Франсуа Вийон - Фавье Жан - Страница 113
- Предыдущая
- 113/119
- Следующая
— Не хотите ли купить флейты?
Минутой раньше никто и не думал о драке. Никто никогда и не узнает, кто нанес первый удар. Но теперь удары сыплются направо и налево. Ютен дю Мустье выступает немного вперед, писцы хватают его и, как тюк, втаскивают в дом. Вийон, Дожи и Пишар слышат вопли:
— К отмщенью! Меня убивают! Я мертв!
Тогда все они устремляются к дверям. Как раз в ту минуту мэтр Франсуа Ферребук, которому надоел шум, показывается в дверях. Он в ярости наносит сильный удар не ожидавшему этого Дожи, который падает навзничь. Пишар и Вийон ретируются к церкви святого Бенедикта. Вийон — сосед, и он позаботился о том, чтобы не быть втянутым в дело, которое обернется не в его пользу, так как нотариус хорошо знает закон. За Дожи не числится ничего предосудительного, ему ясно, что он будет выглядеть смешным, и, поднявшись, он выхватывает из ножен саблю.
Дело Сермуаза отличается от дела Ферребука, речь идет о схватке с применением холодного оружия. Буржуа, так же как и писец, знает, что ношение оружия запрещено, но ночные дозорные не придут на помощь, если ввяжешься в драку. Оружие у парижанина пристегнуто к поясу и спрятано под плащом, и он прибегает к нему как к последнему средству защиты своей жизни и своего кошелька. Королевское правосудие может сколько угодно штрафовать, нарушителю плевать на это. Писец Шатле ведет учет конфискаций…
Пишар и Вийон, спрятавшись под арку монастыря, считают, что дело закончено, но тут, дрожащий от ярости, является Дожи: чтобы отбиться и не ударить в грязь лицом перед насмешничающими клириками, он ранил одного именитого гражданина, принадлежащего к судейскому сословию…
Удар саблей, нанесенный Франсуа Ферребуку, мог бы быть смертельным. Дело принимает нежелательный оборот; Дожи понимает, что он в ловушке, он упрекает за нерасторопность глупого Пишара. Атмосфера накаляется. Чтобы избежать худшего, школяры решают разойтись.
Ферребук не умер; он будет жить еще в начале XVI века и доживет до восьмидесяти лет. Но он подал жалобу.
Так что веселые приятели несколькими днями позже встретились в Шатле. Университетский квартал настолько мал, что писцы нотариуса без труда узнали зачинщиков драки. Дю Мустье и Вийона тотчас же арестовывают. Дожи удалось на некоторое время скрыться, но и его в конце концов нашли. Пишар осторожен: он обретает случайное убежище в стенах церкви францисканского монастыря. Там-то его и арестовывает, даже не предупредив монастырь, лейтенант уголовной полиции Пьер де ла Деор, ненавидящий всех, кто принадлежит к духовенству. Один из монахов пытается вмешаться. Но сержанты полиции грубо отталкивают его, а Пишара отправляют в тюрьму.
Вийон, Дожи и дю Мустье осуждены. После их поимки прошел один месяц, и вот уже всех троих ожидает виселица. Естественно, они апеллируют к Парламенту.
12 января 1463 года Парламент отклоняет апелляцию Ютена дю Мустье и добавляет еще к наказанию штраф в десять ливров за «наглую апелляцию». Да что там штраф. Дю Мустье уже повешен.
Больше всех виновен Дожи. Но ему удается затянуть дело, так что он долгое время отсиживается в тюрьме Парламента, а тут в ноябре 1463 года герцог Людовик Савойский наведывается с ответным визитом к своему зятю королю. Людовик XI делает благородный жест и отпускает на волю заключенных савояров. Как недавно и Вийона в Мёне, Дожи освобождают по королевской милости.
Однако если Дожи — савояр, то Вийон — француз. Поэт с горечью констатирует этот факт. И вот он принимается играть словами:
В это время францисканцы сутяжничают с прево города Парижа. Пишар не нападал на путешественников на большой дороге, он не опустошал крестьянские поля, он не совершил никакого преступления против церкви. Случаи, которые братья во Христе хотят представить светскому правосудию, не подлежат двойственному толкованию, а дело Пишара за их рамки не выходит. Было нарушено право убежища; Парламент признал их правоту. 16 мая 1464 года Пишар с соответствующими церемониями был препровожден к францисканцам.
Стоит ли говорить, что братьям-монахам не нужен Пишар? На этот раз решили соблюсти приличия. Прево официально потребовал у францисканцев, чтобы они соблаговолили вернуть ему Роже Пишара.
События развиваются: Пишара заключают в Шатле, осуждают и приговаривают к виселице. Он апеллирует к Парламенту, тот отклоняет его ходатайство, как это было с дю Мустье, и добавляет 60 ливров штрафа за то, что Пишар без толку потревожил Парламент. Пишар выиграл время у королевского палача, но его заставили это время оплатить.
Впрочем, наложение штрафа было бессмысленно: у Пишара за душой ничего и никто за него не заплатит. Тот, кого Дожи назвал в вечер потасовки «настоящим распутником», будет повешен, не выплатив ни су.
Осужденный с дю Мустье и Дожи, Вийон также послал в Парламент апелляцию. На этот раз было не до шуток. Апелляция написана прозой, без риторической цветистости и подтекста. Ответ лаконичен. 5 января 1463 года — дело велось очень быстро — Парламент провозгласил:
«Судом рассмотрено дело, которое ведет парижский прево по просьбе магистра Франсуа Вийона, протестующего против повешения и удушения.
В конечном итоге эта апелляция рассмотрена, и ввиду нечестивой жизни вышеозначенного Вийона следует изгнать на десять лет за пределы Парижа».
Суд не оправдывает, но и не приговаривает к повешению. Магистр Робер Тибу, председатель Парламента, — каноник Сен-Бенуа-ле-Бетурне. Может, это удача для его невыносимого соседа? В конечном итоге того, кто расплачивается за свою репутацию шалопая, а также за то, что принял участие в преступлении, где доля его вины была невелика, Парламент решил отпустить.
Весьма вероятно, что в эти несколько дней, перед казнью, поэт набросал другую апелляцию — драматическую, названную «Балладой повешенных», которую он адресовал всему человечеству, единому перед лицом смерти. На этот раз он уже не смеется, даже «сквозь слезы». Он защищает виновного. Он не осмеливается больше ждать, как недавно в тюрьме города Мён, чтобы друзья вызволили его оттуда. Теперь уже не тот рефрен, что был прежде: «Оставите ль здесь бедного Вийона?» То, на что он рассчитывает, — это братство людей. Осужденный видит уже, как смеются прохожие, и он в тревоге. Его доля — тревожиться, а Парламента — вершить правосудие. В этой драматической балладе поэт берет на себя ответственность лишь за судьбу своего человеческого достоинства.
Настойчиво звучат, как жестокая правда о равенстве всех перед смертью, одни и те же повторяющиеся слова: «братья», «люди», «братья людей»… Новый словарь.
Призыв молиться — «Молите Бога» — не что иное, как перевод исходного постулата догмы, которую начиная с церковного собора в Никее теологи называют «Причастием святых». Вийон боится ада. Если все люди попросят Бога, Он поможет им избавиться от адских мук. «Пусть нам всем будут отпущены наши грехи». И бывший школяр вновь обращается к словарю теолога: «Пусть милость Его будет для нас неистощима».
Призыв к людям — это призыв к улице, с которой Вийон неразрывно связан. Это мольба того, кто так насмешничал, но насмешничал лишь над богатством, достатком, заносчивостью, злобой, жадностью. Вийон никогда не смеялся ни над чьими страданиями, кроме своих собственных.
В ожидании казни он просит рассматривать смерть как уход человека из жизни, а не как уличный спектакль. «Пусть никто не смеется над нашей бедой». Виселица оскорбляет его: «Пусть она разрешена правосудием, все равно виселица достойна презрения». А страх — в словах, лишенных риторики: «Не смейтесь, на повешенных взирая».
- Предыдущая
- 113/119
- Следующая
