Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/95
• Следующая

Образ содеянного Александром Великим возглавил магию эталонности поведения незаурядной личности. Он поражал умы миллионов людей, гипнотизировал представителей последующих поколений, – царей, полководцев, воинов, обывателей. Петр Великий тоже, видимо, почувствовал силу такого воздействия. Он первым в России приказал перевести и издать повествования Плутарха об Александре Македонском. По этому "букварю добродетели" учились многие царедворцы, но особое внимание обращали будущие монархи. В магии этой личности умные и тщеславные находили психологическую поддержку, возможность оправдания своих тайных грехов и далеко идущих помыслов.

Сами масштабы Российской империи обязывали ее императоров всматриваться в судьбу Александра Македонского пристально, как в личное и тайное, откровенное зеркало. Эффект подобного зомбирования, видимо, был необходим менее сильным личностям при принятии эпохальных решений. Явно льстя самолюбию, персоны заведомо заурядные наблюдали по такому зеркалу много общих черт, что, конечно, было всего лишь приятной иллюзией.

Александр I не очень долгую жизнь, – с 1777 по 1825 годы, – в силу трагического стечения обстоятельств оказался причастным к убийству своего отца Павла I. Это в какой-то мере роднило его с Александром Македонским. Другая судьбоносная параллель, – почетное бремя "освободителя": Александр I правил Российской Империей с 1801 по 1825 год и вынужден был возглавить грандиозную компанию по обузданию военных стяжательств Наполеона – другого успешного наследника доблестей Александра Македонского.

Роль России в этой компании была приоритетной, грандиозной по масштабам, незаменимой. Император был втянут в бесконечный конвейер походов, временных биваков. И уже после заключения окончательного мира такая метущаяся жизнь не отпускала сердце и душу Александра I. Он продолжал безостановочное движение, в поиске варианта переустройства государства, новых покоренных земель. Динамизм государственных преобразований сочетался у царя с бешеной скачкой по бескрайним просторам России.

Александр был обаятелен, неотразим в светской беседе, – он пользовался успехом у женщин, но не привязался полностью ни к законной супруге – Елизавете (блистательной красавице), ни к любовнице, почти что гражданской жене, – Нарышкиной (тоже отменной красавице). Он был скрытен и непонятен для многих, как загадочный северный сфинкс. Император словно придумывал себе вечное изгнанье и неприкаянность. Даже саму жизнь свою он закончил не в столице – Петербурге, а в далеком Таганроге, куда уехал с умирающей женой. Думая скрасить ее последние дни, но случилось так, что Александр в отношения с жизнью и смертью как бы поменялся местами с супругой.

Организм Елизаветы разрушался туберкулезом, но более страшной мукой в течение многих лет для императрицы оставались весьма сложные отношения с мужем. Александр умел хранить деликатную, но вместе с тем ледяную холодность в отношениях с людьми, которых он решил наказать. Жена уже много лет терпела эту невыносимую пытку. Но что-то произошло в сознании Александра, и он неожиданно пошел на примирение. Может быть предчувствовал ее или свою близкую кончину, возможно в душе этого мастерски владеющего эмоциями человека проснулось сострадание к супруге. По сути ее грех был в определенной мере инспирирован его линией поведения. Теперь этот благородный жест человеческого и монаршего прощения для Александра заканчивался трагически. Благородное решение вновь наладить совместную жизнь, продлить остаток дней, наслаждаясь примирением, обрывалось нежданно негаданно.

Александр I умер, как и Александр Македонский, от скоротечной неизвестной инфекции, которую подхватил, скитаясь по Крыму. Его генерал-адютант Доббер пишет: "Он умер мучительной смертью. Борьба со смертью – агония – продолжались почти одиннадцать часов". Последние его слова были обращены к жене: "Я хочу спать. Не страшно, Lise, не страшно". Он прошептал их чуть слышно. Елизавета страдала вместе с умирающим мужем. Она, будучи сама тяжело больной, бесспорно, хорошо понимала тяжесть страданий мужа, неотвратимость агонии. Судьба этой некогда безумно красивой женщины тоже была уже решена. Елизавета поймала себя на мысли: "Он ангел, которого мучают". Вспоминались неоднократные высказывания Александра о желании зажить тихой жизнью скромного бюргера или голландского мещанина, русского монаха. То, видимо, была мечта, помогавшая Александру тянуть лямку верховной власти, которую он всегда воспринимал, как тяжелое, нежеланное бремя. Вся его жизнь от рождения была наполнена трагической необходимостью не быть самим собой. Сперва он стал мишенью любви и особой каверзной дипломатии бабки – Екатерины Великой, конфликтовавшей со своим неуравновешенным сыном – Павлом I.

Предполагалось, что именно Александра сделают наследником престола, лишив этой чести законного претендента. Отсюда ненависть отца к сыну. Павел не скупился на весьма нелестные отзывы даже об умственных способностях мальчика. Малышу очень рано пришлось привыкнуть вести двойную жизнь, – на словах и на деле. Даже после того, как Павел пришел к власти, он видел в своем сыне конкурента, – объект возможных дворцовых интриг. Судьба именно так и распорядилась. Ей было угодно запятнать Александра бесчестием миссии отцеубийцы. Или во всяком случае – невольным соучастием в таком трагическом стечении обстоятельств.

Очевидно, что в самом начале жизненного пути Бог подверг Александра испытанию, – подослал к нему изобретательного на пакости дьявола. И в дальнейшем вся жизнь российского императора была сопряжена с интригой: либо в качестве "слепого орудия", либо как активное звено, либо он сам инспирировал "тайные страсти". Их хитросплетения распространялись на личную жизнь Александра и на дела государственные. В паутине таких комбинаций помещались "игры" с Великим Наполеоном и "поддавки" с шалунами из тайных обществ, – будущими декабристами или отечественными масонами. Но там, где начиналась интрига, рождалось и безумие, ускорявшее приближение смерти: легко распознать такую логику в финале жизни Александра, Наполеона, декабристов, масонов времен Николая II или большевистских адептов.

Коварство интриги и логика окончательной расплаты постоянно, словно нарочно, напоминали Александру I об ответе на Страшном Суде. Виртуальный побег от власти был для императора психотерапевтическим допингом. Такая идея-фикс, видимо, спасала его от злейших угрызений совести. Времени было угодно подбросить для спасения от помешательства "соломинку", которая быстро превратилась в грандиозную задачу, – в миссию "спасителя отечества". Война с Наполеонам была вселенской трагедией. Роль Александра в ней переродилась из сугубо личностного перевоплощения, в грандиозную миссию переустройства всей Европы, что было равно судьбе Александра Македонского.

Александр I мог надеяться на то, что в случае успеха грехи будут искуплены и потому отпущены. "Беззаконие мое я сознаю, сокрушаюсь о грехе моем. Не оставь меня, Господи, Боже мой! Не удаляйся от меня. Поспеши на помощь мне, Господи, Спаситель мой!" (Псалом 37: 19, 22-23). Именно в тот период Александр обратился к православной религии, стал глубоко изучать ее, постигать тайны христианской веры: "Уповай на Господа, и делай добро; живи на земле, и храни истину. Утешайся Господом, и Он исполнит желание сердца твоего" (Псалом 36: 3-4).

Н.К.Шильдер в своей книге об императоре Александре замечает: "Он – сфинкс, не разгаданный до гроба". Молва даже из его смерти создала новую мистическую притчу: всерьез предполагалось, что император сложил сан, отказался от трона и в одежде монаха скрылся в Сибири. Его встречали якобы под именем Федора Кузьмича. Интересно, что история болезни, хранящаяся в государственном архиве, написана была уже после его смерти. В дневниках очевидцев последних дней жизни императора, – П.М.Волконского, лейб-медика Я.П.Виллие, доктора Д.К.Тарасова, императрицы Елизаветы Алексеевны и других, – приводятся разные, противоречивые сведенья.

• Предыдущая
• 58/95
• Следующая