На грани безумия (СИ) - Кельт Владимир - Страница 10

— Как всегда, — ответил я.

— Я тебя обожаю!

Я достал из тумбы бутылку красного эрзац-вина, которое всегда держал для Мэй. Налил ей бокал, плеснул немного себе и уселся в кресло напротив. Нас разделял небольшой, покрытый царапинами пластиковый стол, но все же я чуял запах Мэй так, если бы она сидела у меня на коленях. Пахла Мэй цветами, мылом и сексом.

Она подкурила длинную тонкую сигарету и со всей серьезностью спросила:

— Что случилось? Рассказывай.

Я рассказал обо всем, что произошло со мной за последнее время. О тестировании у Бартона, о чертовой лицензии, о трупах в тринадцатом секторе и о Кассандре Милз. Рассказал все без утайки, вывалил на голову бедняжки Мэй столько, что даже засомневался: поймет ли она меня?

И вот она сидит напротив, красивая и сексуальная, внимательно слушает, выдыхает струйки сизого дыма и сосредоточенно о чем-то думает. Странное дело, но в такие моменты я никогда не хотел Мэй. Наверное, потому что относился к ней по-особенному. Мы познакомились через пару месяцев после смерти Лины. Я тогда вляпался в дерьмо и с особым усердием катился вниз по наклонной. В один из вечеров вызвал на дом дорогую шлюху — приехала Мэй. Я был пьян и был с ней очень груб, вел себя как мерзкое похотливое животное, за что и получил. У Мэй отличный хук правой, отрезвляет. Надо отдать ей должное — вместо того чтобы уйти, она принесла льда, и мы разговорились. Той ночью Мэй разбила мне нос, но смогла хоть немного подлечить израненную душу. Мы проговорили до утра, затем я заплатил и она уехала. С тех пор мы стали друзьями.

— Значит Бартон по-прежнему считает, что у тебя НОКС, — задумчиво сказала Мэй, подкуривая очередную сигарету. — Надеюсь, ты ему не рассказал про эту Кассандру?

— Конечно нет, — фыркнул я. — Если бы рассказал, он решил бы, что у меня обострение, и списал в Хранилище. Я не хочу в Хранилище, Мэй. Если меня спишут, то живым я оттуда не выйду. Для меня остаться в Иллюзионе на такой долгий срок — это верная смерть, мозг не выдержит, попросту сварится.

Она наклонилась ко мне через стол и пристально посмотрела в глаза.

— Тебя не спишут, Акс. Что бы ни заливал Бартон, он не имеет права этого сделать из-за одних только снов или фантазий. Это банальное запугивание. Зато если ты сорвешься прилюдно при свидетелях или кому-то навредишь на этой почве — тогда у него будет зеленый свет. Так прописано в медицинской директиве «Тридцать два-У». Это единственное за что могут списать по медицинским показаниям, а за остальное списывают юстициары.

— Точно?

Мэй скорчила обиженную мордашку.

— Да! Я все-таки нейропсихолог и училась в институте!

— Тебя отчислили, — усмехнулся я.

— Ну и что. Зато вот это, — она постучала пальчиком себе по лбу, — вот это им не отобрать. Мои знания остались при мне. Акс, я могу дать пару советов как обмануть Бартона на следующем тестировании. Если все сделаешь правильно, то получишь обратно свою лицензию.

Я нервно усмехнулся. Вытряхнул из пачки последнюю сигарету, подлил Мэй вина.

— Я уже ни в чем не уверен… Не знаю как тебе объяснить… — я замялся. Нервно крутанул колесико зажигалки, подкурил. — Мэй, я ведь действительно уверен, что Лину убили в Иллюзионе.

Она хотела что-то сказать, и уже открыла рот, но я остановил жестом.

— Нет, не надо, Мэй. Я знаю, что ты сейчас скажешь. Что в Иллюзионе нельзя убить, что виртуальная смерть возможна, только если во время подключения на фоне пережитого тебя шибанет инфаркт, инсульт или еще какая-нибудь болячка. Ты скажешь, что в реальности людей не пронзают ледяными копьями, скажешь что…

— Да, скажу, — кивнула Мэй. — Аксель, я всегда говорю тебе только правду. Прости, но тут я согласна с Бартоном и выводами комиссии. Ты был в Иллюзионе и видел кошмар во время вашего совместного с Линой подключения. А когда экстренно прервал соединение, то находился в состоянии аффекта от пережитого. На это состояние наложился шок, и тебе показалось, будто ты видишь ледяное копье в ее груди.

Я болезненно зажмурился и откинулся на спинку кресла. Зажатая между пальцами сигарета истлела.

— Они сказали, что пока мы были подключены к Иллюзиону, кто-то проник в квартиру и убил Лину. Орудие убийства — неизвестный острый предмет… — я открыл глаза и зажал окурок в кулаке. — Херня. Следов проникновения в квартиру не было, капсулу Лины не вскрывали, связь с Иллюзионом не прерывалась. Понимаешь⁈ Я проверял дважды!

— Аксель…

— Нет, послушай! Я ведь сам прервал ее подключение, понимаешь? Это сделал я. И я видел то копье, видел! Лину убили в Иллюзионе. Пока не знаю, как именно, но это случилось там!

— Аксель, успокойся, прошу.

— Я спокоен.

— Нет! Черт бы тебя побрал! Ты не спокоен, Акс. Возьми себя в руки, и больше никогда и никому не говори того, что сейчас сказал мне, иначе действительно попадешь в Хранилище! Ты уже и так доигрался. Из-за таких заявлений тебя лишили лицензии и записали в сумасшедшие. Хочешь добавки?

— Мэй, я ведь нащупал кое-что. Те трупы в капсулах… я должен все выяснить, я не могу прождать еще неделю, пока доктор Бартон проведет тестирование. Знаешь, может у меня паранойя, но мне кажется, что он специально затягивает, что хочет получить полный доступ к моему нейроимпланту, и…

— Брось, — отмахнулась Мэй. — Не накручивай себя. Бартон просто делает свое дело, вот и все.

— Мне нужна эта гребаная лицензия.

Мэй хихикнула, прикрыв рот ладошкой.

— Акс, только не говори, что какая-то гребаная лицензия тебя остановит!

Мэй была права — отсутствие лицензии меня действительно не останавливало, но чертовски усложняло жизнь, поэтому приходилось искать компромиссы.

В первую очередь — с законом, во вторую — с совестью.

И если договориться с собой получалось довольно быстро, то с законом выходило не всегда. Зная, что за мной водится подобный грех, я осторожничал. В наше время везде есть глаза и уши: камеры и жучки, дроны, стукачи, и предатели в полиции. Кто знает, может вот этот чахлый голубь напичкан техникой и не просто так курлычет на парапете, а следит за мной. Я прекрасно понимал, что уже давно у начальства «на карандаше», и что слежка действительно возможна, ведь доброму доктору Бартону ничего не мешало состряпать на меня донос.

Перед глазами явственно встал монолит Хранилища с огромными металлическими воротами, с турелями по периметру и бесчувственными «големами» в качестве надзирателей.

Я тряхнул головой, прогоняя видение. Развитое воображение пригодится для Иллюзиона, а здесь, в реальном мире, оно может сыграть со мной злую шутку. Здесь нужен холодный ум, и действовать надо осторожно, не переходя тонкую грань.

С этими мыслями я вошел в приземистое здание полицейского участка сектора 13-Z. Наверное, все полицейские участки одинаковы, и не будь на фасаде красной голограммы «ПОЛИЦИЯ. Участок 11. Сектор 13-Z», я бы решил, что приперся в родной «Восьмой». Специфический шум обрушился на меня лавиной. Слышался плач и жалобы пострадавших, отборная ругань задержанных, и резкие фразы людей в форме. Голоса перемежались клацаньем большого стационарного терминала для приема заявлений и жалоб. В нашей «Восьмерке» таких было три, а тут всего один, у которого собралась очередь. Старуха с искусственным красным глазом-камерой подслеповато щурилась, здоровой рукой она щелкала по клавишам голографической клавиатуры терминала, а больную руку — усохшую, с обрывками проводков от негодного протеза, она прижимала к себе, словно убаюкивая. Недовольство в очереди нарастало:

— Давай скорее, карга!

— Отправляйся к Иным!

Я протиснулся к терминалу и показал старушке куда нажать для отправки жалобы. Терминал проглотил цифровую проблему этой несчастной женщины с безразличным клацаньем.

Клац! Принято. Следующий.

Клац! Следующий.

Ты нужен Лост Сити! Именно ты!

Следующий.

Вот так работал первый пункт конвейера правосудия. Он пах дешевым эрзац-кофе, кислым потом и немытыми телами. Пах людской злобой и отчаянием, ведь в полицию не приходят для того, чтобы поделиться своим счастьем.