Лёд Апокалипсиса 2 (СИ) - Кулабухов Тимофей "Varvar" - Страница 3

Пару секунд любуюсь на результат своих трудов в свете фонаря. Чиркаю зажигалкой, с первой же попытки загорается оранжевый язычок.

Бумага загорается легко, но температура горения не так уж и велика. Она «цепляет» огнем тонкие почти как спички лучины. Те горят жирнее, мощнее и способны разжечь бревнышки покрупнее. Так и разгорелось. Гипнотическая картина.

Не время отдыхать. Глаза не пришли в себя от слепящего света огня, а я уже спустился в подвал. Молоток, отвертка, саморезы, мелкие гвозди. Тащу в кухню.

Принёс из спальни небольшое шерстяное одеяло в синюю клетку. Сложил вдвовое, примерил к окну. Пойдёт.

Если хочешь жить, должен понимать, что происходит. На улице минус сорок. В доме тоже не Ямайка. Разожгу печь, дом будет щедро терять мои крупицы тепла. А тепло — это жизнь, буквально. Поэтому. Окно забиваю одеялом, оно самое слабое место комнаты.

Двери на кухню нет. Став на табуретку, держа в зубах фонарик, при помощи гвоздей прифигачиваю толстое стеганое одеяло вместо двери сверху и по правому краю. Отгибая левый, буду выходить в остальной дом. Поправляю нижний край.

Как там мой снег в кастрюле? Не растаял. Ладно, сгоняю за раскладушкой в спальню. Печь растопилась, это легко понять потому, что дым не шарашит во все щели и не пытается меня удушить раньше, чем убьют голод и мороз. Но греет пока слабовато. Нужно время.

Словно деятельный хомяк, постепенно стащил на кухню все одеяла и подобные им вещи, расстелил в сторонке раскладушку, достал принадлежности для готовки, выбрал и поточил среднего размера треугольный нож «трамантина».

Зажег свечу, жаль, что единственную. В медицинской коробочке нашелся простой ртутный градусник, который начинается с тридцати пяти и не подходит для измерения температуры на кухне. Зато за окном зала есть «уличный». Совершил рейд «на поверхность», отодрал тот градусник, заодно снял с уличной стены какую-то грубо сбитую полку, которую пустил на дрова.

Снег на печке постепенно тает. Перелил полтора литра в кастрюлю (остальная вода пусть греется), решил не трогать магистральный газ, использовал рабочую поверхность старой печи. Выбрал крупу. На вид ячневая. Вообще я тот ещё кулинар, но мой выбор крайне невелик. Не способен приготовить «из того, что было», отправляешься скоростным экспрессом к остальным сизым людям.

Посолил воду. Что там показывает градусник? Воздух на кухне плюс одиннадцать. Неплохо. Жизнь налаживается.

Шаркал по кухне как старый дед, поставил потрепанный чайник, закинул в кипяток крупу, капнул туда чесночного масла, засек время.

Вышел на разведку в «холодную», внимательно смотрел сквозь окна. Ни людей, ни зверей. Ну и чудесно. Собрал какие ещё есть ящики, коробки и прочее барахло пригодное стать дровами.

Пока рубил деревяхи, насорил, сходил в туалет за веником и совком, навел чистоту.

Пустая каша, это скучно. В усиление пойдут товарищи фаршированные перцы из банки. Помня, что в доме всё что могло — замерзало, пристроил возле печи банку для оттаивания.

Припёр из зала книги, в которых определил авторство Артур Конан Дойла. Так, что мы имеем. «Знак четырех», «Затерянный мир», «Изгнанники».

Остановимся на динозаврах или кто там у нас был затерянный? В свете одинокой (но довольно яркой) свечи принялся читать.

«Представьте себе, что вдруг потребуется немедленная и одновременная уплата всех долгов в мире! — воскликнул он слабеньким, но преисполненным ужаса голосом. — Что тогда будет при существующем порядке вещей?»

Огонь. Текст нудный, но и я никуда не спешу.

Попробовал готовность крупы. Ещё немного. Ишь ты, порядок вещей. Эх, товарищ Дойл. Знал бы ты, по какому адресу пошёл сейчас порядок вещей. Где-то видел открывашку. Надо найти, сполоснуть водой из большой кастрюли. Что там чай? Огонь под кашей не уменьшить, зато можно сдвинуть в менее «горячую» зону печи. О чём это я. Ах да, порядок вещей, мистер Артур.

Интересно, а кто более живуч, жители прежних эпох или мы, смертники двадцать первого века, но без гаджетов и интернет. Мда. Имеем что имеем. Видим изменения, признаем их факт, изучаем природу, приспосабливаемся, неся сопутствующие потери.

Стул, стол, миска, громадная чашка чая. Ветер за окном воет. Однако, как хочется жрать.

В левой руке книга, поворачиваю её плоскостью к огню свечи. В полутьме читать трудно. Мама говорила — «не читай в темноте, глаза сломаешь».

«Прежде всего, вряд ли мой идеал стал бы так говорить. Он натура гораздо более твердая, суровая и не захочет с такой готовностью приспосабливаться к глупым женским капризам. Но что самое важное — он человек действия, человек, который безбоязненно взглянет смерти в глаза, человек великих дел, богатый опытом, и необычным опытом».

По желудку впервые за миллион лет постепенно растекалась сытость и насыщенное тепло.

Я не мог проснуться. Выныривал из сна, как утопающий, хватался за край волны, соскальзывал вниз. Руки, ноги, сам разум — не слушались.

После бесконечно долгого барахтанья, сознание всё же вынырнуло на поверхность. Там было нестерпимо холодно.

— Твою мать, — вяло прошипели собственные губы.

В раздражении дернулся, соскользнул из объятий раскладушки на адски холодный пол. Всё тело трясло. Встал на четвереньки. Так, сосредоточься, падаль. Руку вперёд. Теперь вторую.

Перед лицом грязная печная заслонка. Открыл. Сколько же я спал? Внутри темнота и пепел.

— Встань, — мой собственный голос, такой дребезжащий, слабый и лишь слегка разгневанный, всё же заставил привстать, оперившись на саму печь. Она была ещё теплой.

С трудом удерживая равновесие, нашел взглядом тапки, вдел в них ноги и совершил смелый безрассудный рейд в туалет. Вернулся, ввинтившись в темноту кухни. Сам же забил окно, вот и темень. Щелкнул фонариком. Светит тускло. Гадство. Добрался до окна (чертовски далеко), сдернул одеяло с одного из угловых гвоздей, что открыло кусочек белого окна, размером в ладонь. И всё же хоть какой-то свет.

Обратно к печке. Она — сердце дома, источник тепла, без неё на кухне станет минус десять, потом минус двадцать, минус сорок. Будет мороз и посреди кухни сизый покойник, обмотанный в одеяла. Кладбище надежд, памятник собственных разочарований.

Щепочки. Газета. От холода трясет. Как же собраться? Что это на кухонном столе? Мартини? Твердым заранее продуманным движением озябшей руки цепляю бутылку, неторопливо открываю, вливаю в горло несколько долгих глотков. Глотку дерёт.

Алкоголь не помощник, но он чуть-чуть разгонит кровь, даст небольшой импульс.

Снова печь. Дрожащими руками собираю шалашик из наколотых вчера щепок и лучин, вокруг смятого ядра газеты. Осторожно дышу носом, чтобы не сдуть, морда практически воткнута в печь. Мне бы сейчас угля пару вёдер. Отмахиваюсь от воспоминаний о Базе с её запасами «всего», в том числе топлива и человеческой поддержки.

«Сконцентрируйся на той проблеме, без решения которой быстро умрешь» — приказал я себе. Моей пещере нужен огонь. Где зажигалка? Потерял? Глаза слезятся, не видно нихера. Где чертово огниво? Ах да, она же в кармане.

Разжигаю, игнорируя то, что тело трясёт, а пальцы жжёт коротким пламенем. Похрену.

Разгорается. Ёкарный бабай. Надо ещё дров. Со вчера осталось много, всё аккуратно и экономично сожгу. Спать особо нельзя.

Поставил чайник, после чего увалился на раскладушку, приходить в себя. От совершённых усилий болело всё тело. Трясло. Инстинкт и привычка говорили о том, что нужно отдохнуть, ничего не делать, устроить себе постельный режим. Вот только чай с малиновым вареньем мне никто не принесёт.