Рубеж (СИ) - Ковальчук Олег Валентинович - Страница 6

Я даже усмехнулся довольно. Вот Сонечке сюрприз будет!

Какой из мужчин может похвастаться тем, что в качестве подарка своей женщине преподнёс официальный государственный праздник в империи в её честь?

Кстати, я еще и схитрил, ведь можно будет не объявлять этот день не рабочим днём. Второе июня — это ведь уже государственный праздник, день тезоименитства императрицы. Хорошая задумка!

Теперь мужчины будут должны в этот день дарить своим женщинам подарки, вести их в кино или ресторан, благодарить за то, что они такие есть на свете. Краткую инструкцию, с чем еще нужно поздравлять прекрасную половину человечества и как восхвалять, я составлю. Но потом этот праздник заживёт своей собственной жизнью, и спустя много лет вряд ли будет предан забвению. Так и о Софии моей будут помнить и через сто лет. Да уж, интересно, день начался. Ну, хотя бы не сразу вести с фронтов. Появилось что-то интересненькое и что-то новенькое. Да и для народа хоть что-то сделал, а то в последнее время было как-то совсем не до того.

Помню по урокам химии в школе, что лакмусовая бумажка в кислых средах приобретает красную окраску, а щелочных — синюю.

Война — это тоже лакмусовая бумажка, которая позволяет определить «стоимость» человека, обнажить его нутро и показать истинную сущность.

В чём-то я до сих пор человек наивный и доверчивый, хотя и должен был за время своей жизни там, а также за год правления здесь, приобрести здоровый цинизм, но всё равно, не получается. До сих пор удивляюсь — на что готовы пойти люди, не желающие идти на фронт и пролить свою кровь за Отечество. Именно так, с большой буквы а не «За веру, царя и отечество», потому что на войне, признанной народом и церковью Отечественной, ставят на первое место именно Родину. Или родину, это уж как вам угодно.

Конечно, для газет и для радио мы давали лишь имена тех солдат и офицеров, что отличились в боях, но было и другое. Если говорить казенным языком, то «имели место быть» и случаи мародерства, и насилия со стороны солдат. С этими поступали просто. Нет, на месте никого не расстреливали, а вначале передавали в трибунал, а расстреливали потом.

Сложнее было с дезертирами. Вот, скажем, если человек испугался, не пошел в атаку, а рванул в тыл, считать ли его дезертиром? Вроде бы, следует считать, но на первый раз такого прощали. Особенно, если он далеко и не убежал, а если и убежал, то не успел ни преступления совершить, ни казенные вещи продать. Как говорят опытные люди — первый бой, он ещё не показатель. Первый раз человек может и струсить, и запаниковать. Нужно дать ему шанс искупить вину, дать себя проявить в бою ещё один раз. Как показывала статистика (а мне её тоже ежемесячно поставляли), примерно девяносто процентов солдат, первый раз смалодушничав, во второй раз уже вели себя хорошо. И в атаку шли, и товарищей раненых из боя на себе выносили. Что ж, к таким больше никаких претензий не было. Сражайся, получай награды. А вот десять процентов, струсивших во второй раз… Ну, тут все понятно. Третий раз шанс на искупление вины тебе давать никто не станет. И тех, кто убежав с фронта начинал вести себя как преступник (да что там, вести — становился преступником) уже не жалели. И, никаких тебе каторжных работ.

В императорской армии с началом войны появились и первые «самострелы». Не скажу, что это явление было массовым, но и скрывать не хочу — такое бывало. Увы, есть слабые людишки.

Из винтовки Мосина стрелять себе в руку или в ногу было проблематично, но при желании исхитрялись. А вот с появлением ППС это дело стало попроще. Правда, пистолет-пулемет Судаева не предусматривал одиночных выстрелов, поэтому его приходилось заряжать одним патроном.

С «самострелами» у нас не церемонились. Ежели врачи в медсанбате выявляли оного по следам пороховой гари на коже, то немедленно отправляли рапорт командиру полка, а тот, своей волей, отдавал бойца под трибунал. А у военного трибунала для таких вот, мерзавцев, было одно решение — расстрел. А как иначе? Мало того, что солдат сам проявил трусость, но он ещё выводил из строя себя, как боевую единицу, усиливал нагрузку на медиков, а ещё — на народное хозяйство, вынужденное кормить-поить-обувать-одевать негодяя.

Конечно же, потенциальные «самострелы» не желали, чтобы их расстреливали. Шли на различные ухищрения. Производили выстрел через каравай хлеба, чтобы тот впитал в себя следы пороха, просили товарищей, чтобы те оказали им услугу, а иной раз высовывали из-за укрытий руку или ногу, подставляя конечность под пулю вражеского снайпера.

И выглядело это некрасиво, особенно на фоне того, что были и те ребята, что получив такие ранения всё равно рвались в бой, терпя боль.

Думаю, что некоторым из бойцов удавалось заполучить рану, не привлекая к себе внимание ни медиков, ни контрразведки, но большинство случаев все-таки выявлялось. В случае, если у бойца появлялась подозрительная рана, типа — простреленная ладонь или стопа, повреждение живота, но без проникновения пули внутрь, то проверялось — а как это могло быть? Скажем — одно время практиковалось оттянуть кожу на животе и выстрелить. Будет больно, кровь потечет, и рану можно продемонстрировать, но ничего существенного не повредилось. Поэтому, встанет закономерный вопрос — а как же так странно прилетела пуля? И рожок к автомату можно проверить. Отчего же у тебя он пустой? А ещё, а это самое главное — а что скажут твои товарищи? В армии очень сложно уединиться. Даже в сортире ты редко бываешь один. Так что, всегда кто-то что-то да видел, или слышал.

Но в действующей армии, все-таки, случаев «самострелов» было немного, потому что солдаты проходили сквозь своеобразный фильтр, отсекающий множество слабодушных и слабохарактерных.

А вот на «гражданке», лиц, не желающих подставлять свою голову под удар оказалось на порядок больше. Что ж, такое было во все времена.

Способов, чтобы «откосить» от армии немало. В мое время, на первом месте было поступление в вуз, с дальнейшим переходом в аспирантуру. Вот так вот учиться, а в реале — «перекантоваться» до двадцати семи лет, чтобы не идти служить. И, неважно, что человек, получивший диплом инженера-строителя станет работать продавцом в магазине (ладно бы еще в профильном — стройматериалов), а учитель истории (по диплому) собирать мебель или мотаться на электросамокате с ярким коробом за плечами, развозя по клиентам пиццу или суши. Еще один способ — дать «на лапу» врачу, который выпишет тебе какой-нибудь диагноз, с которым в армию не берут. Чаще всего — недержание мочи. И ходят гордые ссыкуны, получив освобождение от армии. Ещё вариант — «закосить» под психа. Вот здесь самое главное было отправиться на психиатрическую комиссию не от психиатра, а от хирурга. А потом, после признания тебя негодным к военной службе, можно продолжать спокойно жить и работать. Конечно, и врачей брали с поличным за взятку, и призывников наказывали, но всё равно — энное количество лиц всегда изыскивало возможность «откосить» от службы. Правда, в последнее время государство стало более внимательно присматриваться к подобным людям и явные уклонисты от армии ставили крест на своей карьере госслужащего или депутатской, а также при заявке на пост топ-менеджеров серьезных фирм и предприятий, но все равно, такие имелись.

Забавно, но среди моих знакомых из той реальности, имелось немало таких, кто очень гордился своей службой в рядах вооруженных сил. Некоторые из них прошли ещё Советскую армию, побывали в Афганистане или иных «горячих» точках, вроде Анголы. Они с честью носили награды, но в тоже время прилагали неимоверные усилия, задействовали все свои связи, чтобы спасти сына от службы в армии.

Я отчего-то думал, что в Российской империи от службы в армии укрываться не пытались. Ага, как же. Ежемесячно военное министерство передавало мне отчет о количестве мобилизованных в армию, приводя данные о тех призывниках, которые получили медицинский отвод. Разумеется, если количество медотводов превышало разумные пределы, то это уже повод задать вопросы врачам, заседавшим в медицинских комиссиях военных комиссариатов уездов и городов.