Чингиз-Хан - Ян Василий Григорьевич - Страница 55

• Предыдущая
• 55/108
• Следующая

Джелаль эд-Дин простился с отцом и устремился обратно для новых битв. Уехали и все остальные, а Мухаммед остался один на песчаном островке Абескунского моря.

Когда от берега отъезжала неуклюжая осмоленная лодка, хорезм-шах Мухаммед стоял на песчаной косе и смотрел, потемневший и задумчивый. Гребцы-туркмены поднимали большой серый парус, а сыновья шаха и астрабадский эмир стояли в лодке, сложив руки на животе, не смея повернуться, пока на них был устремлен взгляд падишаха.

Парус наполнился ветром, лодку качнуло, и, ныряя в волнах, она стала быстро удаляться в сторону туманных голубых гор.

Теперь у хорезм-шаха были порваны последние связи с его родиной и с вечно недовольными бунтующими подданными. Ему больше не угрожали ни татарские набеги, ни мрачная тень рыжего Чингиз-хана. Сюда уже не доберутся мчавшиеся по пятам Мухаммеда неутомимые Джебэ и Субудай.

Здесь, среди беспредельной морской равнины, можно будет с горечью вспомнить прошлое, спокойно оценить настоящее и не торопясь обдумать будущее. На целый месяц хорезм-шах обеспечен едой: астрабадский правитель поставил в лощине между песчаными холмами войлочную юрту, прислал котел, мешок риса, бараньего сала, кожаное ведро, топор и другие необходимые вещи. Теперь шах станет дервишем; он сам будет варить себе ежедневную пищу.

Лодка была уже совсем далеко, а Мухаммед все еще стоял, погруженный в думы. Потом лег на сухой горячий песок и задремал, пригретый солнцем и обвеваемый легким морским ветром.

Шорох и шепот заставили шаха очнуться. Ему послышались слова: "Он большой, он сильный..."

Чьи голоса могли прозвучать на этом пустынном острове? Опять враги? Шах очнулся. На бугре, среди кустов седой травы, мелькнула и сейчас же скрылась голова в черной овчинной шапке. У Мухаммеда с собой не было оружия, — лук, стрелы и топор находились в юрте. Шах быстро поднялся на бугор. Несколько человек в отрепьях, босоногие, бежали через глинистую площадку, и среди них неуклюже ковыляло на четырех обрубках какое-то страшное существо.

"Я приказал астрабадскому правителю доставить меня на совершенно пустынный остров! Откуда эти люди?" — С тревогой Мухаммед направился к своей юрте. Над нею вился дымок. На площадке перед юртой полукругом сидело около десяти чудовищ. Что это были за лица, почти потерявшие подобие человека? Распухшие, красные львиные морды, с огромными нарывами и язвами.

– Кто ты? — закричал один из сидевших. — Зачем ты прибыл сюда? Нас отовсюду изгоняют, и мы заняли этот остров.

– А кто вы?

– Мы — проклятые аллахом. Сегодня мы приехали на этот остров и здесь будем рыбачить.

– Разве ты не видишь? Мы все прокаженные; еще живые, мы разваливаемся, как мертвецы. Смотри, вот у этого отвалились все пальцы. У этого отпали ступни ног и руки до локтей, и он ходит на четвереньках, как медведь. У этого вытек глаз, а у этого распался язык, и он стал немым...

Мухаммед молчал и думал с тоской о лодке, которая черной точкой удалялась к далекому берегу.

– Мы все молились, чтобы аллах помог нам. Он пожалел нас и прислал тебя.

– Чем же я могу помочь вам?

Один из сидевших встал. Он казался сильнее и выше других и в руке держал топор.

– Я шейх нашего братства, и здесь, в царстве проклятых, все должны мне повиноваться. Кто не выполнит моего приказа, будет убит. Ты здоров и крепок. Мы тебя принимаем в нашу общину, и ты будешь таскать сети, носить воду и дрова. Не все из нас могут делать это. В этой юрте, посланной нам аллахом, мы нашли котел, рис, муку, кувшин с маслом и баранье сало. Теперь ты будешь жить с нами и снимешь свою одежду; ее мы будем носить все по очереди, а тебе одежда не нужна.

Мухаммед повернулся и, задыхаясь, побежал к берегу. Прокаженные пошли за ним и, собравшись на вершине бугра, наблюдали. Хорезм-шах прошел на песчаную косу, собрал там сухие ветки, выброшенные морем, сложил костер и разжег огонь. Столб густого дыма, клубясь, потянулся к небу.

"Этот дым увидят с берега, сюда приплывет лодка и увезет меня обратно на землю, — бормотал Мухаммед и думал только о лодке, которая затерялась в туманной дали. — Пусть там война, пусть там рыщут татарские всадники, но там живые, здоровые люди. Они враждуют, страдают, плачут, смеются, и жить среди них будет радостью после этого острова живых мертвецов".

Через пятнадцать дней, согласно обещанию, к острову приплыла лодка. В ней прибыл с несколькими джигитами полководец хорезм-шаха Тимур-Мелик. Не сразу удалось найти хорезм-шаха. Он лежал на берегу, совершенно обнаженный. На голове у него сидела ворона и клевала глаза.

Тимур-Мелик обошел остров и нашел спрятавшихся в кустах испуганных прокаженных. Он спросил их, что случилось на острове. Они рассказали:

– Мы видели, что все приехавшие в лодке кланялись до земли этому человеку, оставшемуся на нашем острове, и называли его падишахом. А мы хорошо знаем от стариков, что если прокаженный наденет платье, в котором ходил шах или султан, то больной станет здоровым и раны его залечатся. Только поэтому мы сняли платье с этого человека. Мы звали его обедать с нами, приносили ему еду, но он отказывался есть, все время жег костер и лежал вот так молча, как сейчас. Все его одежды целы. Мы убедились, что этот человек не был султаном, потому что никто из нас не выздоровел.

– Позволь, мы перебьем их! — воскликнул один джигит.

– Только не нашими саблями, чтобы не запачкать светлые клинки их отравленной кровью, — ответил другой воин и пронзил стрелой живот шейха прокаженных. Тот с отчаянным криком бросился бежать, а за ним побежали и все остальные прокаженные.

– Оставьте их! — крикнул Тимур-Мелик. — Они уже наказаны аллахом. Я гораздо несчастнее их! Всю жизнь я дрался за величие шахов Хорезма. Я проливал свою кровь, веря, что хорезм-шах Мухаммед — новый непобедимый Искендер и что в день народного горя он поведет бесстрашные мусульманские войска к славным победам. Теперь мне стыдно моих ран, мне жаль юных лет, бесполезно потраченных на защиту лживого миража пустыни. Вот лежит тот, кто имел огромное войско и мог покорить вселенную, а теперь он не в силах пошевельнуть рукой, чтобы отогнать ворону. Он лежит, всеми забытый, не имея шаровар, чтобы прикрыть наготу, и горсти родной земли для своей могилы. Довольно мне быть воином! У меня не хватит слез, чтобы смыть горькие ошибки, которые жгут меня...

• Предыдущая
• 55/108
• Следующая