Глиссандо (СИ) - Тес Ария - Страница 1

26; Макс

Я долго смотрю на нее. Огонь к камине бликует, бросает тени, что играют на стенах в какие-то дьявольские игры, треск нарушает тишину, и только он! Дым от моей сигареты ползет лениво вверх. Странно, что Лили выглядит так, как она выглядит. Красивое, шелковое платье на тонких лямках, укладка, макияж — и ни следа трагедии, которая на мне отпечаталась тяжелой серой тенью. Я видел ее в зеркале сегодня, вчера, и, полагаю, буду видеть до конца своих дней.

— Ты не предложишь мне выпить? — спрашивает, наконец руша тяжелое молчание, и я указываю на бар подбородком.

— Угощайся.

Слегка улыбается. Черт возьми, как она это делает? Я бы хотел знать в теории, но не стану спрашивать, потому что мне неинтересно по сути своей. Вместо этого я молча наблюдаю за ее тонкой фигурой, что курсирует по кабинету в сторону бара. Она красивая. И она умеет это подчеркнуть настолько выгодно, насколько это вообще возможно, начиная с верного выбора ткани, заканчивая фасоном и местом, где именно будет находиться. Я это точно знаю. Помню, как она выбирала одежду для интервью с моим папашей и заставила меня дать фотографии его кабинета. Я сначала не понял, не понял и после того, как встретил ее у подъезда и увидел на ней черный костюм с юбкой-карандашом чуть ниже колена и ярко-желтым ремнем на талии. Казалось бы, да? Официальный стиль одежды такого не приемлет (как бы), прибавить к этому ярко-красную помаду и темно-коричневые тени на глазах — совсем уж что-то не то. Я было открыл тогда рот, но она меня сразу же обрубила, мол, знает лучше, и я позволил ей «знать лучше». Признаюсь честно, что хотел посмотреть на то, как ее обломят за фактическую фривольность, а в итоге сам остался с носом. Кабинет отца был строгим, в лучших традициях старого Лондона, и только одно здесь выбивалось — картина с ярко-желтыми подсолнухами, перевязанными красной лентой. Как только она села в кресло, все сразу встало на свои места: она ненавязчиво отразила в себе главные оттенки, ведь рассчитала абсолютно верно и кое что еще. Подсолнухи — это любимые цветы отца, и, наверно, единственное, что заставляет его улыбаться не мерзко, не наиграно, а по-настоящему.

Сейчас происходило тоже самое. Лили прекрасно знала, что шелк — материал, к которому я люблю прикасаться больше всего, и который, по счастливой случайности, так прекрасно обводит ее контуры и изгибы. К тому же она убрала волосы наверх, чтобы показать мне ключицы и тонкие линии плеч, к которым я питаю отдельную, жирно выделенную слабость. И, конечно же, ее грудь, отсутствие белья и высокие каблуки — все это то, что меня привлекает.

«Что ты задумала?» — задаюсь вопросом, пока она как бы невзначай проводит по шее, слегка ее разминая, и бросает на меня взгляд.

— Виски?

— Пожалуй.

Звон стекла разгоняет кровь. Он заставляет меня отмереть и встать. Я подхожу, чтобы забрать свой стакан из ее тонких пальцев и ловлю взгляд таких голубых глаз, каких, клянусь, не видел никогда и ни у кого, хотя женщин у меня и было много. Слишком много.

— Лили, чего ты хочешь? — спрашиваю прямо.

Мне не нравится игра, где правила пишу не я, и она это знает. Черт. Я делаю точно то, что она хочет, но понимаю это слишком поздно. Лили слегка прикусывает губу и отходит к креслу, в которое садится и закидывает нога на ногу, а потом заявляет.

— Знаешь, когда я впервые тебя увидела, точно знала, что мы будем вместе.

Выгибаю бровь. Это странное заявление, особенно если учесть тот факт, что мне это известно. Конечно, я такую реакцию вызываю у всех женщин, которых встречаю. Даже если внешне я не их типаж, в конце концов я — наследник величайшей империи России, не побоюсь этого слова, кто от такого откажется? Особенно, если этот кто-то так сильно хочет красивой жизни, как этого всегда хотела моя бывшая?

— Я не о том, о чем ты сейчас думаешь, — вдруг говорит, и я понимаю, что весь мой сарказм отпечатался на лице.

Не специально, конечно, хотя с чего вдруг мне скрывать? Мы оба знаем, что в нашей истории было, и чем все кончилось. Для таких заявлений другой реакции ожидать и не следует. Все очевидно.

— И о чем же ты? — усмехаюсь, делая небольшой глоток, что обжигает горло.

Она переводит взгляд в огонь.

— Я тебе никогда этого не рассказывала. Это для всех вокруг я увидела тебя в клубе, но на самом деле…мы встретились в первые совершенно иначе…

18; Лили

Приземление выходит относительно спокойным. Толчок при соприкосновении шасси с землей — вот и все, что я чувствую, но благодарна за его наличие, потому что только так понимаю, что все вокруг реально. Он будто невидимые ножницы, которые разрезали нить, соединяющую меня с домом, и я не без грусти смотрю в окно, по которому барабанит легкий дождик. Конечно, все встали на сторону Розы, и провожать меня пришли всего два человека: Ирис и Амелия. Остальным было не до этого. Остальные в обиде. Ну и черт с ним! Я подбираюсь и отстегиваю ремень безопасности, ведь в конце концов, когда закрывается одна дверь, открывается другая, а если нет, то есть еще и окно…Короче выход есть всегда, и я им воспользуюсь. Нет, я все понимаю и осознаю, что возможно перегнула палку, но я не сделала ничего предосудительного в широком смысле этого слова, тем более чего-то, что заслужило бы такого масштабного игнора…

Ладно, признаюсь, это больно, но быть во всем плохой я привыкла и знаю, что рано или поздно все рассосется, а сейчас важно совершенно иное. Москва. Я видела ее на подлете и, черт возьми, как же она прекрасна! Горит сотнями тысяч огней, переливается в темноте, как самый красивый алмаз, а каким он будет, когда я окажусь в самом центре? Даже от одной только мысли меня дрожь берет! Я мчусь забирать свои вещи, потом к такси, что везет до снятой заранее квартиры на первое время. Там в темпе скидываю вещи, переодеваюсь и бегом несусь на Арбат. Там, где искрится и нежится моя самая яркая мечта — Москва. И она прекрасна…

С открытым ртом я хожу по улицам, разглядываю буквально каждую вывеску, каждую витрину, каждое украшение, убеждаясь снова и снова, что Москва — лучший город из всех возможных. Мне не хотелось жить в Нью Йорке, как это было модно, не хотелось Европы, почему-то моим самым ярким эндшпилем была именно столица. Возможно пока. Возможно дальше все изменится, но пока что так, и я наслаждаюсь. Забываю обо всем, что тяготило и печалило, но все равно так жалею, что рядом нет моей сестренки. Как мы мечтали. Тянусь позвонить ей, хочу выйти на видеосвязь, показать, чего она лишилась, может быть и был бы шанс уговорить ее? Может быть она бы приехала? Ребенок — это, конечно, круто, но Роза достойна большего, чем быть «просто» матерью. Это не ее предел! Когда она поймет, может быть уже будет слишком поздно, а я не могу допустить, чтобы она лишилась всего из-за какой-то глупой, детской любви!