Вельяминовы. За горизонт. Книга 3 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 55

– Как на портрете в стиле Ватто, что висит в библиотеке, – вспомнил Джон, – где он написал тогдашнюю бабушку Марту… – иногда, глядя на портреты, тетя немного мрачнела:

– Еще одного не появится, – замечала она, – наша Марта, сестра Ника, погибла, а другой девочки не родится… – Джон больше всего любил нынешнюю картину, кисти дедушки Федора Петровича:

– Тетя Марта словно птица, будто ее ничто не может удержать. Но она и правда такая. Она поймет, что мне шестнадцать, что я должен выбираться из Англии. Папа в моем возрасте, правда, еще сидел в Итоне, но в двадцать один год он начал воевать в Испании…

Джону оставалось найти себе сопровождающего. Личный самолет за ним бы никто не прислал. Он успел выяснить, что авиакомпании наотрез отказываются перевозить подростков без опеки взрослого пассажира:

– Тетя Марта и дядя Максим заняты, вообще все заняты, а одного меня на борт не пустят. Что за косность, на дворе новый век. Но Ева с Маргаритой собираются в Конго… – кузина блаженно лизала рожок с фисташковым мороженым. Она сморщила изящный нос, подставив белоснежные щеки весеннему солнцу. Бесконечные ноги в разбитых кедах, она вытянула поперек дорожки. Возвращаясь от лотка с кофе, Джон едва не споткнулся о тонкие щиколотки. Кузина подняла темные очки:

– Капуччино, отлично. Восстановим силы перед вторым таймом… – отхлебнув из чашки, герцог откашлялся:

– Ева, ты не думала полететь в Конго с посадкой… – глубоко вдохнув, Джон выпалил: «Скажем, где-нибудь в Северной Африке».

Горлышко бутылки звякнуло о бокал. Филби добавил в коктейль немного тоника:

– Вам это сейчас поможет, – добродушно сказал он, – заканчивать вечер лучше джином. Я вызову такси, поезжайте в Найтсбридж, отоспитесь… – он удивился, что парень, несмотря на пяток мартини в баре и стакан виски на квартире, твердо держась на ногах, позвонил в Хэмпстед:

– Он не казался пьяным, когда разговаривал с миссис Кларой, – вспомнил Филби, – наш Моцарт умеет держать себя в руках… – Филби подумал, что такого следовало ожидать:

– Он выжил в Аушвице, где ему нельзя было рот открывать, чтобы никто не заподозрил его в еврейском происхождении… – мистер Авербах давно рассказал ему историю своего спасения из лагеря, – а он тогда был ребенком. Нет, Моцарт крепкий парень… – по словам тещи музыканта, его жена пока не вернулась с репетиции в Ковент-Гарден:

– Все закончится после полуночи… – Авербах устало опустил трубку на рычаг, – в Найтсбридж она не поедет… – Генрик отговорился ранней записью:

– Я переночую на квартире, тетя Клара… – язык подопечного Филби не заплетался, – передавайте всем привет…

В пыльном окне неухоженной квартирки сиял весенний закат. Птицы метались вокруг черных ветвей деревьев, пылающий золотом горизонт протыкали шпили церквей. В полуоткрытую форточку доносился колокольный звон:

– Пасха в следующее воскресенье, – Филби отдал стакан с коктейлем Моцарту, – он говорил, что с континента приезжает и будущая доктор Кардозо, что нам очень на руку… – Филби присел рядом с Авербахом на продавленный диван:

– Пока не стоит ничего говорить жене… – рассудительно заметил он, – доктора ошибаются, лаборатории присылают неверные результаты анализов. В общем, лучше не торопиться… – серые глаза парня запали:

– Он всю войну ждал отца, тот его нашел, но потом они опять разлучились. Он пока не знает, что его отец работал на СССР, но скоро узнает. Мы объясним, что мистер Авербах сделал выбор добровольно… – Филби понимал, почему Моцарт страдает:

– Он сирота, на его глазах погиб отец. Он хотел семью, детей, а теперь выяснилось, что этого никогда не случится. Другой бы на его месте облегченно вздохнул, но видно, что для парня это важно… – Филби добавил:

– В других странах тоже есть доктора. Если вам предложат гастроли в СССР, соглашайтесь, там отличная медицина. Я больше, чем уверен, что русские врачи разберутся в ваших анализах лучше американских… – Авербах помотал растрепанной головой:

– В СССР меня не пустят, я израильтянин… – Филби поднял бровь:

– Дипломатические отношения восстановлены, я не вижу препятствий к вашим гастролям. Вас там будут носить на руках и с удовольствием помогут в медицинских нуждах… – он не хотел пока наседать на подопечного:

– Надо посеять в нем зерно сомнения… – стоя у окна, Филби смотрел, как Моцарт садится в такси… – пусть он поварится в собственном соку. Жене он ни в чем не признается. Когда ему придет официальное приглашение из Москвы, от министерства культуры, он вспомнит наш разговор… – Филби не сомневался, что американские врачи правы:

– Это к делу отношения не имеет… – он сунул руку в карман твидового пиджака, – главное, что Моцарт окажется в СССР. Его поводят за нос, подделают результаты анализов, дадут надежду на отцовство, пообещают лечение… – дальнейшая судьба Моцарта была ясной:

– Он подпишет все, что угодно, только бы получить шанс на рождение ребенка. На крайний случай, у нас есть другие рычаги давления, пристрастие к азартным играм, вкусы в постели… – Филби усмехнулся:

– Капкан рано или поздно захлопнется, и для него и для доктора Инге Эйриксена… – днем в его квартире раздался телефонный звонок. Линия была безопасной, Набережная не записывала разговоры мистера Аллена:

– Об этой квартире они знают, я получаю деньги на арендную плату, но я чист, я прошел все проверки. Мои коллеги меня не слушают… – даже если бы коллеги и слушали, то ничего, кроме звонка из химчистки, они бы не услышали:

– Ваш заказ готов, приезжайте за ним… – Филби вертел измятый конверт советского производства, без марок. Он достал послание из тайника на заброшенном участке кладбища в Хайгейте:

– Первый муж миссис Клары похоронен неподалеку… – вспомнил Филби, – он тоже был коммунистом… – весточку подписали четким почерком, черными чернилами, на английском языке:

– Доктору Инге Эйриксену, лаборатория Кавендиша, Кембридж… – он держал в руках послание Вороны, доктора Констанцы Кроу.

Доктор Эйриксен разделывал курицу, подпоясавшись полотенцем. Передников на кухоньке аспирантского общежития не завели.

Раннее утро выпало туманным. Вымощенный булыжником двор колледжа Корпус Кристи затянуло белой дымкой. Бой колоколов ближней церкви смешивался со звонками велосипедов, с шуршанием шин немногих автомобилей. В путаницу дворов неподалеку от старого здания лаборатории Кавендиша на машине было никак не проехать. Сложив кости в кастрюлю, Инге принялся за морковку с луком:

– Но мне и не нужна машина. Я отлично добрался сюда на поезде, в Кембридже я хожу пешком или езжу на велосипеде… – на велосипеде Инге ездил в хорошо знакомые ему новые здания лаборатории, перестроенные во время войны. Он мог поселиться в тамошних гостевых комнатах:

– Где жили тетя и дядя Степан, когда приезжали в университет… – Инге вытер ладонью слезящиеся глаза, – но там не проведешь семинар, по соображениям безопасности, там все утыкано охраной… – поговорив по телефону с тетей Мартой, Инге от охраны отказался:

– Ты британский гражданин, – недовольно заметила женщина, – учитывая твои занятия и твой статус, мы должны быть осторожны… – Инге вздохнул:

– Тетя Марта, я теоретик, а не практик. Все, что могли построить военного в этой сфере, уже построили… – у Инге имелся допуск к строго секретной информации, – сейчас речь идет только об улучшении существующего вооружения… – тетя Марта обещала, что за ним, как выразилась женщина, будут приглядывать.

Ссыпав овощи в кастрюлю, Инге пошарил по карманам старых брюк. Несмотря на утренний холодок, он появился на кухне в одной майке. Присев на подоконник, отхлебнув горячего кофе из трофейного термоса военных времен, он выпустил в форточку серебристый дым сигареты:

– И приглядывают… – Инге обвел глазами двор, – то есть я никого не вижу, но понятно, что на Набережной работают профессионалы… – любая машина на дороге, следующая за его взятым напрокат велосипедом, могла оказаться автомобилем охраны: