Шхуна, которая не желала плавать (СИ) - Моуэт Фарли - Страница 30

И он сунул мне бутылку. Коньяк «Наполеон». Теплый, но отличный.

Между возлияниями (Пауло не принадлежал к любителям пить в одиночку) я затронул тему водворения «Счастливого Дерзания» на слип.

— Pas de difficile!^[11] Мы в восторге. Через час спустим траулер и втащим вас. Но, месье, почему вы не выпьете еще?

Ну, я выпил, а потом, все еще под впечатлением от встречи с большой черной собакой, я осведомился:

— Эта chien, то есть собака, она ваша? Ведет себя, будто она fou — свихнутая.

Пауло испустил громовой, сдобренный «Наполеоном» хохот.

— Свихнутая? Эта собака? Эта Бланш? Non, старина. Она, как вы это говорите? Она смышленей, чем я. Вот подождите, поглядите.

— Ладно. Je погляжу. Mais qui это vous называете ее Бланш — Белянкой, quand elle est noir, как кусок de carbon?^[12]

— Но почему нет? — с некоторым раздражением ответил Пауло. — Сколько вы знаете людей с фамилиями-красками? А кожа у них какого цвета? А эта собака в любом случае очень чистая душа, белая. Бланш, так?

Неопровержимая логика. Мы сидели рядышком на штабельке досок и ждали. Я предполагал, будто мы ждем, когда бригада на слипе подаст сигнал, что все готово к спуску. Но когда несколько минут спустя они крикнули: «Порядок!» — Пауло только просиял на них улыбкой, помахал бутылкой и остался сидеть.

— Ждете vous развести une gross tete de^[13] пары?

— Non, non, — сказал Пауло. — Мы ждем Бланш.

И тут из-за угла обращенного к городу главного здания верфи появилась компания разнообразнейших собак. Было их пять, начиная от огромного, неуклюжего, пыхтящего квазисенбернара до крохотной, коротконогой тявкалки, «хрустячки» по-ньюфаундлендски. Они стремительно вылетели из-за угла. Замыкала процессию Бланш.

Пауло вскочил и скрылся в своем пекле. Гудок издал три коротких вопля, и люди попрыгали с трансбордера. И тут же на него вскарабкались собаки. Без особой охоты — одна-две даже робко попытались улизнуть в сторону города. Куда там! Словно черный дьявол, загоняющий грешные души в ад, Бланш предвосхищала эти попытки: рычание, щелканье зубов — и дух сопротивления покидал дезертиров.

Лебедка взревела. Большой барабан начал вращаться, вытравливая канат. Трансбордер дернулся и заскользил по наклону к воде. Собаки безмолвствовали, только квазисенбернар зажмурил глаза и тихо поскуливал.

Вскоре все собаки уже барахтались среди пены. Трансбордер погрузился почти весь. Траулер включил двигатели и вышел в гавань. Спуск завершился.

А впрочем, не совсем. На воде теперь плавало множество всякой всячины. В большинстве — деревянные клинья, а среди них пять собачьих голов. Тут мне стал ясен скрытый смысл разыгравшейся передо мной странной сцены.

Каждая собака подплывала к клину. Каждая собака в зависимости от своих размеров, способностей и силы либо хватала клин зубами, либо начинала толкать его грудью, трудолюбиво буксируя тяжелый кусок дерева к берегу.

Рядом со мной возник Пауло, ухмыляясь до ушей.

— Не очень свихнутая, э? Бланш, она заставляет всех этих чертовых собак работать. Ils ne l’aiment pas^[14], это так, но, черт возьми, что они могут? Работают или получают укус. Бланш, она хорошо с ними справляется.

Бланш выбралась на берег последней. Встряхнулась, взыскательно оглядела воду, проверяя, не надо ли вытащить еще что-нибудь, и, даже не взглянув на своих помощников, чинно прошествовала к своему любимому ложу. Только когда она блаженно разлеглась на солнышке, остальные собаки начали робко покидать верфь. Им дали отбой.

У меня было несколько вопросов к Пауло. Мы отправились в «Л’Эскаль», и тут он мне все объяснил.

Бланш, сообщил он, не его собака и вообще ничья. Родом она была из маленького портового селения Гран-Бруи на южном берегу Ньюфаундленда в ста милях к западу от Сен-Пьера.

Гран-Бруи славится своими черными водолазами — не следует путать этих собак с лабрадорами, породой, созданной в питомниках, или с гигантскими ньюфаундлендами. Обе эти породы восходят к местной собаке-водолазу, появившейся, видимо, благодаря естественному отбору на Ньюфаундленде или на Сен-Пьере. Предками ее была в настоящее время исчезнувшая европейская порода, завезенная в эти края баскскими рыбаками сотни лет назад. Эти собаки, действительно феноменальные пловцы, до последнего времени уходили в море почти на всех рыболовных судах. Обязанности у них были двоякие: служить спасателями, если человек падал за борт, и хватать треску, которой удавалось выскользнуть из сети, когда она поднималась на поверхность.

Несколько лет Бланш выходила в море со своим хозяином, шкипером маленькой шхуны в Гран-Бруи. Затем в бурную февральскую ночь шхуну выбросило на камни у мыса Галантри-Хед на Сен-Пьере. Команда и собака благополучно выбрались на берег, где люди нашли приют в ожидании возможности вернуться домой.

Первая такая возможность представилась, когда их взяли на борт большой шхуны, отправлявшейся на Банки. Хозяин Бланш оставил ее на попечение Пауло, пока он за ней не вернется, однако шхуна пропала без вести. Никаких следов ее команды найти не удалось, и ее судьба так и осталась тайной.

Бланш поселилась на верфи. Прежде после спуска очередного судна рабочие отправлялись на лодке подбирать плавающие клинья. Но в одно прекрасное утро Бланш решила поработать за них. И проделала это так успешно, что ее зачислили в платежную ведомость верфи.

Хотя она была исполнена женственности, Бланш презрительно отвергала ухаживания городских дворняг. Они были не в ее вкусе. Затем как-то весной на ньюфаундлендской шхуне прибыл черный красавец одних с ней кровей. Стремительный роман, а затем возлюбленный Бланш снова ушел в море, оставив ее беременной.

Она продолжала выполнять свои обязанности, пока Пауло и другие рабочие не начали за нее тревожиться. Они чувствовали, что даме в положении не следует трудиться столь усердно в столь холодной воде. И попытались уговорить ее уйти в отпуск. Но Бланш не пожелала. Она нашла собственный выход из дилеммы.

Как-то днем, когда она была уже на втором месяце, Пауло дал сигнал к спуску. Бланш, вместо того чтобы помчаться к слипу, вылетела за ворота и исчезла. Пауло удивился, но он удивился еще больше, когда несколько минут спустя она вернулась, слегка цапая за задние ноги большого спаниеля, принадлежавшего губернатору Сен-Пьера.

Она безжалостно загнала беднягу в трансбордер и не выпускала, пока спуск не завершился. А тогда принудила его собирать клинья с ней вместе.

— Она всего раз поучила этого пса, — сказал Пауло, — и с тех пор он знал, что от него требуется. Ему это не нравится. Mon Dieu, в первый раз он визжал как черт, но ничего не мог сделать. А потом, чуть я дам гудок, Бланш бежит за ним. Один раз он спрятался, но на другой день она изловила его на улице и почти оторвала ему ухо. И с тех пор он слушается.

До родов Бланш пополнила ряды своей бригады и так хорошо обучила подневольных помощников, что они справлялись с работой и без нее. Когда ее щенки подросли и отправились в море на разных судах, Бланш сохранила свою бригаду, не потому что так уж нуждалась в помощниках, а, остается предположить, ради удовольствия превращать в честных рабочих псов компанию «городских» бездельников.

— Иногда она обучает новичка, — продолжал Пауло. — Доберман, он совсем новый. И плавает плохо. Надеюсь, он не утонет. А то его хозяин — новый начальник жандармов, еще один чертов французик из Парижа…

В тот же день «Счастливое Дерзание» забралась на трансбордер, освободившийся от траулера, и во мгновение ока вознеслась на берег. Среди всех этих машин она выглядела совсем игрушечной, жалким ничтожеством в сравнении с «Сэнди-Пойнтом» на соседнем слипе. Как неизящно выразился Майк: