Главред: назад в СССР 2 (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич - Страница 17

Сережа послушно вышел и побрел следом за милиционером в кабинет. Там за столом сидел и курил жилистый, он листал толстую тетрадь. Пухлый, приведя мальчика, доложил:

— Товарищ старший лейтенант, я привел подозреваемого.

Жилистый поднял взгляд, от которого у Сережи затряслись руки и ноги, и достал из подставки авторучку. Что-то во всем происходящем было не так, словно в игре или, к примеру, во сне. Милиционеры были без формы и фуражек, но из фильмов мальчик знал, что следователи нередко ходят в гражданском. Может, это и есть следователи? Но почему тогда они занимаются такой ерундой, как забравшиеся на закрытое колесо обозрения мальчишки? Этим должны заниматься тетечки из детской комнаты милиции — Сережа знал это, потому что в его дворе на учет поставили Ромика. К его родителям и приходили тетечки в форме, а старшая сестра сказала Сереже, что и за ним придут, если он будет плохо себя вести.

Нет, тут что-то не то, думал мальчик, пока следователь, грозно глядя на него, листал тетрадь. На двери не было вывески, раз. На камерах не таблички, а наклеенные бумажки, два. И еще отделение было совсем маленьким, с одним-единственным кабинетом, и милиционеров было почему-то только двое. А как же дежурный при входе, как же трезвонящий телефон?

— Имя? — железным тоном осведомился жилистый. — Отчество? Фамилия?

— Сергей… — ответил мальчик севшим голосом. — Александрович Фокин.

Сережу кольнула совесть, ведь он назвал ненастоящую фамилию и чужое отчество, только имя сказал свое. Но слишком уж эти милиционеры подозрительные. Может, это американские шпионы? Или… Вдруг это слуги Хозяина Кладбища⁈ Бабульки у подъезда часто о нем рассказывают, будто он похищает людей. Может, он и дядька из города Мэр — это один и тот же злодей? И тогда — Сережа похолодел — они попали к его помощникам!

— Где живешь, Фокин? — задал следующий вопрос жилистый. — Кто родители?

— Улица… Шушенская, шесть, — снова соврал мальчик, назвав настоящую улицу, но заменив номер дома. — Это частный дом, деревянный.

— Родители? — отрывисто спросил следователь. Или лучше лже-следователь? Слуга Хозяина Кладбища?

— Папа военный, а мама… — Сережа запнулся. — Мама тоже в армии работает.

— И что же семья офицеров так за сыном не смотрит? — укоризненно покачал головой жилистый. — На вот, распишись. И проверь адрес. Родителям твоим сообщим, пусть тобой получше занимаются. И штраф им выпишем, чтобы ты больше аттракционы не ломал.

— А теперь мне можно идти? — с надеждой спросил мальчик, проверив записанный лже-следователем фальшивый адрес и поставив закорючку.

Теперь Сережа окончательно убедился в том, что они попали к ненастоящим милиционерам — протокол жилистый писал на обычном листочке, а не на официальном бланке.

— Нет, — грубо ответил ему лже-следователь. — Сначала мы твоих подельников допросим. А ты пока посиди и подумай над своим поведением.

Пухлый отвел Сережу обратно в камеру и запер дверь на ключ. Мальчика охватил липкий холодный страх. Почему-то он стал уверен, что никогда отсюда больше не выберется.

Утро четверга выдалось нервным и сумбурным. Хватов сидел в своем кабинете и выходил только для того, чтобы отдать Валечке очередное распоряжение, журналистов же он старался избегать. Судя по всему, хотел отсидеться, потому что новости о вчерашнем концерте облетели уже весь город. Тем не менее, он все еще оставался врио главного редактора, и формально мы все подчинялись ему.

— Вот это ты вчера учудил, Женя, — Бульбаш встретил меня с улыбкой. — Такого Дня комсомола я еще никогда не видел.

— А что я? — я притворно развел руками. — Это все глас народа. Кстати…

Я помнил о своих музыкантах и об обещании Краюхина, но не проверить не мог. Набрал Эдику Апшилаве и прямо спросил у него, видел ли он задержанных Леутина и Волошину с компанией таких же ярких личностей. Следователь, едва услышав о них, рассмеялся и рассказал, что музыканты всю ночь пели песни, развлекая дежурного Кольку Бредихина. А утром их отпустили, вынеся устное замечание вести себя впредь более сдержанно. Значит, сдержал слово первый секретарь.

— Вас, говорят, с должности сняли? — осторожно поинтересовался Эдик, когда мы обсудили группу «Бой с пустотой».

— Есть такое, — ответил я. — Но я не унываю.

— Мы всем отделением последний номер читали, — живо сказал Апшилава. — Взахлеб, Евгений Семенович, особенно статью про чернобыльца. Это из-за него?..

— В том числе, — уклончиво сказал я.

— Мы тут письмо коллективное подготовили, — кашлянув, протянул Эдик. — Платон Григорьич вас очень уважает, да и мы все. Так что на поддержку милиции можете смело рассчитывать.

Я поблагодарил Эдика и положил трубку. На меня пристально смотрела Зоя Шабанова, теребя в руках какой-то листочек. Бульбаш взял его и, подмигнув мне, вышел из кабинета.

— Письмо… — начала Зоя, и я сразу понял, о чем она.

— Спасибо, — кивнул я и спохватился. — Кстати, как там наш Арсений Степанович? Звонили насчет него?

— Восстанавливается, — улыбнулась Зоя. — Через неделю могут уже выписать, но не будем загадывать.

Что ж, уже хорошо. Пускай себе Бродов вылеживается, сил набирается. А то потом они понадобятся в еще большем объеме — планов у меня по-прежнему громадье. И хорошо еще, что никаких внезапных материалов на нас не свалилось. Помню, ветераны-журналисты из старой гвардии рассказывали: бывало, что прямо в день сдачи номера нужно было срочно осветить приезд какой-нибудь важной шишки из области. И вся редакция сидит до часу или до двух ночи. Некоторые даже ночевать оставались, потому что до дома далеко, транспорт не ходит, а пешком идти страшно. На такси-то особо не разъездишься.

Думая об этом, я погрузился в написание статьи о вчерашнем концерте. Фактуры было хоть отбавляй, так что резать придется по живому. Но о чем я точно не буду писать, так это о бунте в мою поддержку. Во-первых, творчество и заявления со сцены — это разные вещи. Если ты музыкант, нечего лезть в политику. Искусство, спорт и наука должны быть по-настоящему независимы. А во-вторых… Нескромно это. Как в мое время, к примеру, некоторые главреды районок поздравляли сами себя с юбилеями на страницах газет. Руками коллектива, конечно же, но при собственном нарциссическом одобрении. Нет, это точно не мой вариант.

Подумав, я решил сосредоточиться на самих выступающих — сделать эдакий динамичный репортаж. В своей прошлой жизни я именно так описывал концерты, на которых доводилось бывать — и рокерских, и рэперских, и попсовых. И даже пафосно-официозных. Если пишешь о своих ощущениях, настроении зала и интересных фишках исполнителей вроде общения с поклонниками, это всегда читаемо. Тут, правда, придется учесть особенность эпохи — обязательно уделить внимание присутствовавшим официальным лицам и их приветственным словам. И это, к слову, для меня тоже неудивительно, даже привычно: в будущем официальные мероприятия будут освещаться похожим образом. Разница лишь в фамилиях, названиях должностей и партийной принадлежности.

Так мы и провели весь день: работали над материалами, периодически прерываясь на обед или чай. А еще, конечно же, болтая с коллегами, забегающими время от времени в кабинет. Со мной держались приветливо и дружелюбно, высказывали свою поддержку — это грело мне душу. И почти каждый считал своим долгом спросить, о чем я вчера говорил с Краюхиным. Я уклончиво отшучивался, и людям этого было достаточно. Уже под вечер, когда в нашем кабинете побывала практически вся редакция, в дверь постучали, вызвав в моей душе нехорошее предчувствие. Коллеги входили сразу же, не утруждая себя лишним в этом случае этикетом. А значит, это кто-то не из наших. Может, один из читателей? И тут же, словно в подтверждение моих мыслей, в кабинет зашел Электрон Валетов. Я не сдержался и тяжело вздохнул, но наш городской чудик даже не обратил на это внимание. Увидев меня, он обрадовался и решительно подошел к моему столу.

— Товарищ главный редактор, — обратился ко мне Валетов. — Вы-то мне и нужны…