Выбери любимый жанр

Необыкновенное лето - Федин Константин Александрович - Страница 25


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

25

– Знаешь, – сказал он матери, – мы заложим её пока из того, что есть у тебя и – немножко, правда, – у меня. Все-таки наберётся названий с полсотни. Ну, а полки…

– Полки ты пока возьми из учительской, они там лишние, я достану для учительской шкаф, как только проведу смету.

Вера Никандровна незадолго была назначена заведующей школой и слегка упивалась своей распорядительностью. Даже в дискуссиях о перестройке преподавания она чаще чем нужно произносила слова – смета, штаты, перерасход, отодвинувшие привычный её лексикон – программа, расписание, часы.

Полка из учительской не понравилась Кириллу. Она была узка и так запачкана чернилами и старыми керосиновыми разводами, что он раздумал было её брать. Но в учительской обнаружился склад исписанных школьных тетрадок, пущенных на растопку, и обложки их с внутренней стороны не выцвели, были чисты. Этими синими обложками решено было обить полку. Попробовали – получалось очень неплохо. Полку, разумеется, пришлось поставить пока вдоль стены: нелепо было бы ткнуть её поперёк, хотя Кирилл сначала примерил – как выйдет, когда полок будет много, – и выходило тоже очень хорошо.

Вера Никандровна распрямляла столовым ножом проволочки, которыми были сшиты тетради, аккуратно снимала обложки, а Кирилл облекал в них полку, жёстким пальцем проглаживая бумагу на рантах досок.

– Да, я хотел тебе сказать, что смотрел сегодня квартиру, которую мне подыскали.

– Что же ты молчишь? Где это?

– Удобное место. Недалеко от Верхнего базара. В доме Шубникова, знаешь?

Вера Никандровна чуть-чуть охнула, но тотчас перехватила вздох, и Кирилл, не обернувшись, спросил:

– Ты что?

– Укололась, – сказала она, – наколола палец на проволочку.

– Ты осторожнее. Знаешь, эти гвоздики да проволочки…

– А ты смотри не занозись, – сказала она, быстро закладывая за уши спустившиеся волосы.

– У нас в полковом комитете был случай, – сказал Кирилл. – Пришли в одну деревню, в Полесье. Солдаты увидели на каком-то дворе самовар. Давно не попадалось самовара, – давай чай пить. Стал один паренёк лучину щепать – вкатил себе в ладонь щепку. Посмеялись. А через два дня свезли его в околоток: антонов огонь. Всю войну прошёл, в каких только столпотворениях не был, а тут – на старушечьем деле!

– Умер?

– Нет. Отрезали руку. Славный был парень. Член комитета.

– Вот видишь, – сказала мать.

– Чего же – видишь? Это ты палец наколола, я для тебя рассказываю.

– И большая квартира? – спросила погодя мать.

– Купеческая. Хоть на велосипеде катайся.

– Зачем тебе такая?

– Если бы ты со мной переехала…

– Да если бы можно…

– Я понимаю. Я думаю – займу две комнаты, там есть с отдельным ходом.

Они не глядели друг на друга, занятые своей нетрудной работой. Кирилл приноровился ловко прибивать бумагу к доскам полок снизу – сверху она должна была держаться книгами.

– Не знаю, будет ли тебе там хорошо, – сказала Вера Никандровна.

– На квартире? А почему? Мне ведь не надо ничего особенного.

– Я знаю, – сказала она тише и оглянулась на сына. – Но в этом доме есть нечто особенное.

– Привидения?

– Да, может быть, – ответила она, стараясь усмехнуться.

– Если бы с купцом что-нибудь приключилось недоброе, я ещё понимаю. А то – ничего чрезвычайного. Выселили, дом муниципализировали – и все. Мне говорили, он даже где-то у нас на службе. Откуда же взяться привидениям?

Он с улыбкой обернулся на мать и вдруг понял, что она не шутит: все в ней затруднилось – от движений поникших рук и медлительной жизни лица до дыхания. Она повела на него взглядом и увидела, что он ждёт.

– За Шубниковым была замужем Лиза, – сказала она.

Смуглость его сделалась как будто темнее, в ней появился зеленовато-оливковый оттенок, он не двигался.

– Ты не спрашивал, поэтому я не говорила, – словно устраняя его упрёк, добавила Вера Никандровна.

Он отвернулся, провёл тяжеловесно кулаками вдоль полки в обе стороны и так, с раздвинутыми руками, постоял молча.

– У меня вся бумага. Ты отстала, – сказал он.

Она подала ему несколько обложек, он начал обивать нижнюю полку нагнувшись и скрывая лицо. Вдруг он с коротким присвистом втянул сквозь зубы воздух и распрямился.

– Что, и правда заноза? Покажи! – шагнула к нему Вера Никандровна.

– Пустяки, – буркнул он, прикусывая зубами кончик пальца и потом широко размахивая рукой, так, что мать не могла приблизиться.

Он бросил работать и, отойдя к окну, открыл его. Вдалеке звонил трамвай, и угрожающее гудение мотора взбиралось выше и выше, переходя в нетерпеливое вытьё и сразу оборвавшись. Обиженное коровье мычание откликнулось трамваю. Стадо начало появляться из-за поворота улицы. Закат уже покрасил тесовые домики, они стали картинными. Пыль вышла над скотом из-за угла, будто коровы несли её – насквозь зарозовевшую от солнца – на своих рогах.

– Ты говоришь – была, – произнёс Кирилл в окно и, не получая ответа, досказал громче: – Была за ним, а теперь?

– Она ушла от него во время войны, – ответила Вера Никандровна.

Он опять умолк и долго смотрел на слободку – как её домишки сменяли беззаботную розоватость на всполошную красноту и как этот заревный свет, ещё горя огнём, уже притушивал все вокруг золистой тенью крадущегося вечера. Довольнее и в то же время просительнее мычал скот, расходясь по воротам и калиткам. Потом все стихло.

– А что же теперь? – спросил Кирилл, будто обращаясь к тишине.

– Я не знаю – что. Она ушла к отцу.

– У неё дети?

– У неё, кажется, один сын.

– Сколько же ему? – спросил Кирилл, помедлив, и вдруг, резко отвернувшись от окна, подошёл к матери, торопясь отвёл её к деревянному, по-канцелярски чинному диванчику, и они сели рядом.

– Я вижу, тебе все известно, да? Как это случилось? Как могло, как могло случиться? Что это? Как ты понимаешь? Почему, почему, почему?

Он обрушил на неё эти прорвавшиеся расспросы дерзко, точно развязав в себе сразу все узлы, разворошив, раскидав прочь путы, которыми держал своё неутолённое желание все знать. И мать, словно обрадованная его жадностью, так же неудержно, как он начал расспросы, стала говорить всё, что пережила за него когда-то вместе с Лизой, что передумала о Лизе и что когда-либо слышала о ней или догадывалась, – говорить о таких воодушевлённых мелочах, так странно зримо, как способна говорить лишь женщина о другой женщине и лишь тогда, когда ставит себе целью ничего не скрыть.

Кирилл сидел, облокотившись на колени, уткнув подбородок в кулаки. Он не пропустил ни слова из рассказа матери. Конечно, он знал Лизу только как Лизу. Но она была, кроме того, Мешковой. Прежде для него Мешковы не существовали, была одна Лиза. Наверно, и о себе он думал в то далёкое время только как о Кирилле. А он был ещё сыном Извекова, которого, правда, не помнил, и сыном учительницы, вырастившей его тем, кем он сейчас был. То, что Лиза была Мешковой, как будто объясняло, что с ней случилось, но объяснение не удовлетворяло его. По-прежнему казалось, что Лиза пошла против себя, и было непостижимо – почему, и он хмурился, затапливаемый подробностями, которые изливала мать. Обилие их начинало обременять, хотелось сделать этот первый разговор о Лизе последним, заключить его окончательным выводом, и Кирилл сказал:

– Что же ты думаешь о ней в конце концов?

– Я думаю, она слишком добра.

– Слабовольна?

– Нет, добра. Добра к тому, кто к ней ближе в данную минуту. Добра вообще, беспредметно.

– Беспредметно? – переспросил он и протестующе дёрнул плечами. – Это хуже, чем слабовольна. Это значит безразлична. Но, по-моему, ты ошибаешься. Может быть – мягка?

– Может быть, мягка, – сказала Вера Никандровна, задумываясь вместе с сыном.

Они слышали тяжёлые шаги по лестнице – наверно, не спеша поднимался сторож: пора было ставить самовар.

– Но она всё-таки ушла от мужа, увела с собой ребёнка, – сказала Вера Никандровна, – безвольная женщина едва ли способна на это.

25
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело