Оракул петербургский. Книга 1 - Федоров Алексей Григорьевич - Страница 62
- Предыдущая
- 62/95
- Следующая
– Результаты плачевные: пришлось реанимировать удалого кретина – пузанчика. Он никак не хотел начинать дышать. Очухался только после закрытого массажа сердца и искусственного дыхания "рот в рот". Так что мы с ним слились в экстазе, как любящие братья. К несчастью, он остался инвалидом, правда на укороченную жизнь. О чем я, конечно, искренне сожалею.
– У второго, как водится, – тяжелое сотрясение мозга и долгое стационарное лечение вместо пляжных развлечений.
– У третьего – подошвой моего ботинка был снят скальп со всей лицевой части и сломаны кости носа.
– У присутствующих, как ты понимаешь, – шок, безмолвие и расслабленные воспоминания о прошлом. Вокруг пострадавших – не столько кровища, сколько тишина, редкие стоны и длительное безмолвие зрителей. Теперь герои поняли, что рассуждения о достоинствах Армии – это не их тема.
– Я стою, как болван, и невольно вспоминаю: "Кто пустил дикого осла на свободу, и кто разрешил узы онагру, которому степь Я назначил домом и солончаки – "жилищем"? Даже помню, что эти слова из Книги Иова глава 39, строки – с пятой по шестую. Привычный бой просветляет память, освежает голову. Не стоило мне все же появляться на гражданском курорте!
– Тогда получилось не совсем по Торе: "И не пощадит глаз твой: жизнь за жизнь, око за око, зуб за зуб, рука за руку, нога за ногу" (Дыварим 19: 21). Вышел явный перебор с моей стороны, сработали хищные инстинкты. Они ведь только трепали языком, а я бил ногами, с акцентом бил!
Сергеев в душе воспринимал описание "рукопашки" с восторгом, вспоминая и свои, к счастью, неотреагированные, столкновения. Но, рассуждая юридически, – тлетворно и крючкотворно, – ситуация была, безусловно, аховая. Последствия было легко прогнозировать, вспомнил традиционное: "Подскользнулся – упал – очнулся – суд – решетка"!
Аркаша отхлебнул из фужера и продолжал без подъема, с некоторой тоской в голосе:
– По инициативе пузанчика, ужасной историей занимался самый гуманный суд в мире – Военный трибунал. Я был уволен из армии и отсидел три года. Добрые царские времена, когда офицер мог защищать честь мундира прямо на месте ударом шашки или выстрелом из револьвера (личное оружие), не взирая на гражданские доблести любого шпака, прошли безвозвратно. Но мой случай – свидетельство того, что "наш бронепоезд стоит на запасном пути"!
– От того армия и государство, в целом, только потеряли. – добавил Сергеев. Бесспорно есть люди в любой нации, кому Богом предписаны особые действия. И он тоже, как и Магазанник, перешел на Тору: "И мечом твоим ты будешь жить, и брату своему будешь служить; но когда вознегодуешь, то свергнешь иго его ты со своей шеи" (Бырэйшит 27-28: 40).
Именно после этой вступительной части разговора друзья крепко выпили и Сергеев разродился пространной беседой об Александре Македонском и его тезке Александре I. Ему хотелось, во-первых, несколько отвлечь Магазанника от печальных воспоминаний; во-вторых, подвести под услышанное историческую базу и тем самым приподнять над серой действительностью образ друга-героя; в-третьих, он сам нуждался в эмоциональной подпитке и образы страдающих жен и опустошенных мужей его релаксировали и приятно тревожили; в-четвертых, от выпитого у него просто всегда открывалась чрезмерная болтливость.
Причем, фантазия его уплывала из океана науки и прибивалась к заболоченным берегам художественно-исторических помыслов. Сергеев тогда становился задумчивым, отрешенным и романтичным. В нем просыпалось к тому же бескрайнее мальчишество, свойство, способное увлекать, как серьезных, так и от природы легкомысленных женщин. Они заражались любвеобильностью и совершали житейские глупости, в которых с великим мастерством им ассистировал опытный эскулап, всегда готовый принять роды, но не воспитывать потомство.
Слушатели уверяли, что его голубые глаза превращались в бескрайнюю океанскую синь, которая манила людей и звала в зазеркалье, в кладовые таинств и загадочных, глубоких тайн! Благородный берилл имеет множество цветов и оттенков. Потому окружающим кажется, что с таким человеком не соскучишься.
Что-то оккультное, проще говоря, мистическое, просыпалось в нем. Такое свойство шло, скорее всего, от бабки по отцу, но что-то пришло и от матери. Именно от своих голубоглазых предков он набрался свойств аквамарина небесно-голубого оттенка. Здесь бесились пираты-мореплаватели, – бесшабашные, неугомонные, дерзкие и язвительные.
В короткой детской жизни Сергеев успел впитать по другой генетической линии и нефритовый отблеск памяти своих предков. В их сложных биографиях – участников ответственных исторических событий, – чувствовался зов предков, тянувшийся через многие поколения скандинавских пришельцев на русскую землю.
Но родина нефрита Китай – одна из самых древних цивилизаций. Ее мудрецы и определили свойства души человека, обозначенной символом драгоценного минерала: мягкий блеск камня соответствует мягкосердечию; прочность напоминает об умеренности и справедливости; мелодичный звук сравним со значением науки; негибкость и неизменяемость говорят о мужестве; внутреннее состояние, не поддающееся подделке, является эмблемой чистоты.
Отголоски воинских криков, бандитских набегов тех, кто поджимал Русь с Севера, от Скандинавии, стараясь подстроить ее под свой хищный интерес.
А предки Аркадия, сорок лет скитавшиеся по пустыням, уходя от преследования египтян, тоже набирались воинской доблести и заряда хищничества.
Камень-символ Аркадия, скорее всего, был жадеит – это культовый минерал, ценившийся у ацтеков дороже золота, из него делали прекрасное оружие. В Китае камень был известен под названием "Ю" и символизировал благородство, красоту, чистоту, дружеские чувства. Несмотря на различие составов, жадеит объединяли с нефритом, воспринимая их, как двоюродных братьев: в том и состоял секрет привязанности Магазанника и Сергеева.
В этом смысле оба друга были равны и чувствовали свое единение почти генетическое. Во всяком случае, не было между ними недопонимания, – мотивы поступков, психологические установки, стремления были ясны, как все очевидное, давно отфильтрованное через систему общих проб и ошибок.
– Сан, может быть я вторгаюсь в запретное, – осторожно начал излагать свои сомнения Аркаша, – но сдается мне, что на душе у тебя лежит тяжелый камень. Что-то тебя гнетет, ты и сидишь-то как-то сгорбившись, – такого ранее за тобой не замечалось.
– Ты, как всегда, проницателен, Аркаша. – какое-то время помолчав, отвечал Сергеев. – Да, лежит у меня камень на душе и сковырнуть его пока нет возможности. Но не хотелось бы омрачать радость нашей неожиданной встречи горестными рассказами, тем более, что я многое и сам пока до конца не осознал. Ведь эта встреча с тобой для меня, как твое второе рождение: ты был потерян мною почти безвозвратно, – не давал о себе знать ни словом ни действием, – а теперь нашелся!
– Давай лучше, Аркаша, просто и тихо выпьем за упокой души одной особы, когда-то мне очень дорогой и близкой, но погибшей нежданно и негаданно при весьма странных обстоятельствах.
Аркадий насторожился:
– Старик, ты не темни и не рефлексируй, выкладывай конкретнее, что и к чему? Вместе всегда разбираться проще. Иначе у меня может сложиться впечатление, что ты некачественно относишься к другу.
Аркадий почти процитировал любимого всеми военными Богомолова – "Момент истины". – А что касается моей былой скрытности, то тому есть простые объяснения: придет время – мы и их с тобой обсудим.
Сергеев, естественно, не стал ломаться, как пятикопеечный пряник. Ему и самому хотелось излить душу, а уровень опьянения как раз тому способствовал. Он рассказал вкратце историю событий последних месяцев: трагическую смерть бывшей жены, надвигающуюся вторую смерть, но теперь уже другого сокровенного друга.
Магазанника почему-то особенно заинтересовала версия о нападении на Валентину наркоманов. Он уточнил район города, еще некоторые специальные подробности, свидетельствующие о том, что ему, бесспорно, подвластны каким-то особые навыки анализа деталей подобных преступлений.
- Предыдущая
- 62/95
- Следующая
