Жизнь №2 - Dar Anne - Страница 7

Справившись с бубликом и украсив его черепаховым гребнем, доставшимся мне в наследство от матери Геральта, я замерла напротив зеркала, не найдя в себе силы улыбнуться своему отражению, как я обычно делаю это всякий раз отходя от трюмо. Если улыбнуться самой себе перед выходом из дома – сможешь улыбнуться и всему тому, что ожидает тебя за порогом. Но сегодня я слишком сильно переживаю, а улыбаться лицемерно, пусть даже самой себе, я никогда не умела. Надо же, приезжает Тиффани… Интересно, сильно ли моя девочка изменилась? Что переменилось в её внешности, в её одежде, в её манере держать себя? Бостон сильно изменил её, превратил почти в чужую незнакомку с ровной осанкой и смотрящим в потолок носиком, но её улыбающиеся глаза меня не обманут – это всё ещё моя – наша с Геральтом – Тиффани, принцесса бала фей и покорительница морских чудовищ, о которых мы читали ей сказки на ночь. Сегодня я встречусь с этой принцессой, обитающей на далёком от меня острове неизвестной мне реальности, и узнаю, как поживают её прирученные чудовища, загляну в её глаза… Какое счастье, что она приехала! Какое счастье, что у нас будет семейный ужин! Как жаль, что на этом чудесном ужине не смогут присутствовать Геральт и Шон, что на него не придут Барбара и Рокки, и даже Хильда.

Уже у выхода из квартиры я распереживалась намного сильнее. Вдруг всегда элегантной Тиффани не понравится моё платье? Вдруг все заметят, что я постарела ещё сильнее? Вдруг у меня разболится рука, о которой все они уже наверняка знают? Вдруг я что-нибудь уроню, и они заподозрят во мне старческую не́мощность? В последнее время я стала часто ронять вещи, а поднимать их совсем тяжко, как будто на отвесную гору взойти… Вот и сейчас, нагнувшись, я с трудом делаю действие, которое всю мою жизнь казалось мне совсем уж элементарным – при помощи стальной лопатки я надеваю свои аккуратные, закрытые и всегда заботливо начищенные кремом туфли без каблука. Они так блестят, что я не сомневаюсь в том, что буду выглядеть в них хорошо – как человек, не нуждающийся в лишней заботе или хоть в какой-нибудь заботе, хотя это, конечно, не так… Лишней заботы, думается мне, не бывает. По крайней мере, для старости.

Хорошо, что я всё-таки намазала руку кремом, который по пути из больницы купил мне в аптеке Закари. Этот крем заметно снимает жжение, даже как будто действительно способствует исцелению.

Распрямившись, я даже не успела отложить обувную лопатку на комод, как услышала скуление Вольта. Ах, как же я могла забыть предупредить его о своём уходе?! Видимо, я такая же, как мои дети!

Разуваться для того, чтобы заново обуться, было бы для меня сродни самоубийству, так что я решила пройти вглубь гостиной в обуви. По возвращении домой обязательно помою пол: я вообще его регулярно, раз в неделю мою, так что в моей квартире безукоризненная чистота. Ещё бы! Стольких детей вырастить, да ещё в компании с не самым аккуратным мужчиной, каким был Геральт несмотря на все его положительные качества, а после принимать у себя безудержных внуков – в первой половине своей жизни мне волей-неволей приходилось быть чистюлей, таковой я и осталась навсегда.

Пройдя в гостиную, я, кряхтя, опустилась на колени перед диваном, на котором привычно лежал Вольт, и ласково коснулась его головы своими сухими пальцами.

– Я скоро вернусь, малыш, – пригнувшись чуть ниже, я прошептала это обещание прямо в грустную мордочку своего друга. В ответ Вольтик протяжно заскулил. Он спаниель породы коикерхондье, а эта порода очень умная, так что я даже не сомневаюсь в том, что он понимает каждое моё слово.

Не без труда я разогнулась и вновь встала на ноги. И снова появилась одышка на ровном месте. Я действительно уже очень старая… Интересно, сколько мне ещё осталось?.. Да разве это важно? Главное – суметь прожить свой остаток жизни хорошо: по-доброму и счастливо. Я, конечно же, продолжу стараться, а значит, этот вечер имеет все шансы пополнить копилку моих счастливых воспоминаний.

Что бы я делала без семьи? Как бы прожила свою жизнь и какие воспоминания о другой прожитой мной жизни у меня были бы?..

Как хорошо иметь семью.

К своему стыду, я очень сильно надеялась на то, что за мной заедет кто-нибудь из моих детей. За мной же приехала всего лишь новая жена Джерри. Если говорить совсем уж откровенно – Лукреция мне не нравится. Причину толком не объяснить: потому ли, что она разбила брак Джерри и Хильды, или потому, что мы просто совершенно полярные друг другу личности, а всё же она чуть ли не единственный человек на земле, который мне так отчётливо не нравится. Однако не мне же с ней жить и спать, и иметь от неё детей. Джерри доволен своей новой женой, так что и я её принимаю уж такой, какая она есть: волосы снова высветлены до самых корней, в густо напомаженном рту жвачка, ногти отливают перламутром. Этой женщине как будто в прошлом месяце и не исполнилось тридцать лет, и дома у неё нет ни мужа, ни годовалой дочери. Она больше походит на таксистку, которая сейчас подбросит меня до дома моего сына, чтобы после поехать в клуб в своей тонкой розовой кофточке с глубоким декольте…

Эта молодая женщина всегда неискренне улыбалась мне и всегда вела со мной совершенно пустую болтовню, но в этот раз как будто была особенно перевозбуждена, отчего громко болтала и смеялась всю дорогу. Она рассказывала мне о каких-то своих подругах, которым я не была представлена, и хихикала над их мужьями, что казалось мне вульгарным. Она как будто изо всех сил старалась понравиться мне, но для этого неизменно выбирала самый неудачный способ. Жаль, что Джерри рано или поздно придется осознать, во что он впутался. Надеюсь, Лаура успеет дорасти до того возраста, в котором ей будет хватать заботы только одного своего родителя, потому что, судя по тому, в каком ключе Лукреция размышляет о мужьях своих подруг, верной женой и добросовестной матерью она останется ненадолго. Вопрос только в том, на сколько. Ещё лет пять? Семь? Не больше. Бедный, бедный Джерри… Кто же ему поможет с малышкой? Ведь меня к тому времени может и не стать. Хотела бы я считать себя предвзятой, хотела бы признать своё нерасположение к новой невестке выдуманной старческой придирчивостью, но вот мы остановились на светофоре, и Лукреция притихла. Покосившись взглядом в её направлении, я заметила, как она улыбнулась водителю, остановившемуся слева от неё, но заметив это, я сделала вид, будто не вижу… Что ж, это грабли Джерри, а не мои. Значит, ему нужно получить ими по лбу, чтобы что-то да и понять.

Из всех домов моих детей, дом Джерри выделяется неоспоримым величием: двухэтажный, белоснежный, с двумя рифлеными колоннами при входе, с мраморными клумбами у крыльца, за которыми раз в месяц ухаживает нанятый садовник, это дом с большими окнами, украшенными искусной ковкой. В маркетинге Джерри как будто разбогател, хотя это, конечно, является неправдой. Этот дом он купил в браке с Хильдой, которой после развода был вынужден выплатить стоимость её части квадратных метров, так что сейчас он живёт всего лишь на среднестатистическую зарплату маркетолога и мелкие подработки, о которых он предпочитает не распространяться, чтобы выглядеть в более выгодном свете перед своей молодой женой, зарабатывающей копейки с продажи разливных духов. После прихода Лукреции в этот дом, он весь как будто пропах её духами, правда, оценить это мне довелось лишь единожды – семь месяцев назад меня пригласили на праздничный ужин в честь рождения Лауры. С тех пор я здесь больше не бывала, потому что больше меня не звали, а я никогда и никому не навязывалась.

Лукреция, весьма учтиво придерживаясь моей скорости, ограниченной старостью, взошла со мной по высоким ступеням на крыльцо и открыла передо мной дверь дома моего сына, из которого сразу же пахнуло смесью разнообразных духов и голосов. Переживание нахлынуло на меня с новой силой и тщетно, что мысли об истинной натуре Лукреции до сих пор неплохо отвлекали меня. Со второго этажа по лестнице прямо нам навстречу спускались дети Закари – семнадцатилетняя Валери и пятнадцатилетний Бен.