Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 3

– Дядя Эмиль этим путем вел тетю Розу в Мон-Сен-Мартен, когда он подорвал нацистский поезд, чтобы ее спасти… – двойняшки закивали:

– Ее, и еще две сотни человек. Там теперь стоит памятный знак, папа нас возил на то место… – Виллем подумал о будущем мемориале в поселке:

– Надо найти хорошего архитектора, то есть он уже есть… – дедушка Теодор, правда, написал, что он не скульптор:

– Но в Америке у меня много знакомых. Присылай мне идеи, мы что-нибудь придумаем… – утром, за холостяцким, как весело сказал Гольдберг, завтраком, Виллем прочел письмо из Израиля, от дяди Авраама:

– Той неделей пришло… – Эмиль захрустел тостом, – я знал, что ты приезжаешь, поэтому не стал тебе пересылать конверт… – комиссия при Яд-ва-Шеме приняла к рассмотрению дело, как говорилось в письме, праведников из Мон-Сен-Мартена. Виллем покрутил головой:

– Дедушка, бабушка и весь поселок. Но как же вы, дядя Эмиль… – вытерев губы салфеткой, Гольдберг заметил:

– Я еврей, милый мой. Евреям такая награда не полагается… – он подвинул юноше банку джема:

– Лада варила с девчонками. Малина этим годом вышла отменная… – оставив Ладу и девочек раскладывать припасы для пикника, Виллем помог Густи спуститься в лощину:

– Здесь тоже малина растет, – вспомнил он, – как на развалинах охотничьего дома де ла Марков. Но я не слышал, чтобы ее отсюда приносили… – над верхней губой девушки блестели капельки пота, она вытерла лоб:

– Осень, кажется, будет теплой. Но с вашей африканской жарой, не сравнить… – пробормотав: «Это верно», Виллем отвел глаза от длинных ног в синих джинсах. Сняв кашемировый кардиган, Густи завязала его вокруг пояса брюк. Шелковая рубашка открывала начало белой шеи. Католический крестик заблестел на солнце. Виллем сглотнул:

– Розы здесь такие, как в замке. В Мон-Сен-Мартен их привезли мои предки, крестоносцы… – перед глазами встали пожелтевшие страницы изданного в прошлом веке тома. Книга была любимым чтением Маргариты:

– Когда она сидела в подвале, она не расставалась с изданием, – подумал Виллем, – там собрали местные поверья и легенды… – он откашлялся:

– Говорят, что сад заложил сам Арденнский Вепрь, только непонятно зачем… – колючка розы оцарапала ему палец. Он невольно отдернул руку. Солнце ударило в глаза. Словно сквозь туман, Виллем услышал уверенный мужской голос:

– Он странно говорит, но я вроде бы все понимаю… – издалека заржала лошадь:

– Откуда лошадь, – успел удивиться Виллем, – на фермах их осталось мало, везде завели тракторы… – по каменным ступеням прошелестели легкие шаги. Незнакомец сказал:

– Твое убежище, милая. Я велел высадить здесь розы из замка… – женщина, таким же странным говором, отозвалась:

– Но если меня найдут, Гийом… – лязгнул металл, он усмехнулся:

– Не найдут. Никто не сунется в логово Арденнского вепря, Роза.

На подоконнике грубого камня рассыпались бархатистые лепестки бордового цветка. Букет в серебряной вазе стоял у открытого, в мелких переплетах рам, окна. Мирно журчал родничок, над кустами жужжали пчелы. Спелая малина в глиняной чашке испачкала пухлые губы женщины:

– Словно кровь, – подумал Гийом де ла Марк, – ерунда, ничего не случится. Лето она проведет здесь, а осенью я что-то придумаю… – Арденнский Вепрь пока еще не знал, что.

Над выточенной из сосны колыбелью повесили балдахин цвета глубокого граната. Таким же было и ее платье, скроенное по новой итальянской моде. Прорези в расшитых золотом рукавах открывали белый лен нижней рубашки, отороченной кружевом. Вырез на груди обнажал нежную ложбинку. Она наклонилась над люлькой:

– Смотри, – зачарованно сказала женщина, – она улыбается. Ей всего две недели, а она улыбается. Гийом… – ее низкий голос надломился, – но как же это будет…

Арденнский Вепрь, сеньор де ла Марк, неожиданно ловко подхватил на руки девочку. Младенец не заплакал. Темные глазки заинтересованно рассматривали шитье на его камзоле. Из-под чепчика выбилась кудрявая, тоже темная прядка волос:

– Не поверишь, я только с ней… – де ла Марк покачал девочку, – впервые держу младенца… – жена родила ему четверых детей, но мальчиков забирали к отцу, когда они начинали ходить и говорить. Девочек он вообще видел только на торжественных обедах в замке:

– Где женщины сидят отдельно от мужчин. Хотя говорят, что в Италии накрывают общую трапезу для всех… – он весело сказал девочке:

– Твоя мама поет о мае, а на дворе июнь. Он и еще и жарким выдался. Только середина месяца, а малина поспела… – она сгрызла еще одну ягодку:

– Это еврейский язык, как ты его понимаешь… – он поцеловал девочку куда-то в чепчик:

– Твоя мама ни в грош не ставит мои способности, милая… – женщина покраснела, – я знаю испанский язык, слова очень похожи… – вытянув ручку из пеленок, девочка сморщила личико:

– Есть хочет, – он передал младенца матери, – а насчет того, как это будет, ни о чем не волнуйся. Семья в Аахене надежная, я нашел их через приятелей… – Арденнский Вепрь сделал вид, что нуждается в ссуде:

– Всегда могут случиться непредвиденные расходы, – смешливо сказал он Розе, – на старости лет я обзавелся… – он запнулся, женщина вздохнула:

– Любовницей и бастардом… – он буркнул в светлую, с едва заметной проседью, бороду:

– Язык у тебя словно бритва, Рейзеле… – женщина отозвалась:

– Ты еще и наш говор знаешь… – де ла Марк развел руками:

– Немецкий язык, только вы его коверкаете. Хотя французы утверждают, что мы тоже коверкаем их речь и произношение. В общем, я съездил в Аахен, договорился с месье Жаком, то есть Яаковом… – ростовщик Гольдберг согласился взять ребенка под свою крышу:

– У них с женой дети умерли, и даже внуков им не оставили… – заметил сеньор, – до осени пусть маленькая Роза поживет у них, а потом ты ее заберешь. Сама понимаешь… – он привлек женщину к себе, – не стоит держать девочку в лесу. Все считают, что это моя охотничья сторожка… – он обвел рукой стены, – акушерка получила от меня столько золота, что может год ничего не делать, но ничто не спасет от досужей болтовни кумушек. Учитывая, что жители Льежа меня не слишком любят, я не хочу рисковать тобой и девочкой…

Словно поняв, о чем говорит отец, девочка оторвалась от груди. Сладко запахло молоком, Арденнский Вепрь улыбнулся:

– В Аахене тебе найдут кормилицу, а осенью тебя заберет мама, милая… – он обнял стройные плечи женщины:

– Малышка будет жить в другом мире, обещаю. Скоро новый век, осталось каких-то пятнадцать лет. Я твердо намерен увидеть следующее столетие…

Резкий порыв ветра, заколебав балдахин, развеял по комнатке лепестки роз.

В марте Европу осенило солнечное затмение. Год начался дурным предзнаменованием. Говорили, что война, тянущаяся между Францией и Бургундией, вспыхнет с новой силой, что вернется Черная Смерть, что турки опять высадятся на юге Италии, где они несколько лет назад казнили восемь сотен христиан, отказавшихся принять ислам:

– Евреи отравят колодцы, осквернят святые дары, как сто лет назад в Брюсселе, – судачили на рынке в Льеже, – тогда они убрались из страны, но теперь вернулись…

Христианнейшие короли Испании, Фердинанд и Изабелла, издали указ об изгнании евреев из Испании. Во Францию и Нижние Земли хлынули беженцы. Льежская община, где едва насчитывалась сотня человек, приняла еще два десятка потерявших кров и состояние братьев. Отец Рейзеле, ювелир, отдал чердак их дома семье из Андалусии:

– Прошлым годом тоже стояло жаркое лето… – женщина сидела у окна сторожки, – под хупой Исаак сказал, что чувствует себя, словно в Испании… – над заросшими глухим лесом холмами повисли крупные звезды. Вспомнив покойного мужа, Рейзеле вздохнула:

– Даже трех месяцев мы вместе не прожили. В августе поставили хупу, а на Суккот в город привезли его тело… – проводив родителей и младшего брата в Амстердам, муж Рейзеле стал помогать тестю в делах: