Коллекционер - Фаулз Джон Роберт - Страница 26

• Предыдущая
• 26/63
• Следующая

– Перестаньте, – кричит, и слезы у нее льются.

В Лондоне я могу сколько угодно таких иметь, да еще и поопытнее вас. И делать с ними могу все, что душе угодно.

– Вы – грязный, гадкий, отвратительный выродок.

Валяйте, валяйте. Какой язык – вполне в вашем стиле.

– Вы попираете все законы человечности, извращаете нормальные отношения, втаптываете в грязь все то прекрасное, что может происходить между мужчиной и женщиной...

Уж чья бы корова мычала, говорю, лучше вспомните-ка, кто первый одежки-то снял. Сами напросились, вот и получайте.

– Вон отсюда, – прямо криком кричит.

Да или нет, говорю.

Она схватила со стола пузырек с тушью и швырнула в меня. С тем я и ушел. Запер дверь на засов. Ужин ей не понес, решил, пусть пар повыпустит сначала. Сам съел курицу, которую ей на всякий случай приготовил, и выпил шампанского, а остатки вылил в раковину.

Не могу толком объяснить, только я был доволен. Я понял, раньше я был слабовольный, теперь – отплатил за все, что она мне говорила, за все, что обо мне думала. Походил у себя наверху, заглянул в ту комнату – даже посмеялся, что она так и осталась внизу: подумал, теперь-то ты ниже меня во всех смыслах, так теперь и будет всегда. Может, раньше она такого и не заслуживала, но потом-то так себя повела, что вполне это все заслужила. Теперь у меня были веские причины ее проучить, чтоб знала что к чему.

Ну, в конце концов я заснул. Сначала посмотрел на ее старые фотографии, в кое-какие книжки заглянул, кое-каких идей поднабрался. Была одна такая книжка, называлась «Туфельки», с очень интересными фотографиями: в основном женские ноги, в разных туфельках, а на некоторых снимках во весь рост девушки в туфельках, и больше ничего на них, иногда только туфельки и поясок. Очень необычные снимки – настоящее искусство.

Однако утром, когда я спустился в подвал, я постучал и подождал какое-то время, как всегда делал, а когда вошел, очень удивился: она была еще в постели, заснула прямо в чем была, только покрывалом накрылась, и в первый момент вроде не могла сообразить, где она и кто я такой; ну, я стоял и ждал, что она на меня накинется, как раньше, но она села на край кровати, согнулась, руки на колени положила и лицо в ладони опустила, вроде все вокруг сплошной кошмар и она не хочет, не желает просыпаться.

Потом закашлялась. Грудной такой кашель. Вид у нее был кошмарный.

Ну, я решил, ничего не буду пока ей говорить, пошел принес ей завтрак. Она выпила кофе и кашу съела, так что тема голодовки была закрыта, и снова села, как утром, согнулась, голова опущена на руки. Ну, я знал, все это игра, чтоб вызвать жалость. Конечно, вид у нее был как у побитой собачонки, но я думал, это всего-навсего поза, чтобы заставить меня на коленях ползать, прощения просить, а может, еще какая хитрость.

Я спросил, может, ей таблетки от простуды принести, видел, она в самом деле не в форме.

Ну, она кивнула, а голову не поднимает, прячет лицо в ладонях; я сходил за таблетками, пришел, она все в этой же позе сидит. Всякому понятно, что спектакль разыгрывает. Вроде злится. Ну, я подумал, пусть, позлится, позлится и перестанет. Могу и подождать. Спросил, может, ей чего надо, она помотала головой, и я ушел.

В обед, когда я пришел вниз, она лежала в постели. Одеяло высоко натянула, только глаза видны, и сказала, мол, съест немного супа и выпьет чаю. Ну, я все это принес и ушел. Примерно то же самое было в ужин. Попросила аспирину, почти ничего не ела. Но ведь она не первый раз такой спектакль устраивала. За весь этот день мы с ней и десятком слов не обменялись.

На следующий день все повторилось снова. Она не поднялась с постели, когда я вошел. Но уже не спала, лежала и наблюдала за мной.

Ну что? – спрашиваю.

Она не ответила, лежала молча.

Я говорю, если вы думаете меня за нос водить всякими такими штучками, в постельке отлежаться, ничего у вас не получится.

Это заставило ее ротик-то раскрыть.

– Вы не человек. Вы – выродок, гадкий, гнусный, скользкий, как червяк. Только на то и способны, что детским грехом по ночам заниматься.

Я сделал вид, что не слышу. Пошел приготовил ей завтрак. Когда вернулся с чашкой кофе, она сказала:

– Не приближайтесь ко мне. – Да таким злющим тоном, прямо куда там.

Предположим, я вас здесь оставлю одну, говорю ей, чтоб подразнить. Что с вами будет?

– Если бы у меня только хватило сил, я бы убила вас. Раздавила бы. Как скорпиона. Я это сделаю, вот только поправлюсь. Я бы даже и не пошла в полицию: тюрьма для вас – слишком мягкое наказание. Я бы вас своими руками убила.

Я знал, она злится, потому что поняла: спектакль ее провалился. Она же от меня заразилась, а у меня был всего-навсего насморк.

Что-то вы много болтаете, говорю ей. Забыли, кто тут хозяин. А вот я возьму и забуду, что вы тут. Никто в жизни не узнает.

Она на это только глаза закрыла.

Ну, после этого я ушел. Поехал в Луис, за продуктами. В обед пришел, она вроде спала, ну, я сказал, мол, еда готова, она только чуть шевельнулась, так что я оставил ее в покое.

В ужин она оставалась в постели, но сидела и читала своего Шекспира (я ей когда еще купил).

Я спросил, может, ей получше, ну конечно, тон был саркастический. Ну, она продолжала читать и не подумала ответить, я чуть было Шекспира этого у нее не выхватил из рук, чтоб не забывалась, но сдержался. Через полчаса, когда я сам поужинал, снова спустился к ней, а она и не притронулась к еде, а когда я этот факт прокомментировал, она сказала:

– Меня тошнит. Я очень плохо себя чувствую. У меня, видимо, грипп.

И все же глупости у нее хватило тут же сказать:

– А как вы поступите, если мне понадобится врач?

Поживем – увидим, отвечаю.

– Очень больно кашлять.

Это всего-навсего простуда, говорю.

– Нет, это не простуда, – а сама прямо криком кричит.

Самая настоящая простуда. И бросьте притворяться, тут дураков нет.

– Да не притворяюсь я.

Ну конечно же, нет и ни разу в жизни не притворялись. Никогда.

– О Господи, вы же не человек, не мужчина. Если бы только вы были мужчиной.

А ну повторите, что вы сказали, говорю. Я за ужином выпил еще шампанского, нашел в Луисе магазинчик, где его полбутылками продавали, так что я был не настроен ее глупости терпеть.

– Я сказала, вы не человек, не мужчина.

Ах так, говорю, а ну вылезай из постели. Давай, давай, нечего разлеживаться. Теперь я тут командую.

С меня было достаточно, я и так долго терпел. У дру-гих на моем месте давно бы терпение лопнуло. Подошел к ней и сдернул одеяло, потом схватил ее за руку повыше локтя и потянул, а она начала драться и царапаться, все пыталась до лица дотянуться.

Ну подождите, говорю, я покажу вам, где раки зимуют, узнаете что почем.

Веревки были у меня в кармане, и хоть и пришлось с ней немного повозиться, я все-таки ей руки связал и рот заклеил. Может, слишком туго связал, только она сама напросилась. И к кровати ее привязал, веревку покороче приспособил, а сам пошел за фотоаппаратом, вспышку принес и всякое такое.

Конечно, она сопротивлялась, и головой трясла, и глазами сверкала, и волком смотрела, и даже притворялась, что в обморок падает, но я не отставал. Снял с нее, что было надето, и хоть она сначала отказывалась, в конце концов стала делать все, как я велел, и лежала и стояла как надо. (Я до тех пор не начинал фотографировать, пока она не соглашалась сотрудничать.) Так что я сделал все снимки, какие хотел. Снимал, пока все лампы не вышли.

Моей вины тут нет. Откуда я мог знать, что она хужее больна, чем кажется. Казалось, что у нее всего-навсего простуда.

Снимки я проявил и отпечатал в ту же ночь. Самые лучшие те, где я лицо отрезал. Да и все равно с заклеенным ртом она не больно-то смотрелась. Самые лучшие были, где она стоит в туфельках на высоких каблуках, вид со спины. Привязанные к спинке кровати руки создавали, что называется, интересный ракурс. Должен сказать, я был очень доволен, как все получилось.

• Предыдущая
• 26/63
• Следующая