Кодекс Крови. Книга III (СИ) - Борзых М. - Страница 1

— Юра? Но как? Ты же мёртв! — Коброва выпустила из рук букет и, как утопающий за соломинку, хваталась за меня. — Как же так? Юра!

В глазах её стояли слёзы, губы нервно подрагивали, а сама Елизавета Александровна, словно подкошенная, не могла устоять на ногах. Боги с ними с приличиями, мне сейчас только женской истерики не хватало. Я подхватил Коброву на руки и понёс в первую же попавшуюся комнату на первом этаже. Ею оказалась уютная малая столовая, накрытая для ужина по случаю моего приезда. Нейтральные драпировки, светлая мебель и даже камин в сером мраморе — типичная женская расцветка.

Усадив женщину на софу у камина, я налил воды в стакан, а потом передумал и налил красного вина.

— Выпейте, — мягко приказал хозяйке дома и передал бокал с вином. Та не отрывала от меня взгляда и выпила залпом алкоголь, даже не поморщившись. Руки её подрагивали, а зубы отбивали чечётку по краю бокала.

Я повторил манёвр, подавая новый бокал. Его женщина пила уже медленней мелкими глотками. Шальной взгляд шарил по моему лицу, цеплялся за кольцо с гравировкой Комара, скользил по костюму и снова с безумной надеждой возвращался к моему лицу. С минуту мы смотрели в глаза друг другу, и, наконец, Коброву отпустило. Она протяжно выдохнула и даже как-то поникла.

— Прошу простить за эту сцену, Михаил Юрьевич, — она горько усмехнулась, утирая последнюю непрошенную слезинку. — Вы просто не представляете, как похожи на собственного отца, упокой Комар его душу.

Коброва смотрела на свои руки, на родовой перстень, куда угодно, лишь бы не смотреть на меня. А я был в лёгкой растерянности. Вообще-то я сменил только иллюзию на перстне, внешность мне Тэймэй не меняла. Я должен был находиться под личиной Виноградова, вернее, в моём прошломирном облике. Это что же получается? Личина спала? Тэймэй предупреждала, что каждая следующая иллюзия будет держаться меньше предыдущей.

Но ещё с утра меня вполне без проблем приняли в Геральдической службе. Значит, спала позже?

— Ничего не спало, — буркнул Виноград. — Мы тут посовещались немного, и пока была прекрасная возможность, слили воедино две твои личины. Инари своей связью посодействовала. Так что теперь ты нечто среднее между Комариным и самим собой из прошлой жизни.

— А почему Коброву так переклинило, будто она призрака увидела?

— Каждый видит то, что он хочет, — отозвался Комаро, — а твой отец был привлекательным мужиком. Не удивлюсь, если между ним и Кобровой что-то было.

Ну что же, добро пожаловать в высшее аристократическое общество, где все перекувыркались со всеми за весьма долгую магическую жизнь. Тётя-бастард покажется мне цветочками, если я вдруг окажусь каким-то сводным братом Надежды Кобровой.

Я одёрнул себя. Моралистом мне не стать с учётом моего прошлого опыта, но мы хотя бы заботились об отсутствии продолжения рода во время оргий и прочих похождений, так что пора прекращать вести себя как престарелая ведьма на болоте, перемывая кости всем в округе.

— Вы первая говорите мне об этом, — честно признался Кобровой, — остальные чаще с дедом сравнивали.

— Чушь, — возмутилась Елизавета Александровна, — ты на этого старого упыря ни капли не похож. А на отца… Да ещё в этой форме… Где только достал её.

— А что не так с формой? — заинтересовался я. Интересно было узнать что-то о прошлом родителя.

— Это парадная форма выпускника спецкурса при Министерстве обороны. Твой отец надевал похожую, когда их привезли на весенний бал в Краснодарскую академию магии. Мы с твоей матерью тогда были студентками, и Юра начал ухаживать за нами обеими.

У меня брови поползли на лоб. А папенька был не промах.

Коброва, будто прочитав мои мысли, горько усмехнулась и добавила:

— Да, отец у тебя был ещё тот кобелина, но красивый, этого не отнять. Девчонкам головы кружил без разбору. Мы с Машей Виноградовой тоже повелись. Она согласна была даже второй женой пойти, их род тогда стал почти нищим. — Коброва горько улыбнулась, махнув рукой в сторону стола, и к нам по воздуху приплыла бутылка.

Наполнив бокалы, я подал один даме. Пока она смаковала вино, предаваясь воспоминаниям, я споро сервировал кофейный столик закусками и фруктами. Слуги, что удивительно, заглянули к нам лишь раз, но, увидев, что госпожа вполне вменяема и ведёт светские беседы, более не беспокоили.

— У меня такой возможности не было. Отец давал за мной такое приданное, что путь мне был только в первые жёны.

— Да мы в деньгах никогда не нуждались, — вставил свои размышления на автомате.

— Кто бы тогда об этом знал, — тяжело вздохнула Коброва, — на тот момент твой дед женился второй раз и, поговаривали, планировал лишить старшего сына наследства за разгульный образ жизни.

Однако нешуточные страсти кипели вокруг нашего семейства. Но, как оказалось, это были лишь цветочки, ягодки пошли потом.

— Юра ухаживал за нами три месяца и на выпускном сделал предложения.

— Обеим? — не удержался я от вопроса.

— Обеим, но твой дед не благословил его выбор.

Мои брови уже просто поселились у кромки волос в удивлении. Я боялся прервать откровения Кобровой, нутром чувствуя, что эта информация мне ещё пригодится.

— Наши отцы отказали, — Елизавета Александровна рассматривала рубиновые отблески пламени на полу. За окном стемнело, и мы оказались в приятном полумраке. Магические бра давали приглушённое освещение, не нарушая нашего уединения. — Я смирилась, а Маша — нет. Она сбежала с твоим отцом.

— Не думал, что в моей семье кипели такие страсти, — честно признался я.

— Знаешь, вспоминая твою матушку, я тоже не верила, что она способна на такой отчаянный поступок, — Коброва взяла тарталетку с подноса и губами сняла сыр с оливкой с тонкой шпажки. Я снова словил себя на мысли, что все движения этой женщины безумно эротичны. — Думаю, на неё повлиял оракул.

Я вынырнул из водоворота порочных мыслей, порождённых одним действием Елизаветы Александровны. Память Михаила подбросила ворох обрывочных сведений про оракулов. Личности полулегендарные, способные одним своим предсказанием менять ход истории стран и народов.

— А что где-то здесь живёт оракул?

— Жил, — поправила меня Коброва, — умер от древности лет десять назад, — и съела ягоду спелой клубники, перед этим облизав её кончиком языка, словно настоящая змея.

«Да твою же мать, женщина! Что же ты творишь⁉» — билось набатом в моей голове. Я сжал снифтер с коньяком так, что стекло треснуло.

— Елизавета Александровна, если вы сейчас же не прекратите, то, несмотря на тёплые отношения, связывавшие вас и моих родителей, несмотря на разницу в возрасте и ваше замужество, я разложу вас прямо здесь на этом столе и доставлю такое удовольствие, после которого мужа к себе вы больше не подпустите.

Коброва пару секунд всматривалась в мои глаза, а потом вздрогнула и с неё слетела пелена эротизма, до того затапливающая комнату волнами. Женщина побледнела и вся сжалась, словно в ожидании удара. Мне совершенно не понравилась такая реакция.

— Прошу простить меня, Михаил Юрьевич, — она сжала кулаки так, что поранила ногтями ладони, и подняла взгляд на меня, — подобное более не повторится.

Батюшки, да Коброва у нас псионик, выходит. И всё это время она шарашила по моим неокрепшим гормональным мозгам молотом своих способностей. Женщина ждала от меня какого-то ответа, и я не стал мучить даму ожиданием:

— Елизавета Александровна, от меня не укрылась ваша реакция… если муж вас обижает… — я не договорил, ибо у стен в любом поместье всегда есть уши.

— Вы, Михаил, копия своего отца! — тепло улыбнулась Коброва, — я — псионик, муж меня на руках носит, даже если временами готов убить. Вы, кстати, молодец! При том уровне срыва, который у меня был, вас уже должно было накрыть галлюцинациями весьма фривольного содержания. А вы даже способны мыслить и строить причинно-следственные связи. Браво!