Сердце на двоих. Истинная друга (СИ) - Жнец Анна - Страница 27

Капля крови очертила впадину щеки и докатилась до подбородка. Прикрыв глаза, Сверр сжал себя между ног. В штанах горело, ныло, пульсировало. Правду писали в книгах: с тех пор как на шее загорелся знак истинной пары, от неутоленного желания хотелось лезть на стену. Это было даже не желание — одержимость, мучительная, сводящая с ума жажда. Звериный голод. Тело молило о прикосновениях. Никогда Сверр не думал, что мужские соски такие чувствительные, но сейчас они, твердые, напрягшиеся, терлись о грубую ткань рубахи, и разряды удовольствия посылались прямиком в пах. Член оголившейся головкой болезненно упирался в ширинку. Хотелось расстегнуть пуговицы и сжать в кулаке набухшую ноющую плоть, но Сверр знал, что это не поможет. Хоть мозоль на ладони сотри — легче не станет. Без Ондины он теперь даже не кончит. Ни с другой женщиной, ни наедине с собой. Не даром узор истинности на коже имеет форму ошейника.

Волк порывисто оттянул перед зеркалом воротник рубахи и взглянул на вязь древних символов вокруг шеи. Знаки едва заметно светились золотом.

Ожерелье.

Ошейник.

Как на дворовом псе.

Огненная удавка, затянутая на горле.

Клеймо любви, способное поставить на колени даже самого сильного мужчину.

Слабый, зависимый, трясущийся от желания — вот он теперь какой.

Всю жизнь мечтал встретить истинную, а когда это случилось, ударился в панику.

Смочив кончик полотенца, Сверр принялся стирать с лица кровь и пену, затем придирчиво осмотрел в зеркале свою помятую физиономию в порезах. Кое-где на подбородке остались островки черной щетины.

Проклятие! Как ни крути, надо приглашать цирюльника. Сам он сегодня ни на что не годен.

Под бешеный грохот сердца генерал слегка приоткрыл дверь купальни и позвал Ондину.

— Да, господин?

Ее голос отдался внутри жаркой волной желания. Даже бедра свело.

— У меня к тебе просьба, сина, — прохрипел Сверр, прячась от служанки за дверью, как последний идиот. — Приведи мне брадобрея из Верхнего города. Цирюльня сина Ламбера на Зеленой улице. Знаешь, где это?

— Найду, Ваше Превосходительство. Еще что-нибудь?

— Всё.

О, Великие, ее запах, ее голос, звук ее шагов. Это просто пытка! Пальцы до белых костяшек сжали дверную ручку.

— Господин, тут цветы лежат на столе. Поставить в воду?

— Поставь.

Да, он купил-таки букет. Не розы. Синие ирисы. Даже если Ондина разозлится и отхлещет его этим веником по лицу, будет не больно.

Подарок, пожалуй, надо было спрятать, а он, как дурак, оставил цветы валяться на видном месте. Ну не болван ли?

Пользуясь тем, что истинная ушла, генерал вернулся в спальню и на час завис у шкафа, выбирая себе одежду, точно девица, мечтающая очаровать поклонника. Но он действительно хотел произвести на Ондину впечатление. Это было важно. Ее ответ определит его будущее. После разговора с избранницей Сверр либо вознесется на седьмое небо от счастья, либо рухнет в черные глубины отчаяния. Другого не дано.

В дверь постучали. Явился син Ламбер, брадобрей.

— Ох, как вы заросли, Ваше Превосходительство! — заявил он с порога и приказал служанке поставить перед зеркалом стул.

— Ондина, ты здесь не нужна. Займись пока своими делами, — стараясь не дышать ее запахом, Сверр взялся за спинку стула и сам поволок его к цирюльнику. При виде рыжей кудесницы все внутри сжималось и закручивалось тугим узлом.

— Я свободна, господин?

— Да, но не уходи далеко. Подожди меня в своей старой комнате. Надо поговорить.

Он переступил с ноги на ногу, пытаясь ослабить давление в паху. Член ныл, соски горели, пальцы зудели от желания прикоснуться к любимой женщине.

Любимой?

Сверр сказал Арквэну, что не любит Ондину. Пока не любит. Но откуда тогда эта трепетная нежность в груди, это искреннее желание оберегать и заботиться, жгучая ревность к соперникам, даже воображаемым? Стоило представить Ондину в объятиях другого мужчины, и на глаза падала багровая пелена.

— Расслабьтесь, Ваше Превосходительство, и не дергайте головой, — раздался над ухом голос брадобрея.

Расслабишься тут, когда у твоего горла мелькает острый нож. Если бы не желание предстать перед Ондиной красивым и ухоженным, Сверр ни за что бы не доверился чужаку с бритвой в руке. Тем более опыта в этом деле у сина цирюльника было маловато. Он в основном колдовал над женскими и мужскими волосами, теми, что на голове, ибо борода в Энведе росла только у подкидыша волка да редких заезжих торговцев.

— Вы слишком напряжены, господин генерал.

Холодное лезвие бритвы коснулось кожи и проехалось вверх по горлу. Все то время, что син Ламбер приводил в порядок его внешность, Сверр не шевелился, почти не дышал и до синяков сжимал пальцы на своем бедре. Невыносимо было ощущать себя настолько уязвимым. Мучительно.

«Все ради тебя, Ондина. Все ради тебя».

Наконец постриженный, гладко выбритый, одетый с иголочки и благоухающий ароматической водой Сверр с букетом синих ирисов в руке постучал в комнату своей избранницы. Никогда еще он так не нервничал, как в эти секунды накануне важного, судьбоносного признания.

Наконец постриженный, гладко выбритый, одетый с иголочки и благоухающий ароматической водой Сверр с букетом синих ирисов в руке постучал в комнату своей избранницы. Никогда еще он так не нервничал, как в эти секунды накануне важного, судьбоносного признания.

Раздались шаги — в горле пересохло, сердце взбесилось. Дверь открылась, и при виде Ондины вся заготовленная речь вылетела из головы. В который раз за утро Сверр почувствовал себя дураком: стоит на пороге расфуфыренный, судорожно сжимает в кулаке вонючий веник, а сказать ничего не может, только таращится и напоминает себе, что надо дышать. Зеленый юнец какой-то.

— Я войду?

Даже от звука собственного голоса, глухого и тихого, стало стыдно. Где тот грозный генерал, которого боялись демоны? Где бесстрашный боец, прошедший войну? Что за трусливый пес его заменил?

Ондина посторонилась, пропустив Сверра в свою девичью обитель, а затем взглянула на букет в его руке и угрожающе сдвинула рыжие бровки.

— Опять вы за свое, Ваше Превосходительство. Сказала же, не буду я вашей любовницей. Очень обидно, что вы принимаете меня за особу легкого поведения. А я достойная девушка, жду единственного и с мужчинами до свадьбы не путаюсь.

— Да нет же, — поморщился генерал. — Ты все неправильно поняла.

— А как еще понимать? Зачем вы носите мне подарки? Платье, белье нижнее — срам какой, цветы вот?

Сверр раздраженно опустил взгляд на синие ирисы, будто винил их в том, что Ондина его отчитывает. Никогда не ухаживал за женщинами. Никогда не испытывал ни к одной и доли тех чувств, что к своей служанке. Вожделение — да. Нежность и желание заботиться — нет. Обычно он покупал любовь и теперь, когда привычная схема перестала работать, растерялся.

— Ондина, это просто цветы. — Он опустил букет на комод и жестом предложил избраннице сесть на кровать, сам устроился рядом на колченогом стуле.

Как же мало в комнате мебели! Его истинная пара заслуживает лучшего. Она не должна жить в таком клоповнике.

— Господин генерал, — рыжая упрямица уперла руки в бока, — если вы опять предложите мне отношения, я навсегда уйду личной служанкой к Его Высочеству принцу.

Сверр поморщился. Зверь внутри ревниво зарычал. Не будет его женщина прислуживать другому мужчине! Нечего ей делать рядом с Арквэном.

Ондина так и осталась на ногах. Стояла, хмурилась и возмущенно сопела. Холодная, неприступная. Настоящая оскорбленная добродетель.

Как с ней сложно! Надо скорее сказать ей правду.

Перед тем как прыгнуть с головой в омут, Сверр набрал полную грудь воздуха и медленно выпустил его через рот.

— Ондина, я тебя люблю.

Прозвучало неискренне. Наверное, потому что он не привык и не хотел говорить о своих чувствах, но переступил через себя, чтобы смягчить сердце Ондины. Однако то не смягчилось.

— Знаю я эти ваши мужские уловки, — избранница больше не упирала руки в бока, а скрестила их на груди. — Все вы красиво поете, когда вам что-то нужно. Думаете, сказали: «Люблю» — и я уши развесила, вся растаяла и счастливой лужицей стекла к вашим ногам? Нет. Выберите себе другую жертву, господин генерал. В мою постель вы не заберетесь.