Я тебя заберу (СИ) - Коваленко Мария Сергеевна - Страница 6

Марк

В могучем русском много матерных слов. Некоторые способны точно описать мое состояние. Пздц, например. Но из головы не выходит прилизанное и до скучного правильное — диссонанс.

Странно познакомиться с ним в почти сорок. Вроде как к этому возрасту должен был переболеть всеми видами сдвигов по фазе. Да и с моим прошлым удивить в принципе сложно.

А вот накрыло!

Подозреваю, если бы Градская не «обрадовала» гребаным контейнером, трахались бы мы как кролики, до сломанного стола и потертостей на стенах. После этого пришлось бы переселять упрямую врачиху, устраивать генеральный ремонт и отстегивать персоналу за молчание.

Но один хрен! Никто бы не остановил.

Пофиг было бы на сплетни, расходы и мебель.

От «хочу» и «надо» все клеммы выгорели.

Вело в тот момент так, словно не было ничего важнее, чем взять эту вредную докторшу. Сразу как увидел. Без разговоров. Без растанцовки. Без защиты, которую не прихватил с собой, да и не думал, что может понадобиться.

Дикая реакция. Похожая на помешательство.

А ведь и не планировал сегодня ничего такого. Очухался за ночь. Хотел нормально встретиться. В клинике, чтобы никакого искушения не возникло.

Думал поговорить. Попытаться понять, что ж в ней такого, что меня настолько жестко кроет.

Даже не сомневался, что в рабочей обстановке смогу расколоть эту стервозную бабу. Нечем ей было цеплять меня без ресторанной экипировки и блядских туфель на острых шпильках.

Врачиха! Каких тут с дюжину, всех возрастов и мастей. Но стоило Градской выйти из ординаторской. Впечататься своими мягкими полушариями в мою грудь. Вздрогнуть тихонько... Снесло все планы к хренам собачьим.

Как с поездом встретился. Грузовым. Прущим на полной скорости.

Вмиг забыл и про разговоры. И про «расколоть». И про «ничего такого». Здравые мысли сократились до примитивных инстинктов: хватать и брать.

Чудом дошел до ее кабинета. Возненавидел по дороге видеокамеры и пациентов. Проклял архитекторов, которые придумали такие длинные коридоры.

Чувствовал, как докторша злится под боком. Кайфовал от того, как пинается. Возбуждался как пацан от острого язычка, которым стерва заводила еще сильнее.

Крыша не просто ехала. Она летела с первой космической. Махала черепицей и желала: «Счастливо оставаться!»

Я шалел от близости. А только мы пересекли порог кабинета — едва не сдох, когда Градская отскочила к стене и, будто собралась драться, вздернула свой острый подбородок.

За грудиной кольнуло, как у инфарктника. Словно привиделось что-то. Чуть молнию членом не порвал от бешеного взгляда и точеной фигурки, упакованной в белый халат.

Ненормальная реакция! Как у больного. Сразу на все: на яйца и на голову. Чокнулся от незнакомой бабы, которая даже не пыталась меня зацепить или понравиться.

Не помню уже, когда такое происходило. Представить не могу, от чего так развезло сейчас. Нет ведь в этой Градской ничего особенного. Ни ног от ушей. Ни кукольного тюнинга.

Вместо копны волос — короткая стрижка. Вместо макияжа — очки на пол-лица.

Зараза! Хоть и молодая, но со скальпелем вместо языка.

После очередного облома прихожу в себя так же медленно, как и вечером. Опершись руками о подоконник, смотрю в окно на питерский дождь. Глушу желание вернуться и трахнуть вредную бабу прямо на ее рабочем столе.

В мыслях один, мать его, диссонанс. Слово-то какое!

«Что в ней особенного? — пытаюсь реанимировать мозг вопросами. — Почему именно на нее больная реакция? — луплю по извилинам с настойчивостью дятла. — Кто она такая вообще?»

Словно не читал никакого личного дела и не видел кобелиной стойки Кравцова, я поворачиваюсь в сторону кабинета заведующего.

Раздумываю, идти или нет, недолго.

Савойский, как и положено начальству, занят самим собой. Однако, увидев меня, тут же обрастает бумагами и папками. А потом включает режим официанта элитного ресторана.

Сам встает. Сам отодвигает мне стул. Остается лишь, чтобы сам рассказал, зачем я здесь. Но с этим приходится помочь.

— Градская. Елизавета. Давно у вас работает?

Наизусть помню дату приема. Помню все ее даты! Только сейчас интересует другое.

— Да... — Савойский меняется в лице и тут же тянется к клавиатуре.

— Расскажите подробнее. Когда, почему вы ее взяли. И остальное.

Я расстегиваю пиджак и устраиваюсь в кресле максимально удобно. Всем своим видом показываю, что беседа будет долгой и очень доверительной.

— Но... — Заведующий нервно сглатывает. — Вы ведь читали личное дело. Николай Степанович должен был предоставить...

— Нет, — обрубаю. — Я хочу узнать от вас. Не то, что указано в документах. А то, чего там нет.

— Я... Я вас не понимаю.

Для заведующего таким отделением он слишком недогадлив. Поэтому говорю без намеков:

— Семья. Любовники. Хобби. — Загибаю пальцы. — Предпочтения в еде. В напитках. — Почему-то вспоминаю эспрессо, который ненавидела одна смешная девчонка в моем прошлом. И которым сегодня пахло в кабинете доктора Градской. — Всё!

— Вы... — Савойский поправляет очки, но больше уже никуда не тянется.

— Предлагаю начать с любовников. — Я коротко киваю. — Что у нее было с Кравцовым? И как долго длилась эта связь?

Лиза

Когда Шаталов уходит, я сдуваюсь, как воздушный шарик. До приема еще минут пятнадцать, но нет сил включить ноутбук или заранее достать формуляры нужных согласий.

Не могу даже в зеркало посмотреть. Ничего не хочется. За ребрами барабанный бой. А в голове каша.

Точь-в-точь как девять лет назад, когда заставила следователя привезти меня домой к Шаталову и вместо Марка встретила там его бывшую жену. «Партнершу и любовницу!» — поправляю себя.

Если бы могла, я бы с радостью удалила тот день из памяти.

Чтобы не ныло и не снилось. Чтобы при взгляде на Шаталова не вспоминать, как ревела там, на пороге пустого дома, как меня рвало от неизвестной болезни, оказавшейся беременностью. И как дралась со следователем, не позволяя посадить себя в машину.

Сумасшедшей была. Влюбленной настолько, что готова была поселиться под дверью и ждать, будто прикормленная добрым человеком бездомная собака.

Даже сейчас от той горькой картинки пробирает до костей. В кабинете больше двадцати градусов, а я мерзну и ничего не могу с собой поделать.

Какой-то адский талант вляпываться в одного и того же мужчину. Первый раз — до разбитого сердца и целого вороха проблем. Теперь...

Собственная реакция на Марка пугает сильнее, чем разоблачение. Умом понимаю, что он мне не нужен. Чужой муж! Далекое прошлое! Ни одной причины поддаться.

А тело горит так сильно, требует его ласк так настойчиво… Хоть прямо сейчас звони Ленке и говори, что едем в Москву.

Неважно, что сгоряча. Начхать, что будет выглядеть побегом.

После этой встречи с Шаталовым переезд уже не кажется большой проблемой. Выжила же как-то в новом городе без чужой помощи! Не пропала, когда родная мать, скатавшись пару раз к маленькому внуку, сказала, что не может больше мотаться в столицу.

Даже смешно было... сквозь слезы. Мама боялась потерять изменщика-отчима, а потеряла меня и Глеба. Легенда о сироте, состряпанная для защиты свидетеля, вдруг стала не вымыслом, а реальностью.

Вероятно, задержись пациентка минут на десять, я бы таки набрала подругу. От искушения зудят кончики пальцев и холод сменяется жаром.

Однако пациентка приходит вовремя. Смотрит на меня как на бога, когда рассказываю о шансах на беременность. Плачет, получив направление на первые анализы. И от ее радости, под ее слезы я остываю.

Стена гордости так и остается стеной позора, но ни о каком переезде уже не думается.

К концу приема вместо растерянной Лизы просыпается обычная, готовая ко всему. И как только пациентка уходит, я делаю то, что нужно было сделать еще раньше.