Вельяминовы. За горизонт. Книга 4 (СИ) - Шульман Нелли - Страница 4

– Мисс Дате имеет огромный успех в пьесе Сэмюеля Беккета «Счастливые дни», – писал журналист, – билеты раскуплены вплоть до Рождества. Ходят слухи о голливудском контракте для актрисы…  – помня гамбургское выступление мисс Дате, Саша сомневался, что она придется ко двору в Голливуде:

– Она слишком необычна для кино, для обыденных вкусов. Она живет своим искусством, не обращая внимания на публику…  – судя по фото, мисс Дате не обращала внимания и на еще одного знакомца Саши:

– Я еще в Гамбурге понял, что он пришел в кабаре только ради Ханы, – хмыкнул Скорпион, – он и в Нью-Йорк ради нее не поленился приехать…  – адвокат Фридрих Краузе носил отлично пошитый смокинг. Немца сфотографировали с пышным букетом цветов:

– Ничего ему не светит, – решил Саша, – мисс Дате не купишь деньгами или ухаживанием. Честно говоря, я не уверен, что ее вообще чем-то можно купить…  – он, тем не менее, подумал, что Краузе, с его связями и амбициями, может оказаться полезным СССР:

– Это потом, сейчас у нас идут две большие операции. Кстати, мне надо связаться с Драконом, напомнить о своем существовании…  – агентов, тем более новых, не полагалось выпускать из поля зрения.

Саша не собирался опять тащиться в Конго, однако Дракону можно и нужно было отправить длинное, теплое письмо:

– Он должен привыкнуть ко мне, считать своим другом. Надежда Наумовна, то есть Дора…  – Саша усмехнулся, – тоже ко мне привыкнет…  – имя в новом паспорте, выданном в Биробиджане, девушке дали аккуратно, помня о покойной матери маэстро Авербаха. Дора Фейгельман родилась в разгар войны, в сорок третьем году:

– Птичка, если на идиш, – хмыкнул Саша, – соловей, можно сказать. Военная сирота, совершеннолетняя, комар носа не подточит. Моцарт перед ней не устоит, да и кто бы устоял…

На белоснежном плече девушки поблескивали капельки воды. Изящно нагнувшись, она взяла с шезлонга шелковое полотенце. Темные волосы скрылись под небрежно намотанным, высоким тюрбаном:

– Осанка у нее царская, – Саша провел рукой по гладкой коже ее бедра, – если бы у нее были фиалковые глаза, она бы как две капли воды походила на Элизабет Тейлор…  – он указал на прислоненную к шезлонгу гитару:

– Сыграйте мне, Надежда Наумовна…  – Куколка смотрела на него сверху вниз, – у вас хорошо выходит песня из нового фильма…

Вчера они с Куколкой смотрели «Завтрак у Тиффани». Надежда Наумовна подхватила мелодию со слуха. Саша помнил низкий голос девушки:

– Moon River, wider than a mile,

I’m crossing you in style some day.

Oh, dream maker, you heart breaker,

wherever you’re going, I’m going your way….

Он протянул Куколке гитару:

– Это вы споете доктору Эйриксену, Инге, моя дорогая…  – девушка отвела рукой гриф. Темные глаза сверкнули холодом:

– Пленившие нас требовали от нас песней, притеснители наши – веселья. Как нам петь песнь Господню на земле чужой…  – раздув ноздри, Куколка с треском захлопнула за собой дверь коттеджа.

Институт проблем человеческого организма помещался за уединенным поворотом, почти незаметным с главного шоссе, ведущего из Новосибирска в Академгородок.

Шофер припарковал кремовую «Волгу» у гранитных ступеней, ведущих к стеклянному кубу вестибюля. Здание пахло новизной. Господин Ким, директор института, доктор медицины и член-корреспондент Академии Наук, как значилось на его визитке, извинился перед Генриком за отсутствие табличек. Белый, накрахмаленный халат развевался за облаченными в профессорский твид плечами:

– Мы только начали переезд, основные силы еще в пути…  – он заблестел таким же профессорским пенсне, – но мы с доктором Алишеровой не могли не поспешить, ради уважаемого гостя…  – их шаги отражались гулким эхом в мраморе полов. Мозаика над главной лестницей переливалась яркими цветами. Генрик хорошо разбирал русские буквы:

– Советские ученые, строители коммунизма, вперед, к новым свершениям…  – биологи склонялись над микроскопами, химики держали реторты, физики с инженерами собрались у летательного аппарата, похожего на спутник:

– Виден размах, – одобрительно подумал Тупица, – и все осмотры, анализы, лечение, все бесплатно, потому что я гость Советского Союза…

Авербах, разумеется, не знал, что несуществующий институт проблем человеческого организма использовал для операции почти готовое здание Института Биологии Сибирского отделения Академии Наук. В учреждении досрочно сдали первый этаж, с кабинетом директора и лабораторией. Роли лаборантов исполняли сотрудники местного управления Комитета:

– Анализы номинальные, – Сергей Петрович заваривал для гостя зеленый чай, – он действительно страдает неизлечимым бесплодием. Бедняга, он совсем молод. По его лицу видно, что он на все пойдет ради шанса взять на руки своего ребенка…  – товарищ Ким, недавно ставший отцом второго сына, даже сочувствовал музыканту. Усадив гостя в покойное кресло, Сергей Петрович взглянул на часы:

– Скоро к нам присоединится доктор Алишерова…  – Светлана Алишеровна выступала перед господином Авербахом с фальшивым именем, – а пока что мы познакомимся с составом нашей гордости, стимулирующего тоника для поддержания естественных сил организма…  – господин Ким говорил на отменном английском языке:

– Я с Дальнего Востока, – объяснил он, – из трудовой семьи. Мои родители до революции были бедными крестьянами. Советская власть дала мне образование, развила мои способности…  – Сабуро-сан не думал о своих настоящих родителях, происходивших из мелких самурайских родов, о первой жене, не дождавшейся его с войны, о родившемся перед войной сыне:

– Что было, то прошло, – твердо сказал себе он, – профессор Кардозо тоже стал Мендесом. Он не собирается возвращаться к прежнему имени. В конце концов, я действительно обязан всем Стране Советов…  – Светлана Алишеровна устраивала своего подопечного, 880, в закрытую психиатрическую лечебницу:

– Так даже лучше, – сказал себе Сергей Петрович, – пока ее нет, он оставит в смотровой анализ…  – для музыканта приготовили соответствующие журналы, но товарищ Ким ожидал, что господин Авербах обойдется без фотографий:

– Хотя в его досье сказано, что у него вкусы определенного толка. Такие издания нам тоже доставили…  – присутствие в кабинете женщины, пусть и врача, могло помешать будущему пациенту расслабиться. Светлана Алишеровна должна была рассказать господину Авербаху о восточных травах, якобы входящих в состав препарата. Из растений таблетки включали в себя только экстракт корня эврикомы, но об этом музыканту знать было не обязательно. Сергей Петрович опустился в кресло напротив:

– Средство поможет вам перенести усиленные нагрузки на организм и нервную систему во время гастролей, да и в обычной жизни тоже…  – он со значением кашлянул, – но принимая наши таблетки, не стоит ударяться…  – он пощелкал пальцами, – в излишества. Однако мы разрешаем пациентам немного коньяка или хорошего вина…

Господин Авербах покачал острым носком изысканно потрепанного, замшевого ботинка. Музыкант носил свитер дорогого кашемира, и потертые Levis. На длинном пальце блестел золотой перстень, часы у него оказались тоже золотыми, швейцарскими. Маэстро откинул назад вьющиеся волосы:

– Я не увлекаюсь такими вещами, господин Ким…  – он достал антикварный, инкрустированный перламутром портсигар, – музыка требует от исполнителя полной отдачи…  – господин Авербах откровенно лгал, но товарища Кима это не интересовало:

– Пусть на западе он что хочет, то и делает, пусть ударяется в любые загулы, – холодно подумал врач, – я уверен, что здесь его не выпустят из-под присмотра…  – они со Светланой Алишеровной не знали и не стремились узнать подробности операции:

– Наше дело подсадить его на препарат. Остальным займутся те, кому это положено по должности…  – господин Авербах выпустил кольцо ароматного дыма:

– Значит, никаких побочных эффектов у препарата нет…  – Сергей Петрович вспомнил крыс, не поворачивавших голову на звон колокольчика: