Королевская пешка (СИ) - Буланова Юлия - Страница 5

«Он не просто так нес мне лакомство» — хотелось крикнуть ей в лицо. Но тщетность попыток донести до матери хоть что-то я осознала давно. Ей плевать на меня. Плевать на мой страх, голод или одиночество. Бутылка заменила ей целый мир, которым могла бы стать я.

Бесполезно говорить с той, что не желает слушать. Поэтому молчу, и лишь внутренне содрогаюсь, вспоминая того мужчину. Было в нем что-то неправильное. В глубине его глаз плескалось озеро тьмы.

Он улыбался… наиграно и фальшиво. Говорил обманчиво ласковым голосом. Именно так звали детей монстры из сказок: «Иди ко мне, милая добрая девочка». А потом, когда глупышка верила и, действительно подходила, уже совсем другим – страшным голосом добавляли: «Я тебя съем».

Удушливая паника накрывает стоит просто воскресить в памяти тот образ. Но я до боли закусываю губу, стараясь страха не показывать. Нельзя. Это когда бабушка была жива, можно было бояться грозы или плакать из-за рассеченной коленки. Мать от вида слез звереет и бьет, пока сама без сил не свалится. А если ей в глаза смотреть и взгляд не отводить, почему-то пятится и драться не спешит. Только ругается тихо, поминая чертей-инопланетян. И это мне нравится гораздо больше, чем постоянные синяки. Пусть боится.

Это у Тимки из пятого подъезда мама хорошая. Пьет редко – только по выходным. В остальное время еду готовит, стирает, полы моет. Целый пакет печенья ему с зарплаты покупает, а иногда даже конфеты. Понятно же, почему он ее любит и терпит, если она выпьет и начинает его ремнем воспитывать.

Я точно также, как на мать, посмотрела на ее гостя. Прямо. Глаза в глаза. Вон, что удумал. Забрать меня. А зачем? Он, конечно, на тех, кто сюда обычно ходит, не очень похож. Одет чисто. Не пьяный. И пахнет не перегаром, а чем-то приятным. Одеколоном, наверное.

Думала, тоже отшатнется. Но внезапно его лицо озарила такая потрясающе-красивая улыбка, что я даже растерялась немного. Наверное, поэтому вложила свою ладошку в его протянутую руку. Меня вытащили из такого родного убежища, только это отчего-то казалось правильным и совсем не страшным.

— Она уйдет со мной, — сказал мужчина моей матери. Холодно. Жестко. Я думала она не посмеет ему возразить. Ошиблась.

— Ну, нет. А вдруг Эриан за ней приедет?

— Сомневаюсь. Столько лет он о вас не вспоминал.

— А вдруг?

— Тогда тебе не поздоровится. Посмотрит он на девчонку. И что увидит? Кожа да кости. Одета непонятно во что. Спросит у нее, как она с мамой жила? А что ему она ответит? Мама пила, покормить забывала, била. Ты ведь била ее, Нина?

— Наказывала.

— За то, что она, как ты выразилась, «рептилоид»? Или за то, что девочка на отца похожа? Так, что благодарности ты от бывшего любовника не дождешься. Дай бог, если он тебе голову не открутит за то, как ты с его ребенком обращалась.

— Я ее не убила.

— За это он тоже, вряд ли тебя поблагодарит. Нет человека — нет проблемы, как говорится. А так… ему или придется повесить на свою шею груз больших проблем за нежеланного ребенка. Не с тобой же девчонку оставлять. Поэтому ее придется пристраивать куда-нибудь, или забирать к себе. Думаешь его семье это придется по вкусу? Его жена обрадуется дочери от любовницы? Или родители придут в восторг от внучки, у которой спилась мать.

— Я выпиваю! Да! А кто с такой жизнью по-другому поступает?

Мужчина не ответил. Но лицо его закаменело. Мне даже как-то не по себе стало. Хотя я и понимала, что волна раздражения направлена не на меня.

— И, вообще, — вдруг вспыхнула мать. – Тебе она зачем? Хочешь через нее Эриану отомстить? А раз так, не прикидывайся святошей.

— Даже и не думал. Напишешь отказ и забудешь, что дочь у тебя, вообще, была.

— А что мне за это будет? – Но ответ она свой вопрос она ждать не стала, а сразу выставила свои условия. — Ящик водки хочу.

— Два. И даже закуску тебе куплю. Но сделаешь это сейчас.

— Конечно-конечно. — Тут же сменила тон Нина. — Только бумажку какую-нибудь найду.

Она заметалась по прихожей. Начала судорожно открывать и закрывать ящики комода. Как будто бы там могло быть что-то кроме мусора. Эту беготню прекратил странный мужчина, который все еще продолжал крепко держать меня за руку.

— Ты сейчас умоешься, переоденешься. Возьмешь все свои и ее документы, а после этого поедешь со мной в органы опеки. Подпишешь, что тебе скажут – получишь свою водку.

Вот как я попала к моему папе Мише. Вечером мы ужинали на его маленькой, но такой уютной кухне. И на столе было столько еды… аж не верилось. Огурцы, помидоры, странный соленый сыр, хлеб, сметана, кетчуп, вареная картошка и настоящие сосиски. А еще целый поднос со всякими фруктами. Некоторых я и не видела никогда. Но пахли они очень вкусно. Завтра мне обещали купить торт. Только поверить в то, что можно получить столько счастья за такое короткое время, отчего-то не получалось.

Он заговорил со мной лишь когда я с неохотой отложила от себя недоеденный банан. Было жаль до слез, но желудок, отвыкший от подобных объемов еды, решительно бунтовал.

Человек, сидевший напротив меня, был спокоен и пугающе откровенен. Он не стал скрывать, что умирает и, что очень скоро я поеду в детский дом. Рассказывал, почему мне там будет если не легче, то хоть безопаснее, чем с матерью.

Я поверила ему тогда. Верила до его последнего вздоха. И, кажется, верю до сих пор.

Я никого так не любила в своей жизни. Даже бабушку. А он не любил меня в обычном смысле этого слова. Скорее нес за меня ответственность. Учил читать, писать и считать. Если я что-то не понимала, он объяснял з. Папа не заставлял и не наказывал, не ругал за плохие оценки. Ему, как мне кажется, было на них наплевать.

Меня учили выживать в этом жестоком мире. Защищаться. Отстаивать собственное мнение. Признавать и исправлять ошибки. Думать, прежде чем что-то сказать или сделать. Маленькому испуганному волчонку старательно прививали любовь к чтению, объясняя, что к собственному жизненному опыту крайне желательно прибавить опыт других людей, живших в разное время и разных странах.

Вопреки всем прогнозам папа прожил почти год. И за это время он сделал для меня больше, чем иные отцы делают за всю свою жизнь.

Я вспоминала сейчас мужчину, который подарил мне самое ценное, что имел сам – последние дни и сравнивала его с моим биологическим родителем.

Второй проигрывал по всем параметрам. Жил ведь в свое удовольствие столько лет, не вспоминая о брошенном ребенке, а теперь объявился. И даже не сам – родственничка прислал.

— Дверь там. Не знаю, зачем я вам понадобилась именно сейчас. Но абсолютно уверенна в том, что вы мне не нужны.

— Ты очень похожа на свою прабабку. Внешне. Что ожидаемо. А вот наличие у тебя фамильной гордости, надменности, я бы сказал меня удивляет. Ты ведь живешь в нищете. И как последнее ничтожество не желаешь ничего менять в своем убогом существовании.

— Ваша ли это печаль, дорогой дядюшка?

— А ведь стоит лишь сделать шаг навстречу своей семье. — Он продолжил свою вдохновенную речь, словно бы и не слыша моего вопроса. — Мы окружим тебя роскошью. Любой каприз будет исполняться мгновенно. Все, о чем пожелаешь.

— «Мягко стелешь, да жестко спать». – вспомнила я народную мудрость. – Еще неизвестно, чем мне придется заплатить за описанные вами чудеса. В бескорыстность не верю, уж простите.

Глаза мужчины полыхнули гневом, подтверждая правильность моих выводов. Хотя, это же совсем идиоткой надо быть, чтобы поверить во внезапно привалившее счастье с обретением любящей семьи. Папаша мой – подлец. Это даже не обсуждается. Этот вон, явно, не лучше. Сволочь высокомерная. Оскорбился, что я в ножки ему не кинулась, рыдая от благодарности.

Побыстрей бы он убрался восвояси. Спать хочется. Сил нет.

— У тебя есть младший брат. И сестра.

Я на мгновение задумалась. Младшие. Значит, вряд ли, вообще догадывались о моем существовании. А даже если и знали, что могли противопоставить старшим родственникам? Ничего. Кто станет слушать детей?