Хэллоуиновская пицца-23 (сборник) (ЛП) - Коллектив авторов - Страница 2

Понимал ли он, что я собирался сделать? Он с полным правом мог страшиться. Ха!

Но мы всё же поднимались и к нам присоединились какие-то существа, но лишь на самых раскачивающихся концах ветвей, и те колыхались вверх и вниз, когда на них садились полузаметные фигуры. Воздух наполняло гудение и хлопанье. Джорам издавал звуки, которые, по-моему представлению, не в силах было испустить человеческое горло и множество голосов отвечало ему.

Затем ветви поредели и мы оказались под открытым, звёздным и безлунным небом, и Те, Кто в Воздухе закружились вокруг нас. Мы с Джорамом сидели в развилке ствола, одной рукой я обнимал его, а другой держался за ветку. Я отчётливо видел их, чёрных созданий, отчасти похожих на огромных летучих мышей, отчасти на ос, но на самом деле ни тех, ни других, и один из них с чириканьем приблизился к нам, его лик светился, словно бумажный фонарь, черты были человеческими или почти человеческими; и я признал легендарного родственника, прославленного дядюшку Алазара, чья особая связь с нашей семьёй позволяла ему вернуться назад, на эту планету, в случаях, вроде теперешней ночи, когда знаки складывались, как полагалось и следовало исполнить священные тёмные обряды.

Теперь, когда дядюшка был тут и я воспользовался своим бормочущим братом, чтобы он привёл меня к нему, всегда ненавидимый мною Джорам стал больше не нужен; поэтому я оттолкнул его прочь, в колышущиеся ветви, и он рухнул вниз: крик, удар, удар, удар, треск, удар и тишина.

Я почти удивился, что ни один из крылатых не попытался его спасти, но они этого не сделали.

Дядюшка Алазар парил передо мной — тёмные глаза, таинственный лик.

— Боюсь, что мой брат не подойдёт, — сказал я. — Вам придётся взять меня вместо него.

И они действительно взяли меня. Жёсткие острые пальцы или когти схватили меня со всех сторон. Некоторые вцепились мне в волосы и приподняли вверх.

Я повис в воздухе, повсюду вокруг жужжали, гудели и хлопали крылья, и да, я ужасно боялся, но также и полнился неистовой, невероятной, алчной радостью, потому что я сделал это, и теперь дядюшка Алазар раскроет мне тайны тьмы и чёрных миров, и я стану самым великим среди наших людей, пророком, поистине совершенно особенным, великим и, возможно, сумею прожить много веков, как старейшина Авраам или Брат Азраил.

Лик дядюшки, полный слабого свечения, плавал передо мной. Он заговорил. Он издал тот чирикающий звук. Для меня это был всего лишь шум. Дядюшка умолк. Он заговорил снова, словно ожидая ответа. Я пытался отвечать, подражая его пискам и щебетам или что бы там ни было, а затем, внезапно, он отпрянул, издал очень человеческий возглас «Ха!» и они бросили меня.

Теперь я полетел вниз сквозь ветки: крик, треск, удар, удар, удар, треск, глухой стук. Такая сильная боль. Я не мог пошевелиться. Не знаю, было ли, последующее сном, потому что новое моё воспоминание —    Зинас нашёл меня, со своими кинжально-острыми, сучковатыми пальцами, помните? Он был нагим и очень тощим, его тело вытянулось, почти как у змеи, и рёбер у него было многовато, а его лицо лишь отчасти походило на человеческое, с буйной копной волос, но глаза были многогранными, а рот выглядел как-то необычно. Челюсти Зинаса раздвинулись вбок, как у богомола или осы, он склонился вниз, вне моего поля зрения, и появился вновь, с полным ртом кровавой плоти. Зинас ел меня. Я чувствовал, как у меня хрустят кости ног. Я кричал и кричал, а он опускался и поднимался снова, с набитым ртом, по-звериному заглатывал и опускался за следующей порцией. Я понимал, что такого не могло быть. Это невозможно. К этому времени я должен был уже умереть. Должен был истечь кровью, мои потроха — вылиться, как вода из порванного воздушного шарика. Я всё ещё кричал и боль не кончалась. Это тянулось бесконечно. Я молотил кулаками по земле, пытаясь заставить Зинаса остановиться, но он не останавливался.

Один раз он взглянул мне в глаза и я ужасно испугался, что он примется за них. Но он просто продолжил, издавая щёлкающие звуки, будто говорил на незнакомом мне языке. Впоследствии он долго являлся мне во снах, капая мне на лицо обжигающей кровавой слюной.

Когда я проснулся, в своей собственной комнате, в своей собственной постели, то оказался весь замотан бинтами. Моё лицо закрывало что-то толстое и тяжёлое, но я мог смотреть наружу и видел, что обе моих руки были в гипсе, а ноги исчезли вовсе.

Мне рассказывали, что я кричал без перерыва ещё полгода. Меня поместили на чердак. Здесь, в Хоразине, на чердаках скрыто великое множество беспокоящих вещей.

Когда я уже перестал кричать, старейшина Авраам и Брат Азраил несколько раз приходили повидать меня, каждый раз поздней ночью. Они безмолвно стояли над моей кроватью, рассматривая меня, не говоря ни слова. Я ничего не мог прочитать на их лицах. Однажды у старейшины с собой оказался сверкающий камень, который он приложил к моему лбу. Я не осмелился спросить, что это значит. Я вообще не осмеливался ничего говорить.

Когда ко мне более или менее вернулся рассудок и я выздоровел, насколько возможно, то спустился с чердака и калекой начал новую жизнь. Отец соорудил мне низенькую деревянную тележку. Я сидел в ней и перегибался за борта, толкая себя вперёд. Никто даже не упоминал Джорама.

Миновал почти год. В том году, во Время Падающих Листьев или Хэллоуина, как вы бы его назвали, я вместе с родителями сидел на крыльце, когда боязливо подошли наряженные дети, получили горстку конфет, а потом удрали прочь. Я просто сидел там, в темноте, комок искалеченной плоти. Думаю, они не знали, что я не сплю или могу их услышать, когда шептали: «Что это?» и «Не может быть, что это он».

Это случилось в том же году, и опять в ночь после Хэллоуина, Ночь Всех Духов (Хэллоуин — это Канун Всех Святых — понимаете?), хотя мы называли её и так; старейшина Авраам повёл всех нас в леса, в Лес Костей, где поколения костяных приношений, от наших усопших, от животных и от прочих, свисали с деревьев и громыхали на ветру. При свете факела он произнёс незабываемую проповедь. Я слышал всё. Путь был слишком тяжёл, чтобы добраться туда в тележке, поэтому отец принёс меня в заплечном мешке, и я выполз вверх из мешка и вцепился в отца, обхватив руками шею и смотрел из-за его плеча, и видел старейшину в его церемониальном облачении, держащего посох с пылающим камнем на верхушке.

Он говорил о переменах, преобразовании и преображении, о том, как в свой срок, Древние Боги возвратятся и очистят Землю от всего человеческого и лишь те из нас, кто неким образом изменится, обретут место в новом мире. И он выделил то, что, по-моему, было предназначено лишь мне — что эти перемены происходят так же неизбежно, как опадающие осенью листья или накатывающийся на берег прилив. В них нет никакой морали, ибо подобные вещи ничего не значат для тьмы и обитающих в ней. Что происходит — просто происходит, потому что оно произошло, потому что звёзды обратились вспять и врата между мирами приняли именно такой образ.

Будь я более начитан, более образован, то мог бы назвать это роком. В том году я стал более начитан и образован. Я выходил чаще, колеся по деревне тут и там, иногда пугая маленьких детей и заставляя прочих людей отворачиваться. Много месяцев я отчаянно боялся зеркал. Я ощущал, что моё лицо стало массивным и жёстким, а щёки двигались как-то неправильно. Я боялся того, насколько изуродован мог бы оказаться. Но, со временем, я рассвирепел. Я стал монстром. Значит, я и должен чертовски походить на монстра. В конце концов я осмелился, схватил одно из зеркал матери и увидел, что на самом деле стал омерзителен, словно моё лицо наполовину расплавилось и частично потеряло форму, так, что я немного напоминал насекомое, немного — Зинаса, хотя мои глаза не были многогранными, а челюсти и зубы двигались, как обычно.

Рок, образование, ну да. Так я разъезжал по городку, шныряя и шмыгая, объект ужаса и внимания. Я ходил в универсальную лавку, где Брат Азраил под замком в задней комнате хранил своё собрание древних книг и свитков. Туда не допускался никто, но он отпер дверь в эту комнату и позволил мне читать те книги. Он терпеливо обучал меня нужным языкам. Он рассказывал мне о вещах, известных нам с древнейших дней, ещё до того, как родился сам старейшина Авраам, а ему уже перевалило за тысячу. («Он помнит времена, когда Шарлемань был королём», сказал мне Брат Азраил и позже, из обычных энциклопедий, я узнал, кто такой Шарлемань.), Такова была сущность нашей веры, которую другие могли назвать религией или культом поклонения, что именно веры у нас не было, но мы, с некоей уверенностью, знали, что старейшина Авраам действительно столь древен, и что в небесах и на земле есть такие существа, с которыми можно разговаривать, и что старейшие силы однажды станут править там, где ныне правит человечество. Нам известно, что всё это — просто правда, известно из того, что мы видим и делаем.