Тропой мужества - Стрелков Владислав Валентинович - Страница 60

Хотелось сплюнуть, да не вышло. Пришлось посидеть немного, чтобы отдышаться. Потом сержант напился. В животе заурчало. Следовало подкрепиться, а то ел давно, и сил не осталось. Есть хлеба немного. Зачерствел, но ничего не поделаешь. Имеется сало. Но потом хорошо бы чаю горячего, но ни котелка, ни кружки не имеется. Зато имеется консерва. И выбрасывать жестянку не следует.

Сержант задумчиво жевал хлеб с тушенкой. Куда идти? Ясно, что к нашим. Но по дорогам немцы катят, придется обходить. Лесом идти долго. И заплутать можно враз. Жаль, компаса нет… но есть карта! И тетрадь! Горохов достал тетрадь из планшетки. Зубами ослабил узел бечевы, размотал ее. Гранату отложил и открыл тетрадь. Найдя нужные записи, он вытащил из планшетки карту. Примерно определил свое местоположение. Затем найдя соответствующую запись, карандашом отметил движение немецкой дивизии на сегодня, завтра, послезавтра. Дальше отмечать не стал. Задумался. Как ему идти – ясно. Благодаря записям можно миновать большие соединения немцев. Пусть при этом путь станет длиннее. Но все-таки тут отдает чем-то невероятным. Как можно знать планы и направления ударов врага наперед? Дезинформация? Как бы не так. Передать «разведданные» и погибнуть во имя? А данные непростые, в них подробнейше чуть ли не про каждую дивизию, полк, батальон. Что, где, когда и как. Главное – как?! Как такое могло попасть к простому лейтенанту?

Михаил задумчиво листал страницы. Взгляд остановился на последней записи: «Во имя мира и счастья на советской земле, во имя светлого будущего нашей Родины! 090545. Феникс».

Феникс – это ясно, что позывной. А что означают цифры? На телефонный номер не похоже, видел однажды, даже звонить приходилось – слишком много цифр и букв нет. Шифр?[27] Или еще что?

Долго ломать голову сержант не стал. Вечер скоро. Сумерки через полтора часа начнутся. Идти придется через лес, а в лесу темнеет быстро. Значит, надо в путь. Думать можно и на ходу.

Быстро собрался. Тетрадь вновь обернута вокруг гранаты и укреплена бечевой. Ценную ношу аккуратно в планшетку. Подтянуть ремень, чтобы она при ходьбе не мешала. Карабин на плечо стволом вниз. Готов.

Горохов посмотрел на тени от солнца, чтобы определиться с направлением. Затем уверенно пошел на северо-восток.

Пекло. Десятки тысяч градусов, как будто рядом вспыхнуло несколько солнц и начинают запекать душу. Сталь начинает плавиться при полутора тысячах. Сколько нужно градусов и времени, чтобы расплавилось сознание? Или оно не выгорит никогда? Тогда это ад. И само сознание как огромная печь. Мартен, домна, как хочешь назови, легче не станет. Всполохи пляшут жуткий танец, облизывая душу, которая сама выплясывает пламенную кадриль. Иногда мерещится оскаленный череп с адским пламенем в глазницах. Взгляд злой, проникающий. Нечто жуткое… нечеловеческое… оно пристально смотрит на Василия.

На миг показалось, что это нечто презрительно хмыкнуло и метнулось прочь. Пламя сразу угасло. Жжение почти мгновенно стихло до терпимого – как будто просто на солнце сильно загорел, оставив невыносимое жжение именно там, где когда-то был тот памятный ожог…

Вася скатился с кушетки. Сел, тяжело дыша. Холодный пот струился по телу, в глазах еще играли отблески адского пламени, а тот жуткий взгляд как из преисподней стоял перед глазами. Передернуло, жуть какая. Кто это был? Смерть? Или привиделось? Да, привиделось. Чего только от боли ни померещится…

Как же хочется пить! Жутко хочется пить. Где ребята? Почему не помогают? Пить… тут где-то минералку оставлял. Черт, в глазах всполохи, ничего не видно. Вася пошарил рукой. Наткнулся на бутылку. Выхлебал ее жадно. Всю. Пот покатился как водопад. Ничего, перетерпим, но почему так неуютно в собственном теле? Маргелов дотронулся до кожи на руке – сухая и горячая. Действительно как после сильного загара. Правда уже не так больно, разве что в плече пока еще жжет. Он тронул кожу – боль вспыхнула с новой силой вновь.

– Что же это… – прошептал Вася, – как проклятьем… заклейменный…

Вдруг перед глазами встали лица погибших ребят. Вспомнилось лицо лейтенанта. Почему-то вспомнилось, ведь он не смотрел в зеркало – некогда было. А тут… вспомнилось.

Помни нас! – отозвалось в голове многоголосьем.

– Я запомнил, – прохрипел Вася. – Я все запомнил.

Наконец боль поутихла. В глазах перестали играть молнии, и Маргелов осмотрелся. В лаборатории было сумрачно. Окна темные – ночь. Светятся два монитора. Отсвет от них достаточен, чтобы увидеть время на часах, что на стене висят – четыре семнадцать. Маргелов с трудом приподнялся. Перед мониторами, положив голову на руки, спит Свешников. Жуков же нашелся на разложенном кресле. Тоже спит. Почему Паша дежурит сейчас, ведь это время на себя всегда брали Сергей и Вася? Может, Свешников что-то в интернете интересное нарыл и хотел посидеть? Посидел и спекся шпак – собачью вахту провалил. Впрочем, нечего на Пашу обижаться, он в другом силен. Наверно, ребята сильно устали и крепко уснули, раз сигнала о выходе не услышали.

Маргелов поднялся и, пошатываясь, побрел в туалет. Медленно и осторожно стащил с тела футболку. Долго рассматривал себя в зеркале. Покраснения от «мнимых» ожогов медленно бледнели, пока выделялись только пятна на плече.

– Везет мне… – пробормотал Вася, прикасаясь пальцами к коже. – Горю постоянно… как проклятый…

– А-а-а!

Маргелов от неожиданности вздрогнул – кричали в лаборатории. Он мгновенно десантировался из туалета. Свешников уже не кричал – хрипел. Паша вскочил, чуть не опрокинув стол с монитором, рухнул обратно и очумело заозирался. От кресла метнулась фигура.

– Вася? – моргнул Сергей удивленно. – Ты тут уже? Что случилось? Кто кричал? Паша?

– Приснилось мне… – выдохнул Свешников. – Блин, жуть какая – граната внутри меня рванула…

Жуков с Маргеловым переглянулись.

– Это тебе Григорин все снится?

– Он… – вздохнул Паша. – Ладно, проехали. Рассказывай, Вася.

Маргелов рассказал. Слушали внимательно. Концовка шокировала обоих.

– Да, жуткая смерть… – тихо сказал Свешников. – Неудивительно, что потом кошмары снятся…

– Тут еще кое-что… – добавил Маргелов и поведал об ощущениях обратного перехода, вплоть до видения огненного черепа. – Как бы не свихнуться нам…

– Не свихнемся, если частить не будем. План действий не меняем. Еще два выхода и отключаем. Отдыхаем, мониторим инфу, выявляем изменения и так далее. Как с расшифровкой, кстати? – сказал Сергей, склоняясь к столу. Лист, исчерканный Свешниковым, лежал на клавиатуре. – Ну и почерк у тебя…

– Расшифрована частично. Мы можем оперировать только координатами времени и места. С кодом личности – засада, не от чего плясать.

– А по ген-коду?

– Знаний недостаточно, – ответил Паша. – А если изучать, то с нуля. Долго…

– По-любому нам придется наугад прыгать, – почесал затылок Жуков. – Вдруг повезет.

– Так, моя очередь, – сказал Сергей, устраиваясь под аппаратом. – Обсуждайте без меня. Запускай…

– Все… стой… – выдохнул Сергей, и четыре человека, тяжело дыша, рухнули на траву.

– Оторвались вроде…

– Вроде… Ковальчук, ты за тылами присмотри пока.

– Есть присмотреть. – И боец, чуть пошатываясь, двинулся обратно.

Устали. Три километра бега по лесу, ручью и по заросшему травой полю вымотают любого. Да еще с пленным. И пленный этот часть пути был без сознания, тащили на себе, часто сменяясь. Не загнулись чудом. На одном характере. Усталость просто смертельная – пять дней без нормального питания и сна. Дай бог перехватить чего, чтобы нутро не сводило, да часок прикорнуть, если доведется. Пять дней слились в какую-то дикую мешанину. Бой, авианалет, вновь бой, бомбежка, артобстрел, окружение, прорыв…

За эти пять дней от разведбатальона осталось человек десять, а отдуваться приходится как за весь штат. И полковник людей не дает…