Шхуна, которая не желала плавать (СИ) - Моуэт Фарли - Страница 24

В первый момент мы было решили оставить попытки где-то укрыться от шторма и встретить его в открытом море. Но тут же одумались. «Счастливое Дерзание» текла так, что ненадежный насос еле-еле поддерживал воду в трюме на данном уровне. Двигатель явно находился при последнем издыхании. Ветер с юго-востока свежел. Мы знали, что нам не удастся отойти от берега против ветра и волн. Так или иначе, нам было суждено оказаться на берегу. Мы могли лишь выбирать, как именно это произойдет.

Мы выбрали вторую попытку обойти Литл-Бёрин.

Джек снова прошел на нос. Потом он признался мне, что порывался схватить отпорный крюк, выставить его перед собой и отталкиваться от утесов. И вовсе не такая безумная мысль, как может показаться. Несколько дней спустя смотритель маяка изложил нам свое впечатление от нашего прибытия:

— Я, ребята, слышал вас там часы и часы. И не мог в толк взять, чего вы хотите. То слышу вашу машину, то она вроде замолкает. Ну, думаю, в море ушли, а может, на берег выскочили. И — бац! — опять вы прете прямо на меня. И в последний-то раз, сэр, я уж думал, вы вылезете на обрыв, воткнетесь в мою дверь да и встанете на заднем дворе.

Действительно, в последний раз мы шли прямо на диафон, я даже слышал его у себя на корме: бычье мычание, перекрывавшее тарахтение обалдуйки. Правая рука Джека вытянулась вперед, и я резко положил руль налево. На этот раз и я углядел нависающую черноту, когда мы пошли параллельно обрыву на длину корабля от него. Диафон внезапно взревел прямо у нас над головой. Я сильней навалился на румпель, чернота исчезла, и мы вновь потерялись в мире тумана.

Вот так мы лавировали. Я очень медленно отпустил румпель. Чуть туман начинал чернеть, Джек махал мне рукой. Едва туман снова обретал скорость и остров исчезал из вида, мы вновь осторожно возвращались на прежний курс, пока он вновь не начинал маячить впереди, а тогда повторили тот же маневр. Несмотря на холод, я был весь в мыле, точно загнанная лошадь… И был настолько поглощен своим занятием, что не сразу осознал, что рев диафона отдаляется. Мы обогнули остров и шли теперь вдоль его северного берега.

На колене у меня была разостлана карта, и я вперился в нее, пытаясь отыскать цифры промера глубин, и в конце концов углядел их. Двенадцать фатомов вплоть до самого подножья обрывов — а якорная цепь у нас ровнехонько пятнадцать фатомов.

А Джек на носу уже вытравливал цепь на палубу, ожидая моей команды бросить якорь. Я крикнул ему, и он пришел на корму. Я показал ему цифры. Мы оба знали, что никоим образом нам не отстояться на якоре в шторм, имея в запасе всего три фатома цепи. И тут Джек оскалился в жуткой усмешке.

— К черту! — сказал он. — Держи на север. Войдем в Бёринский залив. Будем идти впритирку к западному берегу и руководствоваться чернотой обрывов.

Так мы и поступили. Взбодренные пьянящим чувством, то ли бесшабашности, то ли законной гордости — ведь уже было сделано невозможное, — мы углубились в Бёринский залив почти на две мили, так ничего и не увидев. Руководствовались мы чернотой, маячившей по левому борту. Когда мы решили, что прошли достаточно, чтобы считать себя в безопасности — насколько это вообще было нам дано, — то выключили двигатель.

«Счастливое Дерзание» плавно заскользила сквозь серую похлебку по неподвижной воде. Где-то лаяла собака. Где-то звонил церковный колокол. Джек бросил лот за борт и получил четыре фатома и илистое дно. Якорь плюхнулся в воду, и звонко запела, разматываясь, цепь.

Немного погодя мы спустились в нашу каютку и уснули.

Глава одиннадцатая

Бёринские ребята

Я проснулся около полудня, проснулся внезапно с неясным ощущением тревоги. Мне снился сон: я командовал «Куин-Мэри» и должен был войти в порт Литл-Бёрина. Все стекла в рубке были замазаны черной краской. На мне были черные очки, а кругом стоял черный ночной мрак, туман и…

Я проснулся. В каюту лился солнечный свет. «Счастливое Дерзание» приплясывала на якорной цепи, волны пошлепывали ее по носу, одаряя жизнью и движением. В снастях свистел ветер, а по мачте резко хлопал фал.

Я сонно слез с койки, прошел на корму, час поработал с насосом, а потом, исполнив свой долг, выбрался на палубу.

День был изумительный, сверкающий солнцем, полный кипучей энергией… Шторм урчал над окружающими холмами, гнал по лазурному небу клочья туч, но внизу, в длинном ответвлении искрящегося залива, дул только свежий бриз. Тумана не было и в помине. А вот о людях и бурлении жизни свидетельств хватало.

Мы стояли с краю флотилии рыбацких судов, гребных лодок, баркасов, среди которых затесались две маленькие каботажные шхуны. Один большой баркас плясал на якоре всего в двадцати ярдах от нашей кормы. В четверти мили к востоку расположилась деревушка из ярко выкрашенных домиков с аккуратными сушилками для рыбы и помостами, с уютной деревянной церквушкой. Залитые белым солнечным светом, на конце маленького причала шестеро ребятишек терпеливо удили керчаков. Вереницы празднично одетых мужчин и женщин двигались по береговой дороге, ведущей от их домов к церкви. И ни единого рыбозавода в пределах видимости!

Ко мне присоединился Джек — красноглазый, чумазый, с всклокоченными волосами (не знаю, какой вид был у меня, поскольку зеркала на борту не имелось), и мы вместе приветствовали нашего первого посетителя. Это был пожилой человек в лучшем своем костюме. Он неторопливо подгреб к нам на плоскодонке. Подойдя к борту, он повернул голову и обозрел нашу шхунку.

— Доброго утречка, шкипер, — сказал он наконец. — В тумане, значит, шли?

Я сознался в этом.

— Ну-ну, — сказал он и метко сплюнул в воду. — В тумане, значит, э? И много раз прежде в заливе бывали?

Я сказал, что мы никогда прежде в Бёринском заливе не бывали.

И тогда он воздал нам высшую хвалу.

— Пожалуй что, тумана-то черней и гуще я в жизни не видывал. Пожалуй что, не хотелось бы мне в такую темь в залив входить.

Мы в благодарность за столь лестный отзыв пригласили его подняться на борт, но он отказался. И сам пригласил нас к себе на берег, заверив, что его хозяйка горда будет угостить нас своим воскресным обедом. Когда мы начали было отказываться, ссылаясь, что с ног до головы перемазаны, а чистой одежды у нас нет, он и слушать не захотел. Заверив нас, что вернется через часок, он погреб назад, ни разу не оглянувшись.

Так нас приняли в Бёрин-Коуве, и это было началом теплейшего, чудеснейшего человеческого общения, какое мне только доводилось знавать. В этом нашем холодном мире обитателям Бёрин-Коува мало найдется равных.

К несчастью, Джек не смог остаться, чтобы сполна насладиться их гостеприимством. В Бёрин-Коуве имелся телефон, и он по глупости воспользовался им, чтобы поговорить с Торонто. Немедленно по тонким проводам на него обрушился водопад срочнейших деловых проблем, и Джек, неукротимый в борьбе с морем, тут увял. Для него плавание кончилось. В лучшем случае временно. На следующий день он поднялся на борт дряхлой машины для долгого возвращения в Сент-Джонс по почти не существующему шоссе через Бёринский полуостров. Очень угнетенный и весьма обескураженный мыслью об его отъезде, я хотел отправиться с ним, но он сразу меня осадил.

— Ты, черт побери, останешься на борту, — сказал он мне своим военно-морским голосом. — Я уговорю Майка Донована составить тебе компанию. Бедняга же не знает, что его ждет. А тогда вдвоем отгоните шхуну в Сен-Пьер. Там, если хочешь, можешь ее оставить, но в Сен-Пьер прийти она должна, чтобы я мог позднее вернуться на нее. Ты понял?

Я понял и с неохотой согласился. Я чувствовал себя несколько виноватым. Плавание наше трудно было счесть приятным путешествием, которое предвкушал Джек. Тем не менее счесть его совсем уж полной неудачей было нельзя. Когда я, попрощавшись, вернулся на шхуну, выяснилось, что он оставил после себя кое-какую память. У носа, точно современный вариант баронского герба, красовался корсет Джека из стали и резины. Какую бы душевную травму ни причинила ему «Счастливое Дерзание», она, во всяком случае, заставила его забыть о болях в спине.