Двойной запрет для миллиардера (СИ) - Тоцка Тала - Страница 23

Зачетный мужик, явно что водит за нос налоговую инспекцию и те органы, которые выдают лицензии на врачебную практику. Хитрые односельчане охотно поддерживают легенду о пьянице, который уверен, что лечит домашнюю живность. И только такие как Каро верят, что Андроник упивается до беспамятства и в этом состоянии лечат людей.

Насчет денег я не уверен, возможно Андроник деньги за свое врачевание не берет, так сказать очищает карму. Но мне он однозначно помог, кстати, он еще что-то говорил про позвоночник…

Толкаю дверь и переступаю порог гостиной. Горит камин, в кресле сидит отец, мать стоит у камина. На шум оборачивается.

— Марк, сынок! — вскрикивает, с плачем бросается мне на шею. Отец поднимается и трет уголки глаз.

— Что так долго, Марк?

И меня наконец-то накрывает. Я дома, я приехал. Больше ничего не надо держать в себе, и я отпускаю все чувства на волю, пряча лицо на макушке мамы, которая даже на каблуках еле достает до подбородка.

Потянулись скучные и однообразные дни, дни без Марка. Как я прожила без него целых восемнадцать лет? Теперь они мне кажутся блеклыми и бесцветными, как постер на стене.

Странно, он больше не ассоциируется у меня с Громовым. Может потому что оригинал слишком сильно меня к нему ревновал? Только поэтому я его не снимаю, иначе бы уже давно свернула в трубочку и спрятала на антресоль.

Днем еще держусь, более-менее отвлекает работа и постоянные вопросы, которые надо решить. Все-таки я начальство. И если раньше я терпеть не могла ранних и поздних посетителей, то теперь я их просто обожаю. Они как могут оттягивают то время, когда я остаюсь один на один с собой,

Но когда вечереет и Яннис с Менелаем уходят домой, меня охватывает такая тоска, что хочется сесть и натурально завыть. Не обязательно на луну, можно просто так.

Кружу по дому, перехожу из комнаты в комнату, сажусь на террасе и снова ухожу в дом.

Здесь не осталось ни одного места, которое бы не напоминало мне о Марке. Иду на террасу, вспоминаю, как мы тут ужинали, танцевали и… не только танцевали. В кухне вместе готовили и… не только готовили. В родительской комнате… ничего, я не разрешила. А в моей спальне иногда мы спали. Ну и в ванной иногда мылись.

Вот разве что погреб, туда мы так и не добрались. Там нечем растравлять душу, но не перебираться же мне жить в погреб?

Проходит неделя, пошла вторая, от Марка никакой весточки. У меня на нервной почве полностью пропадает аппетит. Не могу впихнуть в себя ни кусочка, только чай пью пустой, даже без сахара. Наверное поэтому по утрам накатывает тошнота, и я по часу сижу на полу возле унитаза.

Всерьез подумываю переехать в ванную, чтобы зря не бегать туда-сюда. Правда, днем становится лучше, только все время клонит в сон. Наверное тоже от недоедания, а еще от апатии, в которую я погружаюсь все больше и больше. А от чего еще я постоянно плачу?

Все меняет звонок, взрывающий вечернюю тишину. На экране светится «Скрытый номер», но я сердцем чувствую, что это он. Марк.

Пальцы трясутся, и я не сразу отвечаю на звонок. Несколько раз скольжу пальцем по экрану пока не слышу в трубке знакомый голос.

— Каро! Каро! Малыш, ты слышишь меня?

Сползаю на пол, прижимая к уху телефон.

— Да, Марк… — шепчу, сглатывая подступивший к горлу ком.

— Любимая, я тебя не слышу, — его голос звучит глухо, из динамика свистит ветер. Представляю, как Марк прикрывает микрофон рукой и громко всхлипываю.

— Малыш, ты что, плачешь? — тревожно спрашивает трубка, и я реву в голос.

— Марк! Ты позвонил! А я думала, ты меня бросил!

— Что ты, Каро, что ты выдумала, детка, — Марк переходит на яростный шепот. — Я же тебя люблю.

— Ты так долго не звонил, — обнимаю телефон, словно он живой.

— Включи камеру, — хрипло просит Марк, и я включаю.

Вижу его лицо на экране и плачу еще сильнее. Он на улице, там темно, ветер треплет его густые волосы.

— Мне без тебя так плохо, так плохо… — шепчу ему и глажу ободок экрана. — Я без тебя ничего не хочу. Я есть не могу…

Про то, что мне из-за этого тошнит, решаю не говорить. Марку и так плохо, это видно по его растерянному лицу.

— Нельзя так, малыш, — он явно расстроен, — ты должна себя беречь. Каро, тут вот что… — он прокашливается. — Помнишь, дядька этот, Андроник, говорил, что мне надо проверить позвоночник?

— Помню, — киваю, все еще хлюпая носом.

— Он оказался прав. Моя старая травма дала о себе знать, от удара в нем появились трещины, может быть поврежден спинной мозг.

— И что теперь делать? — все звучит так жутко, что я сразу перестаю плакать.

— Отец договорился с клиникой в Израиле, я сейчас вылетаю туда. Звоню тебе из аэропорта. Как раз пока здесь станет спокойнее, наша служба безопасности работает. Если смогу, позвоню из клиники. Или напишу.

— Значит, ничего не поменялось? — вытираю щеки и нос локтем.

— А что должно поменяться? — удивляется Марк.

— Ты мог передумать…

— Ничего не поменялось, малыш. И я не передумал. Вернусь из Израиля, и мы поженимся. Только, Каро, — он мнется, потом договаривает, — у тебя все нормально?

— Да вроде бы, — пожимаю плечами. — А что?

— Я о том, что мы не предохранялись. У тебя нет задержки?

Я лихорадочно вспоминаю, когда у меня в прошлом месяце были месячные и конечно не помню.

— Нет, — говорю на всякий случай.

— А ты тест не делала?

— Не делала. Сделать?

— Я просто хочу знать, что с тобой все в порядке. И если что… ты знай, я в любом случае буду рад, поняла? Какой бы ни был результат.

— Да, Марк, я поняла, — снова слезы текут ручейками, но я их не вытираю. — Стой, ты скажи, родители тебя узнали?

— Конечно! А почему они должны были не узнать? Или ты о публикации?

Киваю, прикусив губу. Марк ладонью приглаживает волосы.

— Произошла ошибка, Каро. Будет опровержение, но уже когда я вернусь.

— Марк, — шепчу я в страхе, потому что понимаю, что это означает, — скажи, что она не опасна.

— Кто, малыш?

— Операция. Иначе почему сразу не объявить, что произошла путаница?

— Не знаю, Каро, эсбэшникам виднее. Нам какая разница, малыш? Я вернусь, и все будет как надо. Ты мне веришь?

Киваю, вытирая слезы.

— Ты такая красивая, — с грустной улыбкой говорит Марк, поднося к экрану ладонь. Я протягиваю свою и осторожно приближаю к экрану.

— Я тебя люблю, малыш, — шепчет он и оборачивается на шум за спиной. Возвращается с расстроенным лицом. — Мне пора, посадка начинается. Я тебя целую так как всегда целовал, помнишь?

— Да, Марк, да… — улыбаюсь сквозь слезы погасшему экрану, целую холодное стекло и прижимаюсь к нему щекой.

После звонка Марка у меня как будто вырастают крылья. Я не хожу, я порхаю! С моего лица не сходит сияющая улыбка, и я хочу обнять весь мир.

А как иначе, если я всех-всех людей на свете обожаю и люблю? Яннис с Менелаем тоже это заметили, недоумевающе косятся, подозрительно переглядываются, а сегодня все утро прошушукались. И посматривают с опаской.

Согласна, перегнула палку. Не надо было кричать прямо с крыльца Менелаю, как я его люблю. Можно было подождать, пока он подойдет ближе. И венок из цветов олеандра, который я сплела для Янниса, не обязательно было упрашивать его не снимать. По крайней мере та семейная пара, к которой Яннис вышел с венком на голове, подозрительно быстро уехала. Даже кофе свой не допили.

— Парни, я в город! — забираюсь в пикап и высовываюсь из окна. — Если что надо купить, говорите.

— А зачем тебе в город, хозяйка? — настораживается Менелай. — Ты же только позавчера из поселка полмашины всякой всячины навезла.

Делаю серьезное лицо, но губы сами собой тянутся в улыбке.

— По личному вопросу! — отвечаю с заговорщицким лицом и сигналю на прощание.

— Ну если только по личному… — бубнит Менелай.