Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 27
- Предыдущая
- 27/95
- Следующая
Сексуальный поиск не должен мешать социальным функциям, превращаться в смешное предприятие: все вышедшее в тираж подчиняется формуле – завещание-забвение-смерть. Логику такой формулы подтверждает Послание Святого Апостола Павла К Евреям (9: 16-17), но оно приложимо и ко всем остальным народам: "Ибо, где завещание, там необходимо, чтобы последовала смерть завещателя, потому что завещание действительно после умерших; оно не имеет силы, когда завещатель жив".
Но у нашего главного врача циркулировала по сосудам загадочная кровь – смешение генофондов древних народов – армянского, еврейского, может быть, и русского. Такое смешение представляется гремучей смесью, дающей право человеку на совершение изощренных поступков, как на работе, так и в личной, интимной, жизни. Эрбек был не только шут, мистификатор, талантливый актер, но и удачливый комбинатор, работавший, порой, на грани мошенничества.
Сергеев давно наблюдал и анализировал некоторые его антраша. Врачебный подход вычленял из такого анализа многообещающие находки, но, к сожалению, они приводили к нерадостным выводам. Складывалось впечатление, что Валентин Атаевич довольно активно перемещался от бисексуальности к банальному мужеложеству. Жертвами такой активности порой становились незадачливые коллеги.
Странно, что всемогущая жрица – начмед так легко отпустила от себя этого пакостного жуира. Но, скорее, в том скрывался особый расчет – путь в высокое административное кресло не всегда проходит через желудок, кухню, ресторан; чаще он оформляется через постель. Для себя, конечно, это кресло она не готовит – зачем жить в перегрузках, как говорится, трудиться на разрыв аорты. Значит появился новый "избранник" – угодливый бабник, карьерист, мерзавец.
Поражало то, что никто из отпетых грешников не пытался настойчиво учиться осознавать свои ошибки. Наоборот, они норовили забраться глубоко в дебри самомнения, самовозвеличения. Никто из них и не помышлял терпимо и корректно относиться к запросам пациентов, своих коллег.
Разжиревшая кодла начальников совершенно не приучена считаться с правами остальных членов общества. Она лишь сориентирована на извлечение пользы для себя лично. Поразительно, что даже плюгавенький координатор страдает болезнями больших сатрапов. Но когда ему неожиданно напоминают словом и делом о том, кто истинные хозяева жизни, то возникает недоумение. Здесь срабатывает феномен палача, страшно обижающегося на свою жертву – на приговоренного к отсечению головы. Палачу не понять почему тот, взойдя на эшафот, не посчитал нужным поздороваться со своим избавителем от радостей жизни.
Расковыривая генезис таких свойств, Сергеев находил причину: виновата все та же социалистическая революция, перемешавшая слои общества. Очевидно, что теперь, когда начинается новая волна популяционных преобразований, центростремительные и центробежные силы, раскручиваемые диалектической спиралью, отбросят на обочину бывших хозяев жизни – политических мошенников большевистского толка, их адептов с печатью заурядности на лбу, прозелитов, торгующих верой и совестью. Но новый вариант стратификации общества не может быть без греха, поскольку осуществляется он плотской массой – заурядными людьми. "Ибо кто из человеков знает, что в человеке, кроме духа человеческого, живущего в нем? Так и Божьего никто не знает, кроме Духа Божия" (1-е Коринфянам 2: 11).
Нет нужды доказывать, что любой резонер с отпетой совестью, легко осваивает технику составления очных и заочных доносов. Он всегда найдет повод для склоки, мобилизует поддержку воли народа. Будут подключены родственные связи: какая-нибудь резвая сестричка – эдакая пава, длинною с коломенскую версту, с любезным, но вечно затуманенным в силу умственной и душевной ограниченности взором (видимо, десятилетка ей далась с большим трудом) – обеспечит служебное прикрытие. Сладкая парочка в духе рекламных роликов может бесконечно развешивать лапшу доверчивой публике на уши. Здесь, как выстрел в самое яблочко, зазвучал в голове Сергеева замечательный вывод: "Ибо псы окружили меня, скопище злых обступило меня, пронзили руки мои и ноги мои" (Псалом 21: 17).
Наглядевшись на всю эту кучу отвального дерьма, Сергеев почувствовал падение жизненного тонуса. Вдрызг испортилось настроение, захотелось помочиться – верный признак диэнцефального синдрома. "Не усилила ли бег алкогольная энцефалопатия" – стрельнуло в мозгу разволновавшегося инфекциониста. Он приблизился к секционному столу, встал со спины за левой рукой Михаил Романовича, уже взявшегося за малый ампутационный нож, чтобы провести жестокий, но необходимый разрез по Шору. Захрустела разрезаемая кожа. Реберным ножом рассечены ребра и реберные хрящи. В раскрытой грудной клетке и брюшной полости чавкнули внутренности.
Уже по цвету висцеральной плевры и просвечивающимся через легочную ткань гнойным пробкам сложился диагноз. Для элегантности Чистяков выполнил лигатурами две перетяжки, почти рядом и параллельно, на прямой кишке, ограничив тем самым возможные подтеки содержимого при пересечении кишечника. Почти в слепую, поработав длинным ампутационным ножом, он отсепарировал гусак от связочного крепления к остову тела, пресек круговым движением подъязычные крепления. Ловкое, сильное и резкое движение правой рукой освободило и вырвало комплекс внутренних органов из того, что еще недавно называлось человеческим телом.
Расположив внутреннюю анатомическую сущность – гусак в ногах у покойного, Чистяков жестом пригласил заинтересованных лиц приблизиться к столу – именно сейчас, собственно, и должно начаться макроскопическое исследование несчастного пациента. Муза же, не мешкая, тем временем принялась крушить череп покойного – она добиралась до святая святых – головного мозга. Технология такого акта несложная: подрезается кожа волосистой части и стягивается на лицо; круговой разрез электропилой костей черепа подготавливает к открытию секретного саквояжа.
Ловко поддев и отковырнув образовавшуюся костную крышку; Муза обнажила розовый, нежный и беззащитный мозг многострадального мальчика.
Анатомическая экзекуция, произведенная слаженной парой взломщиков биологических кладовых, сделала свое дело: помещение заполнил специфический запашок, от которого многих присутствующих "повело". Конвульсивно подергивая головой и диафрагмой, они пытались сдерживая позывы на рвоту. Многим это не удалось и брезгливцы выскочили из морга.
Первыми среди них, безусловно, были важные администраторы от медицины. Тяжелое испытание выдержали лишь привычные к человеческим нечистотам клиницисты. Сергеев даже не заметил смены эстетических предпочтений, но он был погружен не в детали секционного материала, а в неожиданно открывшуюся картину иных сражений.
Его поразило не состояние макрокомплекса (здесь уже все было ясно – он сам был опытный морфолог). Сергеев впился тревожным взглядом в кожную поверхность перехода волосистой части шеи Чистякова. Как раз сейчас патолог наклонился над секционным столом и невольно вытянул и оголил шею. Все тайное, прятавшееся под воротником рубашки, стало явным.
Сергеев придвинулся ближе: сомнений не оставалось – то был обширный микоз. Видимо, этот его участок был не единственным. Сергеев вынужден был взглянуть на закадычного друга иными глазами. Некоторые сомнения и подозрения, зародившиеся несколько месяцев тому назад, всплыли мгновенно и приобрели ощутимую реальность. Генерализованный микоз – верный признак глубокой "посадки" иммунитета.
Теперь становились понятными и некоторые особенности поведения Чистякова, которые в последнее время сильно раздражали Сергеева. Он замечал их уже пару лет, но основательно засвербили "отклонени" последние полгода. Многое стало понятно и в неуправляемом поведении Музы, преданной Чистякову до гроба. Однако пришлось переключиться на ход вскрытия.
Чистяков по ходу вскрытия сыпал комментариями, объясняющими открывающуюся картину – патоморфоз заболевания. Сергеев почти не слушал его. Он привык проникать в суть вещей самостоятельно, измеряя увиденное мерками своих профессиональных представлений, преломляя анатомические находки через собственные взгляды на этиологию и патогенез огромного числа заболеваний, с которыми многократно приходилось встречаться в процессе многолетней работы. Здесь его верным оружием была только память и богатейший клинический опыт. В мозгу уже складывался протокол вскрытия, и он, как заведенная машина, пустился сам себе диктовать:
- Предыдущая
- 27/95
- Следующая
