Закон «Бритвы» - Силлов Дмитрий Олегович "sillov" - Страница 37

– Я… в курсе, – прохрипел я.

– Плохо дело, – покачал головой Савельев. – Судя по луже, которая из него натекла, он не переживет транспортировку до Кордона и далее до Института аномальных зон.

– Это если нас через тот Кордон пропустят, – заметил Меченый, оглядывая лабораторию. – Хотя, думаю, можно будет обойтись и без Института.

Он быстрым шагом подошел к пульту управления, деловито рассовал по карманам кучку оставшихся «Глаз Выброса», выгреб из прибора остальные, после чего подошел ко мне, держа в руках один из них.

– Нет, – прохрипел я, поняв, что он собирается делать. – Ну… на хрен.

– Надо, – сказал сталкер тоном опытного папаши, уговаривающего капризного дитятю схомячить порцию ненавистной каши.

Он отстегнул с пояса алюминиевую армейскую флягу, присел на корточки и поднес к моему лицу артефакт.

– Надо, – повторил он. – Открывай пасть, я тут не молодею, тебя уговаривая.

Пальцы Меченого перед лицом – зрелище неприятное. Пыль от сгоревшего пороха и грязь, въевшаяся в кожу, черные полоски под обкусанными ногтями, следы гнойной крови руконога, кое-где уже успевшие присохнуть… У более впечатлительного человека такая кормящая рука возле рта вполне могла вызвать рвотный рефлекс.

Но блевать у меня сил не было, сопротивляться – тоже. Когда одной ногой стоишь в могиле, какая разница, какой таблеткой тебя пытаются накормить? Если даже не очень полезной – не пофиг ли? Потому я просто, как и было рекомендовано, открыл пасть и позволил Меченому протолкнуть в нее одновременно и огненно-горячий, и смертоносно-холодный артефакт.

Я и не знал, что такое ощущение возможно, когда по твоему пищеводу катится вниз эдакая квинтэссенция огня и льда, которую Меченый сверху от души залил водой, пахнущей болотом, плесенью и алюминием. Позаботился, добрый человек, полфляги в меня влил, видя, что я уже вряд ли подниму руки и смогу сопротивляться.

Я и не сопротивлялся, чего уж тут. Мертвеца в меня подселили, кусок сколопендры в шею запихнули, подумаешь! Теперь еще и артефакт в желудок спустили. Глядишь, скорее подохну.

Но в следующее мгновение я понял, что если и подохну, то далеко не безболезненно. Потому что, судя по ощущениям, у меня в животе взорвалась небольшая атомная бомба, взрывная волна от которой ударила одновременно по всем клеткам моего изможденного организма. От эпицентра – сразу во все стороны, до ногтей конечностей, до корней волос на макушке, до обратной стороны глаз, которые – я был уверен – мгновенно испарились от немыслимого жара и одновременно холода, принесенных этой волной.

Я, наверно, упал. И, возможно, корчился на полу, причем кто-то пытался чем-то заткнуть ослепительный свет, бьющий из раны на моей шее, – столб этого фантастически яркого света я видел краем глаза сквозь огненную пелену, застилавшую мне взгляд.

А потом все вдруг кончилось, словно атомную бомбу в моем желудке выключили, резко нажав на рубильник. И я внезапно понял, что никогда в жизни настолько хорошо себя не чувствовал! Ничего нигде не болело, не ныли от сырости старые раны, и даже нигде ничего не чесалось, несмотря на то что я чуть не по уши был в полузасохшей крови убитых мутантов.

Я встал, слегка офигевая от столь непривычно-приятного ощущения, и даже «Бритва», заезжающая обратно в руку, почти не доставила неприятных ощущений. Чудеса, да и только!

– Кайфуешь? – хмыкнул Меченый. – Так и запишем в КПК: «Глаз Выброса» жрать можно, хотя и накладно, больно уж он дорогой.

– То есть ты не знал наверняка, что я не сдохну от того, что его проглочу? – уточнил я.

– Конечно нет, – развел руками сталкер. – До тебя его не то что ни один человек не хомячил, даже не видел, считай, никто: так, одни легенды да слухи.

– Ну спасибо, – пробрюзжал я. – Вот уж не думал, что ты из меня сделаешь лабораторную крысу для опытов.

– У меня выбора не было, – сказал Меченый. – И у тебя тоже. Если б ты его не сожрал, был бы сейчас просто трупом. Поэтому скажи спасибо, что я его в тебя вкормил – мог бы просто себе в карман положить и деликатно отвернуться, чтоб не глядеть, как ты загибаешься. Чисто чтоб потом совесть не мучила.

Спасибо я говорить не стал, пусть считает меня неблагодарным хамом. Странное спасение жизни получается: заставлю больного сожрать кусок непонятного дерьма, а там видно будет. Выживет – за ним Долг Жизни. Сдохнет – ну что делать, упокой его Зона. Да и вообще подзадолбало слегка, что меня в последнее время все спасают методом научного тыка: вживим в него чего-нибудь, авось не сдохнет и даже выздоровеет. Возможно, позже, когда я перестану беситься, я, конечно, всех от души поблагодарю. Но не сейчас. Позже.

Еще и Шрам настроение подпортил. Подошел, вытащил из пасти дохлого мутанта кусок своего плаща, очень выразительно на меня посмотрел и сказал:

– Ну твою ж маму. Я же просил.

– Так получилось, – нахмурился я. – Но – спасибо. Можно сказать, твой вонючий плащ мне жизнь спас. Два раза.

– Хе-хе, – встрял Меченый. – По ходу, тварь от вонищи задохнулась. Странно, что в этой лаборатории вообще все не передохли от вонизма, как только Снайпер сюда вошел в этом на редкость козырном шмотье.

– Тьфу, – сплюнул Шрам, подбирая с пола свой чудом уцелевший «Винторез». – Чтоб я еще кому чего дал поносить… Да ни за какие деньги!

– А если вот так? – спросил Меченый, доставая из кармана «Глаз Выброса». – Годится такая компенсация за старую тряпку с ароматом разложившейся крысособаки, по которой ты так убиваешься?

– Годится, – буркнул наемник, забирая артефакт. Я же мысленно поблагодарил Меченого: почему-то за убитый плащ Шрама меня немного грызла совесть. Странная она вообще штука. Иной раз наворотишь всякой фигни, за которую три пожизненных срока вполне себе гуманное наказание, – и ничего, нормально все, будто так и надо. А порой за какую-нибудь ерунду вроде разодранного старья, какое и одеждой назвать язык не поворачивается, – грызет, зараза, чтоб ей пусто было…

Кстати, пока мы с Меченым и Шрамом мило беседовали, Японец подошел к пульту управления лабораторией и принялся довольно шустро стучать по клавиатуре. Захаров дернулся было помешать, но тут же остановился, так как в горло ему уперлось острие черного меча. При этом Виктор, не оборачиваясь, свободной рукой продолжал молотить по кнопкам с ловкостью опытного пианиста. Эффектно получилось, будто у него, как у паука, минимум четыре глаза – два спереди и два на затылке. Тоже, что ли, на ниндзя поучиться на досуге? Глядишь, не придется опасаться, что какая-либо подлая тварь в самый неподходящий момент треснет сзади по тыкве чем-нибудь тяжелым.

Мне интересно стало, чем там Японец таким занят. Подошел. Посмотрел. Ничего не понял. Какие-то коды, цифры, символы. Интересно, где этот хладнокровный убийца научился программированию или чем он сейчас там занимается?

Не понял я, зато понял Захаров, с грустью глядя на экран. Вздохнул, сказал:

– А спросить не проще насчет кодов доступа и процесса самоуничтожения кукол?

– Смысл? – спросил Виктор, не отрываясь от своего занятия. – Вы, господин академик, все равно ведь не скажете. Мне проще взломать ваш компьютер, чем рисковать, что вы поднимете из автоклавов полтыщи самых ужасных биологических машин-убийц, когда-либо созданных человеком.

– Не поспоришь, – вторично вздохнул ученый. – Однако меня мучает любопытство: откуда у вас навыки хакера-профессионала столь высокого уровня?

– Ничего не слышали о практике прямой передачи? – совершенно будничным тоном произнес Виктор. Поражаюсь его хладнокровию. Одной рукой чужой комп ломает, другой держит меч у горла хозяина компа и в то же время ведет с этим хозяином милую, непринужденную беседу.

– Понятно, – произнес Захаров. – Слышал. Стало быть, вы убили какого-то хакера и при этом перекачали себе его навыки?

– Ваши познания устарели, – сказал Виктор. – Смерть была необходимым атрибутом прямой передачи до недавнего времени. Сейчас же вполне можно обходиться без нее.

– Нейрофон? – поднял окровавленные брови академик. – Но они же официально запрещены во всех странах мира!