Война без людей (СИ) - Мамбурин Харитон Байконурович - Страница 19

После банкета я оценил оставшиеся запасы пищи как удручающие, поэтому, горько и тяжело вздохнув, начал собираться в магазин под наставительные речи Янлинь, тут же начавшей выдумывать, что из магазина нужно принести. Китаянка совершенно ничего не понимала в практике кулинарного дела, зато была очень подкована теоретически и любила пожрать. А тут еще и Юлька на днях изъявила желание научиться готовить. Зачем это нужно призраку — я не понимал почти также, как и обычных женщин.

Взяв рюкзак и сумку, я отправился в сумерки предново… ох ты ж ёж! Новый Год же! На носу! Ох и замотаюсь я завтра…

В общем, отправился за едой, а выходя из общежития, наткнулся на недостающие элементы моего личного простого советского гарема, чешущие домой через парк мимо пруда. Юлька и Вероника, оживленно переговариваясь с какой-то незнакомой мне девчонкой, неспешно шли к месту жительства. Увидев меня, они, как полагается, замахали конечностями и начали издавать призывные женские звуки, на которые мне, как честному человеку, пришлось откликнуться. То есть — пойти навстречу.

Чем ближе я подходил к вставшим (⁈) и треплющимся девчонкам, тем сильнее меня настораживала их внезапно и ниоткуда нарисовавшаяся знакомая, железно не имеющая никакого отношения к нашей общаге. В сумерках видно было плохо, поэтому самое важное я заметил лишь подойдя чуть ли не совсем вплотную и мимолетно удивляясь, что оказывается, все трое треплются как давние знакомые.

…а потом я увидел веснушки. Много, очень много веснушек. Прямо на запавшей мне в память дурной рыжей рожице, которую я последний раз видел несколько часов назад, улетающей в неизвестном направлении!! Во время штурма Главного Управления КСИ!!!

Плохое утро — это редкость. Ну сами посудите, если ты не человек уже, а неосапиант, то твои физические кондиции просто супер. То есть — у тебя ничего не болит, не чешется, не ноет, не свербит. Никогда. Вообще никогда. Поэтому, чтобы у тебя случилось хреновое утро — вечером должно случиться нечто ну совсем неординарное.

…и ладно бы я нажрался, но нет.

С кровати я банально грохнулся мослами об пол, громко при этом застонав от тщетности бытия. Мысль о трансформации в туман отдавала настолько болезненными уколами в голове, что банальный бряк костями о линолеум показался просто щекоткой. Что после падения делать я особо не представлял, поэтому просто предался жалости к самому себе. Повод был весомый.

— Витя, вставай! — начали надо мной появляться девичьи головы, — Вставай давай, чего валяешься⁈

— Уйдите… предательницы, — хрипло прошептал я, закрывая глаза, — Дайте мне покоя…

— Вставай, Витя! — канючили они, — Мы уже завтрак сделали! Кассету тебе с Вольфгангом включим! По магазинам надо! Новый Год сегодня!

— Сами всем занимайтесь! — вредничал я, ощущая, как буквально всего ломает и корежит, — Не прощу! А тебя, Юлька, особенно!

— Как будто у меня выбор был, когда ты на нас кинулся! — тут же надулась невеста, вчера долго и упорно жарившая меня разрядами в то время, когда я, осатанев от тревоги, пытался прорваться к тощей, рыжей и нескладной орясине, чтобы спасти эту самую Юльку.

— Еще какой! — от возмущения я даже ожил, — Ты могла бы попросить бабу Цао или Салиновского! Но нет, ты меня молниями аж сюда загнала!

— А нечего было орать про «рыжую доску», «врага народа» и «дайте я её убью и все объясню»! — насупилась Кладышева, легонько пиная меня в ухо, — Ларочка очень обиделась. И испугалась.

— Не сиделось ей в своем Екатеринбурге… — пробурчал я, медленно переваливаясь на живот, чтобы не видеть всех этих пышущих здоровьем рожиц.

— Я её пригласила, Изотов! — меня снова пнули, — Вставай, проклятьем заклейменный! Новый Год, бл*ть!

Лариса Ивановна Полушкина оказалась персоной особо важной и как бы не в масштабах страны. Одна из самых старых «чистых», эта рыжая нескладёха занималась чем-то важным и очень научным в столице Урала, являясь, по сути, коллегой Кладышевой, а еще теперь и её партнером-соавтором в проекте Вольфганга Беккера, моего второго «я», отданного рыжей на попечение. Но от вчерашней голозадой налетчицы с кучей боевых способностей эта Лариса Ивановна отличалась внешне лишь длиной волос на веснусчатой голове, от чего на ушах стояли все причастные к случившемуся вчера штурму ЦУ. Приблизительно, кстати, в то же время, когда я бросался на рыжую в тревоге и атаке, пытаясь спасти родных и близких от знакомства с её дезинтеграционной способностью.

Подстава.

Большая подстава. Не меня, я дома ночевал, хоть и дёргаясь от фантомных болей, а как раз этой самой рыжей, которую сейчас вращали в застенках НИИСУКРС по всем возможным плоскостям. Благо что голая неосапиантка-подменыш при штурме Центрального Управления засветилась на паре камер.

— Вставаааай! — на меня накинулись всей женской сборной, — Ма-га-зи-ны! По-дар-ки! Новый Гоооооод!

Заразы.

Пришлось возвращаться в мир живых. Тело, после живительной и очень долгой электростимуляции, которой меня отгоняла Юлька, шевелиться не хотело совершенно, но Новый Год — это святое, тут уж ничего не попишешь. Задача обеспечить общество мандаринами и ингредиентами для оливье лежит на плечах каждого, кто хочет называть себя мужчиной.

На сей раз обо мне подумали, так что шёл я не один, а самим товарищем Салиновским, зябко ежащимся в своей тощей зимней куртке. За пазухой у нашего стратегического бабоносца сидели две узбекских феечки, которым и было назначено исполнять обязанности службы грузоперевозок.

— Хватит называть меня бабоносцем! — справедливо возмутился Паша.

— Да! Обидно! — поддержали его невесты, — Мы девушки! Изящные и миленькие!

— Не звучит, — брюзгливо отмел я инсинуации, — «Девушконосец» — совсем не звучит!

— Ну так и не обзывайся!

— Действительно, — надувшийся Паша решил солидно поддержать возмущенные писки своих наездниц, — Прямо как не комсомолец.

— А я им и не был, — пробурчал я, шагая к одному из фруктово-овощных развалов, но провожая алчным глазом грузовик, с которого гражданам щедро сыпали крупными оранжевыми мандаринами по авоськам, — Пионером тоже не был. Даже октябрёнком.

— Как так⁈ — выпали в шок мои сопровождающие.

— А вот так, — не стал вдаваться в тему я.

Вызывающая отторжение внешность в молодости — это билет в невидимки. Про тебя забывают. Ты в системе, но краешком, только по бумагам.Вызвать к доске? Никогда. Спросить с места? Изредка, да и то потому, что сижу сзади. Списки? Твою фамилию никогда не назовут ни на одном движе типа линейки, а в начале разных классных мероприятий к тебе обязательно подойдут один-два лучших ученика класса (лучших после меня) и, слегка смущаясь, настоятельно попросят не приходить. Чтобы «не портить ни с кем отношения». Коллективная, так сказать, просьба к тебе, товарищ Изотов.

Так что значился я, значился. И пионером, и октябрёнком. Но не был.

— Вить, а ты что, был у «ксюх» во время нападения? — неожиданно выдал Салиновский.

— Ага, — пробурчал я, тыкая пальцем в слишком близко проходящих мимо прохожих. Мол, тиха!

— Да я просто хотел спросить, — блондин почесал бровь, — Чего это тебя туда занесло…

— Четвертую жену искал, — буркнул я.

— Паш, отстань от него! Ты же видел, что ему вчера Юля устроила! — угомонили Салиновского писки невест, — Тебя бы так!

— Да на нем все как на собаке заживает! — не сдавался тот.

Мирная перебранка, неловкие вопросы, очереди. Жуткий контраст. Во всем, везде. То я кого-то убиваю головой о ступеньку. То какой-то бешеный, неописуемо развратный секс в моей подземной хибаре. То обыденная до слез очередь за апельсинами. То…

Кто бы мне сказал, что жизнь в СССР может быть такой — я бы его на смех поднял. Да нет, просто принял бы за отбитого психа, закинувшегося чем-то тяжелым. Однако, реальность, как всегда, умеет удивлять.

Радует, что она хоть даёт передышки между удивлениями.