваливаясь в собственную опочивальню.

Лорд Варандак отпустил ухо своевольного отпрыска и, отойдя на шаг, чтобы было удобнее оценить внешний вид дочери, покачал головой. Растрепанные, кое как собранные смятой лентой волосы. Подол, заткнутый за пояс для удобства лазания по винограднику, открывал короткую нижнюю рубашку и голые ноги в крепких башмаках. Закатанные по локоть рукава оголяли руки со следами свежих и подживающих царапин. Ноги тоже не отличались идеальной кожей – коленки были сбиты.

– Тина, посмотри на себя. Как не стыдно?

Девочка торопливо оправила юбку и, выпрямив спину и сложив руки замком на животе, встала в позу приличной юной леди. Знала, что сейчас последует нотация, как не следует себя вести, но последовавший вопрос застал ее врасплох.

– Что ты делала ночью с сыном кузнеца?

Джастина досадливо щелкнула языком. Кто–то донес не только об ее отлучках, но и о том, что она пропадала в компании Хельга.

– Ты про какую ночь, папа? Про сегодняшнюю или вчерашнюю? – Джас, забыв о манерах, почесала нос. Ей нужно было точно знать, за какую ночь отчитываться. Вчера они испытывали заговоренную кожу, забираясь по очереди в бочку с водой, а позже, когда совсем сделалось темно, елозили по каменистому берегу на брюхе. Благодаря этому сегодня они не побоялись пробраться к замку, получить в зад стрелу и прыгнуть в стремнину.

– О, боги! – отец закатил глаза.

Когда–то, что подтверждали портреты, развешанные по замку, лорд Варандак был молод, строен и красив. Сейчас же он сильно располнел, а борода и усы, должные придавать благородства лицу, делали его еще массивнее. Прячущийся за ними рот недовольно кривился, и Джастина опустила голову, лишь бы не смотреть на отца. Девочка кусала себя за щеку, чтобы вызвать слезы. Они странным образом смягчали родительский гнев, но сейчас, как специально, не выдавливались.

– Он тебя бьет?

– Нет, ты что! – Джас потрясла головой, не понимая, откуда завелись такие мысли у родителя. – Хельг не посмел бы.

– Сын кузнеца когда–нибудь дотрагивался до тебя, как… – тут лорд Варандак, бесстрашный в бою и в перепалке с супругой, вдруг не смог подобрать слов, поэтому выдавил из себя то, что тут же вогнало его и дочь в краску, – …как до женщины?

Если бы он спросил «об этом» вчера, то Джастина горячо запротестовала бы и даже обиделась на позорное предположение, но сегодня Хельг все испортил. Поэтому ответ получился невразумительный, и его фальшь тут же почувствовал отец.

– Мы только друзья, ничего больше.

– Он тебя целовал когда–нибудь? – более строго спросил отец. – Смотри мне в глаза, Тина.

Джастина медленно поднять голову. Рот пересох, слова выдавливались с трудом, карябали горло, но она произнесла их.

– Он всего лишь грязь под нашим ногами, отец. Разве я, дочь клана Варандак, позволила бы черни дотронуться до себя?

Презрение, гнев и гордыня, звучавшие в словах дочери, заставили отца смягчиться.

– Не обижайся. Но мне донесли, что вчера ночью вы зачем–то закрывались в сарае. И мне непонятно, где ты была сегодня. Скоро полночь.

Счастье, что соглядатаи отца не засекли, как она с Хельгом выскальзывала из сарая, переодевшись в мужскую одежду. Видимо, ночь позволила друзьям остаться незамеченными. Да и никто не поверил бы, что девушка добровольно поменяет платье на штаны.

Рассказывать об одежде из заговоренной коже вообще никому не следовало. Во–первых, из–за того, что сразу появились бы вопросы, где Джас взяла деньги. Тогда пришлось бы признаваться, что она тайно продала часть драгоценностей, доставшихся ей в наследство от бабушки, что уже могло закончиться тем, что ее отправили бы до совершеннолетия в монастырь. Во–вторых, ее сразу же заподозрили бы в якшании с неприятелем: амулеты, заговоры и прочие магические вещи делались только в Гордевире – на родине злейшего врага семьи Варандак.

Так уж случилось, что магами гордевирцы, к которым относились и Айверы, никогда не были. Крылья – это все, что им давалось по факту рождения. Остальную магию приходилось добирать в виде амулетов. Купель – магический источник Гордевира был слаб, его силы тратились лишь при большой нужде. И просто чудо, что денег Джастины хватило на то, чтобы присоветованный артефактор согласился заговорить их одежду. Условие с двух сторон было одно – молчать о свершившейся сделке.

Поэтому сейчас перед Джас стояла трудная задача – рассказать отцу правду, для чего она водит дружбу с сыном кузнеца, и попытаться скрыть при этом, каким способом она добыла важные сведения.

– Понимаешь… – Джастина вздохнула, подыскивая правильные слова, – меня и Хельга беспокоит судьба Долин. Мы не застали войну с крылатыми, она закончилась еще до нашего рождения, но мы точно знаем, что птахи не отказались от притязаний на наши земли. Я заметила, что слуги лорда Айвера закупили на ярмарке провизии гораздо больше, чем обычно, поэтому задалась вопросом, а не ожидают ли они гостей? Мы с сыном кузнеца целый день и полночи наблюдали за их воротами, но не видели, чтобы к ним подъезжали кареты или всадники, а значит…