Цугцванг (СИ) - Тес Ария - Страница 80

Щеки горят огнем, я ведь считай впервые признаю, что ревную. Это очевидно, он понимает сразу, улыбка то становится шире, за что хочется ему врезать, как тогда на набережной. Сейчас мне этого действительно хочется, а когда он открывает рот…охо-хо-хо…Берегите наследные яйца, господа…

— Ты что…ревнуешь, малышка?

Не думаю. Делаю шаг обратно, хочу причинить ему боль, правда пока не решила насколько сильно, поэтому для начала решаю, что обойдусь пощечиной. Замахиваюсь, только вот Макс, умудренный опытом, успевает перехватит руку за запястье в каких-то паре сантиментов от наглой физиономии. Он не злится — смеется, притягивая к себе на прежнее, слишком близкое расстояние, и шепчет мне прямо в лицо, слегка касаясь носом моего.

— Это точно да.

— Отпусти.

— Тебе не это нужно, — неожиданно серьезно говорит, а я не очень понимаю, о чем конкретно речь.

«Врезать тебе не нужно? Охо-х, милый, ты ошибаешься!»

— Думаешь, что не хочу тебе вдарить?!

— Я не об этом.

— А о чем тогда?

— Про секс. Тебе не он нужен. Другое.

— О, — вырываю руку и ядовито улыбаюсь, — А ты возомнил себя психологом? Или это элегантная возможность сохранить верность моей сестре?

— Твоя сестра здесь не при чем, и я давно не храню ей верность.

— Да ну? Правда что ли?

— Нас ничего не связывает.

— Марина считает иначе.

— Марина ошибается.

— А я тоже ошибаюсь? — тихо спрашиваю, слегка наклоняя голову на бок, выдерживая паузу.

Макс фигурно изгибает брови, хмурится, явно не понимает о чем речь, но пытается сообразить, а может просто вспомнить момент, при котором я могла бы его спалить? Решаю не перетруждать эту чудную головушку и, отступив на шаг, усмехаюсь еще гаже.

— Не трудись вспомнить, я вас не застукивала, но видела своими глазами, как ты на нее пялишься. Сегодня.

— Ты бы не смогла нас застукать, потому что между нами нет ничего, а что касается…

— Мне неинтересно слушать, — холодно отсекаю, сложив руки на груди, — Что ты здесь делаешь?

Молчит. Меня так бесит эта тишина, которая опять причиняет боль — наивная половина моей души так верила, что он пришел ко мне, и теперь в который раз я получаю клинком-разочарованием прямо по ней. Слабой, безвольной, так сильно привязанной к нему части своей души, на которой уже и не осталось живого места. Я даже не могу ответить себе на простой вопрос, когда я перестану верить в чудо? Когда я пойму наконец, что не значу для него все то, что он значит для меня? Когда я увижу, что все, что нас связывало — игра?

«Он здесь не ради меня, а потому что хочет поговорить о том, что случилось между мной и его папашей? Или о том, как смела я припереться туда, где меня никто не ждал?» — тихо смеюсь, так ведь и есть. Касаюсь лба, пару мгновений так и стою, а потом наконец отнимаю руки и смело смотрю в лицо, которое будет сниться мне в кошмарах, когда все кончится.

— Я пошла туда, потому что Марина убедила меня в том, что так надо. Что про твоего папашу — я не стану это обсуждать. Я сделала то, что сделала и не жалею, потому что по факту не боюсь его. Мне насрать. Он заслужил. Ты все выяснил? — скидываю его пиджак, прикрывая нагое тело предплечьем, — Тогда вали. Я устала. Сегодня было слишком много Александровских.

Разворачиваюсь, хочу уйти в свою спальню, спрятаться там, пока он не уйдет, но Макс тут же хватает меня за локоть и разворачивает на себя. В голове сразу проскакивает парочка нелицеприятных картин, где мне крупно достается, но…вместо этого Макс крепко обнимает меня. Я пытаюсь отпихнуться, начинаю плакать, пищать, но он продолжает держать в своих объятиях, молчать и терпеть, возвращая меня обратно в наше лето, когда все было так просто…

17; Август

— …Может быть это действительно не такая глупая идея?

Говорю, как бы невзначай, а сама взгляда отвести не могу от красивейшей луны, висящей над озером у нашего дома, словно огромное, белое блюдце.

Макс слегка улыбается, но не смотрит на меня, лишь на Спутник нашей планеты, хотя я и знаю, что это скорее притворство. Озорство. Игра. На моих нервах и выдержке, само собой.

— Сегодня ночью Луна впервые за много лет подошла к земле так близко. В последний раз это происходило в тысяча семьсот восьмом, а в следующий раз произойдет через триста пятьдесят лет. Мы поколение, которое застало это явление, после нас его увидят только наши пра-пра-пра и, возможно, еще раз "пра" внуки.

— Откуда ты это знаешь? — тихо спрашиваю и смотрю — как он хочет так и делаю — на него.

— В детстве мне очень нравилась астрономия. Я вырос, а увлечение осталось…

Макс медленно опускает на меня взгляд, и черт возьми, как же он красив в голубом свете редкой Луны. Его глаза такие мягкие, такие теплые, и я понимаю теперь, что все, что здесь происходит, никогда и не задумывалось, как какая-то игра. Он хотел показать мне чудо, явление, которое больше действительно никогда не увидит мое поколение, а еще разделить со мной часть своей жизни. И я готова разрыдаться, но держусь, чтобы не портить момент, вместо того спрашиваю.

— Из детства?

— Да. У меня было много книг про звезды, даже телескоп свой. Я как-то спросил у мамы, что там в небе так ярко светит? И она рассказала, что это звезды, на которых живут миллионы разных Вселенных. Миров. Других, не таких, как наш, более счастливых что ли. Ну…мне так всегда казалось. Я верил, что хоть где-то есть мир, где нет всего того плохого, что есть в моем. Больше всего на свете я хотел увидеть в свой телескоп этот другой мир, где все у нашей семьи по-другому.

Мое сердце сжимается. Сейчас здесь я вижу человека настоящего, без мишуры из сарказма и яда, я вижу его. Не красивое лицо, шикарное тело, очарование и обаяние, которыми он, как щитом, вечно прикрывается, а того настоящего Макса. Своего любимого человека. Он часто пускает меня за стену своего льда, и в эти моменты я обычно стараюсь лишний раз не шевелиться, чтобы не спугнуть, но сегодня поступаю иначе. Поднимаю его ладонь, сжатую в своих руках, нежно целую ее, а потом шепчу еле слышно:

— Мне так жаль…

Страшно посмотреть на него и увидеть, что я облажалась и сделала неправильный выбор, но разве я могу поступить иначе? Мне нужно быть смелой, он же смелый, раз рассказывает мне вещи, что так глубоко сидят в его сердце. Смотрю и не вижу злости, не вижу стены, которую он наспех собирает, я все еще вижу только его с легкой улыбкой на губах, теплой и родной, настоящей.

Он поднимает мои руки в ответ, оставляет на них свои поцелуи, но тупит взгляд и хмурится. Я не знаю, о чем он думает сейчас, но решаю не давить — даю ему пространство, чтобы решиться сказать, что он так хочет сказать. Я же знаю, что Макс словно на перепутье…

— Ты потанцуешь со мной?

Если честно, то я ловлю ступор. Краснею. Бледнею. Снова краснею, на что получаю мягкий смешок.

— Боишься?

«Он хотел сказать не это…» — отчаянно шепчет сердце, но я лишь бормочу.

— Музыки же нет…

«Значит еще не время, но я чувствую: однажды он обязательно скажет, просто нужно подождать еще…»

— Это да?

Это да. Вкладываю свою ладонь в его, разве я могу отказаться? Да и не хочу я отказываться. Макс притягивает меня к себе, обнимает за талию, вторую руку держит крепко, но при всей своей силе, нежно. Я слышу мерное, уверенное биение сердца, запах кислых яблок и сигарет, ощущаю его дыхание на своих волосах. Макс прижимается ко мне щекой, слегка ей гладит, улыбается. Я не вижу его лица сейчас, но знаю, что так и есть. Мы медленно двигаемся, а вокруг нас живет мир: кузнечики поют долгую, кажется даже вечную песню, легкий ветерок качает ветви деревьев, камыши. И разве можно сказать, что музыки действительно нет, когда вот она? В моих руках…