Лед Апокалипсиса (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar" - Страница 62

Выставил трактор мордой к запертому входу, включил часть фар. Будет хоть какое-то освещение.

Принялись облачаться в задубевший от мороза резиновые гермошлемы, навьючивать кислородные баллоны. Шайсе. Майор решил перебздеть и дал не то, чтобы обычный противогаз, а целую систему на всю голову (буквально) с патрубком кислородного питания. Практически шлем космонавта. Кстати, в нём почти нихрена не слышно. И шею натирает нещадно. К нему должны были идти крошечные радиостанции чтобы комфортно общаться, но нам полагался только хрен с маслом и фото японцев, которым не достанутся Курилы. Типа — общайтесь телепатией, жестами и пантомимой.

Я предлагал воякам сходить самим, дескать мы их тут подождем. За это время костерок разведём, водички нагреем. Короче, не дали нам отсидеться. «Нет той беды, что пройдет мимо нас стороной» — как пел дядя Валера Кипелов. И в которой не придется принять деятельное участие. В эпицентре, чтоб веселее. Стекла намордника мгновенно запотели, ни видно нихрена. Зашибись, картоха с салом. Теперь точно повоюем.

Пульт для начала пришлось запитать, то есть подать на него двенадцать вольт, для чего были даже внешние клеммы. Лившиц дал ток, сам же потыкал кнопочки, сим-сим и открылся. Вернее, что-то грозно щелкнуло, разблокирую замки, а мы принялись крутить «штурвал». Потянули, скрипнуло. В лицо, защищенное толстым резиновым «забралом», ударил теплый воздух. Лившиц, потыкав коробочку газоанализатора, махнул рукой «вэлком».

И мы принялись вваливаться. В хорошем американском кино у нас были бы фонарики, присоединенные к автоматам. Мы двигались бы бесшумно, технично, впечатляюще.

В реальности же, шарахались как стая бухих подслеповатых слонов. В самих гермошлемах и так плохо видно, а с запотевшими стеклами тем более. Фонари отдельно от оружия, непонятно за что хвататься. Топочем, пыхтим, в ушах собственное натужное дыхание. Кислород в баллонах холодный как ад, горло дерёт, безудержно хочется кашлять. В общем, ни разу не коммандос.

Тёмный коридор, две шлюзовые двери, хорошо хоть без всяких замков. Открываем правую, светим. Это основная казарма. Возвращаемся во вторую. Как любезно подсказывает память, там какой-то склад. Трупов нет, что и хорошо, и плохо одновременно.

Вернулись в казарму. Тоже следов людей нет. Пойти прямо — будет туннель в генераторную, лестница на второй этаж (формально на первый уровень, а мы на нулевом), там что-то вроде штаба. Все время кручу головой. В казарме куча дверей. Обычных, деревянных, не шлюзовых. Лазарет, каптёрка, туалет, душевые, прачечная, каб.1 и каб.2 (что бы это не значило).

В какой-то момент Зелёный решил проверить туалет. Или пописать захотел. Внутренний голос некстати напомнил, что отряд Васнецова перед проникновением окропил окрестные снега и там их быть не должно.

Я так и не увидел, что произошло. Стоял далеко. Мелькание фонарей, раздался чей-то гневный крик неизвестного авторства. Тут же вскидываю автомат.

Черт, ну что ж освещение то не присобачил? Хоть бы налобный фонарь от железнодорожников на башку навесил, у нас же их полно, — с запозданием подумалось мне.

Свист. Вой. Пульсирующий неравномерный писк, словно пищал комар размером со всю многокилометровую сетку московского метрополитена имени Ленина. Ёобтвоюмать! Сердце зашлось в истеричной скачке, захотелось упасть. Впереди вспышка выстрела. Внезапно моё «я» словно разделилось. Одна часть, эдакий пещерный человек корчился в судорогах, метался и бился в конвульсиях, а второй я, такой белоснежный, бесполый, спокойный как стоячая вода в глубинах земли, решил, что в гермошлеме мне никакая пуля не страшна. Эдакий человек-призрак. Кто стрелял? Куда?

Передо мной возник Лившиц.

— Бежим! — должно быть кричали его губы. Сквозь шлем крик тонул в его же ушах.

Отбросил автомат. Коротко размахнувшись, отвесил ему оплеуху, отчего в глазах сержанта вспыхнул гнев. Гнев, это хорошо, он помогает преодолеть боль, слабость и сомнения. Всё тело ломило и трясло. Я указал Лившицу на сидящего на полу Зелёного и проорал (себе же в уши) чтоб тащил того к выходу. Показал пальцем. В темноте мелькали лучи фонарей. Развернулся. К горлу подкатила тошнота. Блевать в противогазе нельзя, когда-то учил нас своеобразный школьный обжшник.

Свист не умолкал ни на мгновение, в нём чувствовался какой-то ритм, словно танец нечеловеческой музыки. В ушах собственный барабанный бой сердца.

Так. Где парни?

Высокой выгнутой дугой, держась за перекладины двухэтажных солдатских коек, стоял, если это слово могло охарактеризовать такую позу — Денис. Его ощутимо трясло из стороны в сторону. Осветил ему лицо. В глазах безумие и боль.

— Сотников, ёбаный насос! Где Хакас! Хакас! Где охотник?

Это заставило его взгляд сделаться осмысленным, вместе мы принялись обшаривать окрестности в двух шагах от себя. С нами определенно что-то не то. Хакас лежал, сжавшись в клубочек, обхватив оружие. Тело колотило, лицо покрыто крупными каплями пота, из глаз текли слёзы, оружие не отпускает.

Опустившись на колени, я стал нелепо и неловко тащить Кабыра к выходу из казармы. К счастью, все помещения тесные, до дверей всего-то метров шесть. Ко мне присоединился Денис, причем его усилия были более успешными. Уронил фонарь на пол, он мигнул, но не погас, давая некие ориентиры в темном помещении. Помогало это слабо, мир уже показался мне с овчинку, мышцы норовили самопроизвольно дергаться, иными долями секунд всё перед глазами белело. Паучьим полу-ползком я продвигался к выходу из помещения. Мой внутренний древний человек посчитал что покинуть эту «пещеру» соответствует его инстинкту самосохранения, и подключился к борьбе в качестве союзника.

Переваливаемся через распахнутую гермодверь, теперь по коридору вперёд. Навстречу свету. Через пару секунд я понял, что это не божественный, а от моего клааса. Голова раскалывается. Визг не прекращается. В «предбанник». Тянул в основном Сотников, сам Кабыр уже почти потерял сознание, его трясло словно он превращался в зомби.

Зомбирование! Чёртовы военные проводят эксперименты. Сука, как в фильме, проникаешь в армейский бункер, а там угроза для всего человечества. Зомбированные кусаются, заражают, смертельный вирус распространяется, сея смерть и разрушения. Карабкаюсь как ящерица, осталось чуть-чуть. Перекатываюсь через порог входа в объект. Визг. Свист. Больно-то как.

Лежу на спине. Надо мной Лившиц, с размаху захлопывает дверь и остервенело наваливается на круг штурвала запорного механизма. Стихает.

Внезапно свист возвращается, наваливается, наливаясь во всю мощь. Рядом со мной в три погибели складывается на пол сержант Лившиц, на секунду я вижу его полные боли глаза.

«Свист является звуком», тащит внутри раскалывающейся головы змею мысли мой внутренний человек-призрак. «А у звука всегда есть источник», не унимается он.

Допустим. Боль прибивает к земле и дергает сотнями горячих вороньих клювов. То, что я лежу, не уменьшает страдания. Глаза упираются в здоровенный внешний динамик, висящий под потолком, прямо надо мной. Провод от него тянется вниз к дверному проему. Хладнокровно достаю пистолет, целюсь и трижды размеренно стреляю. Дамц, дамц, дамц. На третьем выстреле звук не то, чтобы ослабел, но изменился.

В голове шумели все прибои мира. Звук должен исчезнуть. Хотелось достать два гвоздя двухсотки и вбить себе в уши, снеся к ебене матери барабанные перепонки. Но, гвоздей нет. Встал, в руках сам собой возник нож-хвостовик. Посмотрел на него удивленно, поколебался насчет пробивания перепонок. Всё же нож для этого не подходит, застрянет в костях черепа на полпути. Размахнулся и рубанул по кабелю, уходящему к динамику.

Наступила тошнотворная тишина.

— Это не жизнь. Это нежить.

Разве Кощей Бессмертный

— это небелковое существо?

«Понедельник начинается в субботу» А. и Б. Стругацкие