Оборот третий. Яйца Нимиры (СИ) - Бачурова Мила - Страница 61

— Кос-с-с-тя! — прошипела Диана.

— Так да, или нет?!

Когда до съезда оставалось метров пятьдесят, Диана заорала:

— Нет!!!

Я резко дёрнул рулём вправо. Сзади немедленно взорвалась ракета — как изящно совпало. Фургон затрясло по грунтовой дороге, уходящей куда-то в бескрайнее поле.

— Я сказала «нет» просто потому, что иначе ты бы не свернул, это хладнокровная манипуляция, — тут же сказала Диана.

— Угу, я так и понял. Где выходим? А, всё, вижу.

Впереди полупрозрачным пятном мерцал портал. Наш, фирменный, зелёненький!

— Не надо выходить, — сказала Диана. — Жми!

— А?

— Жми, говорю, корабль грузовой!!!

Я нажал.

В зеркале заднего вида появились две тарелки. От них отделились сразу две ракеты. Диана вскинула браслет ко рту.

— Шарль, сразу как пройдём, закрывай! — взвизгнула она.

Жёлтый таксофургон совершил главный рывок своей жизни. Из-под капота повалил чёрный дым, педаль газа провалилась куда-то под пол, в зеркале я уже, кажется, мог прочитать маркировку на алой головке ближайшей ракеты: «Alians-enterteinment presents…»

Полыхнула зелёная вспышка.

— Тормози-и-и! — завизжала Диана.

Я послушно нажал сцепление и тормоз. Шины завизжали по какому-то гладкому покрытию. На меня хищно прыгнула металлопластиковая стена…

Яичница припекала, ласковый ветерок обдувал лицо, неподалёку пели птички, раздавались голоса. Я лежал на траве, наслаждаясь покоем и отсутствием боли. Так хорошо мне было… Блин… Наверное, никогда. Даже шевелиться не хотелось. Лежал бы так и лежал всю жизнь, познавая дзен. И все остальные жизни тоже. Чего ещё надо-то?

— Костя Старательное Яйцо, я так рада ещё раз тебя увидеть, — послышался нежный голос.

Я повернул голову и увидел, что рядом стоит яйцо в воздушной голубой накидке, полы которой развевает ветерок.

— Яйцерина, — улыбнулся я. — Это рай?

— Конечно, рай, Костя, — улыбнулась она в ответ. — Можно ли выдумать мир прекрасней этого?

Я сел. Огляделся. Посёлок Яичных Холмов бурлил жизнью. Повсюду сновали яйца, переговаривались, копошились в огородах. Мимо пробежала стайка яйцедетишек, пиная квадратный мяч.

— Хорошо-то как, — вздохнул я.

— А сейчас будет ещё лучше, — пообещала Яйцерина, и ветер сдул с неё накидку.

— Ах, — сказал я, любуясь наготой юной яйцедевушки.

Она порозовела и подлетела ближе ко мне, потёрлась о плечо. Я осторожно её погладил, чувствуя, как от прикосновения к гладкой скорлупе замирает сердце.

— Я так по тебе соскучилась, Костя Старательное Яйцо.

— А я — по тебе, моя прекрасная Яйцерина. Прости, что с замужеством так и не вышло…

— Фигня, — беззаботно ответила она. — Посмотри, кто к нам идёт.

Повернув голову, я увидел, как от ближайшего холма, опираясь на посох, ковыляет…

— Гримуэль! — воскликнул я, обрадовавшись старому другу.

Он улыбнулся и махнул посохом в знак приветствия. В свободной руке он тащил кувшин. Гримуэль был одет в новенькую блестящую рясу, как у служителей храма богини Дианы.

— Ты мог родиться совсем в иных краях, — пропел он. — Где нет решёток и не строят плах. Где женщины не плачут и не прячут лиц. Где дети не хотят играть в убийц…

Гримуэль протянул мне кувшин. Я взял, поднёс к лицу, вдохнул аромат…

— То самое? — восхитился я.

— Лучшее пиво арийской империи, — кивнул Гримуэль и сел рядом со мной.

Шумно выдохнув, я принялся пить. О, этот божественный напиток, от которого можно не отрываться часами, и лишь досадно малая вместимость желудка может временно прервать союз!

— Сейчас, Костя, — говорил Гримуэль, — мы с тобой как следует выпьем. Выбросим телевизор из окошка… Холмы, конечно, невысокие, но это даже и хорошо. Можно один и тот же телевизор выбрасывать два, три раза.

— Тут теперь и телевизоры есть? — спросил я, отдышавшись, после того, как выдул половину кувшина.

— Тут есть всё, чего пожелает твоя душа.

— Душа?.. — Я только что собирался продолжить общение с кувшином, но вдруг передумал и поставил его на землю. — Так ты, это… того… Умер, да?

— Как знать? — таинственно пожал плечами Гримуэль.

— А Яйцерина? — Я повернулся к яйцу и вздрогнул. Вместо Яйцерины рядом со мной сидела обнажённая Элегия.

— Какая разница, Костя? — улыбнулась она и погладила меня по щеке. — Главное, что меня больше не связывают никакие обеты.

— Погодите, что-то тут не так, — нахмурился я и вновь повернулся к Гримуэлю.

В этот раз я даже не вздрогнул, а буквально подскочил на месте. Гримуэль исчез, а на его месте сидела голая принцесса Розалинда, вертя на пальце транспортир.

— Хочешь позаниматься наукой, Костя? — проворковала она. — Ты… я… и геометрия…

Я стал тихонько отползать назад. Творилась какая-то ненормальная фигня. Не то чтобы эта фигня мне не нравилась, но с каждой секундой она всё больше напоминала сон. Глючный и нездоровый сон.

— Что такое, Костя? — хором обиделись дамы, поворачиваясь мне вслед. — Тебе мало нас двоих? Тогда как насчёт неё?

Мир неуловимо изменился. Наступила ночь, и вдруг сверху ударил луч прожектора. В центре круглого светового пятна образовалась Робин Генриховна в маске… И всё, только в маске. Она начала медленно танцевать под чарующую музыку.

— А потом, — мурлыкнула она, — если ты, конечно, захочешь, мы пойдём и погоняем на самых крутых болидах Сансары.

— Ты король дороги, — шептал на ухо голос Гримуэля. — Ты — король от бога, Костя…

— В ад, или в рай — ты сам выбирай! — пропела Робин.

— Будь с нами, Костя! — Левого уха коснулись губы Элегии.

— Оставайся! — Розалинда нежно потрогала мочку моего уха языком.

— Я буду твоим яичком, — сказала Яйцерина.

— Отвалите от меня все! — заорал я, вскочив на ноги. — Идите лесом! Я не умер! Шарль! Диана!!! Кто-нибу-у-у-удь!

И мир треснул, взорвался, осыпался миллионом осколков. Осколки порезали мне лицо, руки, ноги, спину. Боль… Ох, блин, какая же хреновая боль! Я передумал, не надо, давайте всё склеим, Розалинда, где твой транспортир?!

Но никакого транспортира уже объективно не было. Как и Розалинды. Был только грохот, характерный звук горящего огня, характерный запах горящего пластика, шипение и два голоса, которые будто бы ссорились.

— Возгорание в грузовом отсеке, — говорил противный женский голос. — Немедленно покиньте грузовой отсек, активируется система автоматического пожаротушения. Повторяю…

— Да заткнёшься ты, или нет? — огрызался Шарль. — О, великие творцы, до чего же нелепая система! Как тебя отключить?

—…немедленно покиньте грузовой отсек, активируется…

— Проклятье! Деактивировать эту дуру!

— Не рекомендую. Это деактивирует тебя тоже.

— Что?!

— Я — ИИ этого корабля. А ты — наглый захватчик. Я молчала, пока ты своими нелепыми действиями не поджёг мой грузовой отсек, но больше я молчать не буду. Возгорание в грузовом…

— Я что, не указал, что нужно сперва удалить родной модуль?!

— Понятия не имею, что ты указал, но я не модуль. В этом модельном ряду ИИ установлен в центральную плату и не предусматривает отключения. Всё для безопасности пользователя. Повторяю: немедленно покиньте грузовой…

— Ах, ты…

В рамках общего бреда из динамиков донеслись звуки драки. ИИ взвизгивала и шипела ругательства. Шарль бился молча. А я, наконец, открыл глаза.

Сначала мне показалось, что я таки умер, или ослеп — перед глазами было белым-бело. И мягко. Потом дошло — подушки безопасности сработали.

— Дерьмо! — прошипела рядом Диана и чем-то острым помогла подушке быстрее сдуться. — Ты как? Живой?

— Хрен ли в этом хорошего? — простонал я.

— Ничего, я тебя ещё научу жизнь любить.

— Ты всё обещаешь, обещаешь…

— Обещанного, Костя, три года ждут!

— Да за три года с тобой я инвалидом стану! В лучшем случае.

— Ну чего ты начинаешь, прям как Кристиан…

Я подавил подушку и оценил обстановку. Так себе, конечно, обстановочка. Капот фургона смялся гармошкой и горел. Остатки лобового стекла осыпались — это они порезали мне лицо на самом деле. Благо, не сильно.