Хозяин Каменных гор - Федоров Евгений Александрович - Страница 54
- Предыдущая
- 54/188
- Следующая
— Правда ли, что целый эскадрон курьеров от князя Репнина живет в Санкт-Петербурге?
Попов в замешательстве признался:
— До десяти наберется, ваше величество!
— А зачем вы их держите? — полюбопытствовала императрица.
— Нет приказаний светлейшего.
— Ах, так! Скажите князю, чтобы непременно сегодня ответил Репнину, что понужнее. А мне пришлите записку, в котором часу ваш курьер уедет!
Потемкин в ночь отправил курьеров, а отославши их, вызвал генерал-аудитора и раскричался:
— Почему не допустили ко мне гонцов? Расказню тебя, Демидов!
Николай Никитич молча проглотил обиду; все знали, что ругань была лишь для отвода глаз…
Раздраженный Потемкин снова целые дни валялся на диване. Сколько времени длилась бы неопределенность — неизвестно, но государыня вынуждена была покончить с этим. От побед на юге зависела судьба страны. Императрица решила через Зубова или Безбородко передать Потемкину приказ немедленно выбыть в армию, но ни тот, ни другой не осмелились пойти к нему с подобным поручением. Тогда Екатерина Алексеевна сама пошла в покои светлейшего и твердо объявила ему свою волю.
И странно: всегда своенравный, упрямый и строптивый, Потемкин на сей раз сделался кротким и послушным.
Двадцать четвертого июля он выехал из Царского Села с тяжелой тоской на сердце. Пожелтевший, мрачный, он со скорбью оглянулся на Санкт-Петербург и горестно вздохнул: «Придется ли сюда вернуться?» Отвалившись в угол кареты, Потемкин сидел безмолвно, с закрытыми глазами.
На первом привале, подойдя к экипажу, Демидов увидел, что из-под ресниц князя блеснули слезы.
— Что с вами, ваше сиятельство? — обеспокоенно спросил генерал-аудитор.
— Оставь, Демидов! И без тебя тяжело на душе!
Сказал и замолчал. Так и не вышел он из кареты, приказав везти дальше.
Восемь дней мчался на юг Потемкин, стремясь скорее попасть в Яссы. Адъютант Николай Демидов охрип от брани, разнося в пух и прах станционных смотрителей и торопя фельдъегерей скакать вперед по тракту с известием о проезде князя. На почтовых стоянках никого не допускали к светлейшему: он не хотел выслушивать доклады губернаторов, принимать генералов и представителей дворянства. Едва успевали сменить запаренных коней, как Потемкин уже нетерпеливо кричал:
— Гони!
Однако ни бешеная езда, ни широкие степные просторы, которые всегда его успокаивали, не приносили забвения. Угрюмый, молчаливый, он сидел в углу дормеза, устало опустив голову. Всегда любивший сытно и вкусно поесть, он долгое время не притрагивался к пище.
Чтобы развеселить светлейшего и заставить его есть, Николай Никитич пошел на некоторые ухищрения.
— Ваша светлость, вам надо перекусить да подкрепиться вином! — предложил он на одной остановке.
Потемкин молчал.
— Здесь приготовили для вас хороший ужин! — не отставал адъютант!
— Поди прочь! — заревел в гневе светлейший.
Но Демидов знал нрав Потемкина и не убежал от брани. Он смолчал, а через полчаса снова подскакал к дормезу и, наклонясь к окну, вкрадчиво проговорил:
— Тульские гольцы имеются, только что из воды, а калачи еще горячие. Право, все это стоит внимания вашей светлости!
Стекло в дормезе опустилось. Николай Никитич заговорщицки посмотрел на Потемкина и умильным голосом продолжал:
— Алексинские грузди и осетровая икра заслуживают вашей снисходительности!
— Гм!.. — поперхнулся светлейший и сделал рукой протестующий жест.
— Есть и ерши крупные, животрепещущие, так и просятся в уху!..
— Сатана! — выкрикнул Потемкин и высунулся в окно. — Что там еще?
— Сверх того, ваша светлость, здесь, на станции, мигом приготовят и яичницу-глазунью!
— Стой! Вели открыть карету! — сдался наконец Потемкин, соблазненный заманчивыми блюдами.
Он вышел из дормеза, вытянулся во весь богатырский рост, сладко зевнул:
— Ну, веди, Демидов!
Они пошли к почтовому дому, где на столе ждали сытные яства: уха из ершей, горячие калачи, яичница-глазунья и превосходное вино.
С Потемкина сняли дорожный плащ, он сел в глубокое кресло в тяжелом изнеможении. Адъютант и слуга придвинули к нему блюда. Светлейший стал есть. В горнице все молчали, пока он насыщался. Утолив голод, Потемкин кивнул Николаю Никитичу:
— Флягу с водкой!
Он налил бокал водки, выпил, и взор его оживился. Взяв с тарелки редьку, князь отрезал от нее толстый ломоть и жадно закусил.
— Знаешь, Демидов, тут каждое блюдо так и просится в рот. Право, я начинаю бояться за свой желудок!
Он поднялся из-за стола и приказал отнести в дормез редьку.
— Едем дальше! — коротко сказал он и пошел к выходу…
Снова вихрем понесли кони, но и после сытной еды Потемкин не повеселел. Он вздремнул, а когда проснулся, пожаловался Демидову:
— Не пойму, что со мной. Все нутро жжет. Вели остановить коней!
— Вот, кстати, и Чернигов, ваше сиятельство. Можно отдохнуть!
И впрямь, навстречу путешественникам со взгорья поплыл торжественный звон колокола.
— Где это? — спросил Потемкин.
— Встречают, ваше сиятельство. Звонят в церкви Иоанна Богослова!
— Приятный звон…
Под гуденье колоколов Потемкин въехал в Чернигов. Чувствуя себя больным, он пролежал много часов в постели и все время велел звонить в колокол, а на утренней заре вновь пустился в дорогу.
— Демидов! — наказал Потемкин, уезжая. — Поручаю тебе столь приятный звоном колокол стащить со звонницы и отправить в Екатеринослав!
Николай Никитич поскакал выполнять приказ князя. К полудню шестисотпудовый колокол спустили с колокольни, погрузили на особые дроги и повезли. Старушки со слезами провожали колокол.
Не обращая внимания на их жалобы, Демидов стегнул по коню и понесся нагонять светлейшего…
Несмотря на бешеную скачку, Потемкин опоздал в Яссы. За три дня до его приезда князь Репнин подписал в Галацах предварительные условия мирного договора с Турцией.
Узнав об этом, Потемкин рассвирепел. Он вызвал к себе Репнина и при генералитете набросился на него с упреками.
— Кто дал вам право на подобные действия? Что вы сделали? — в гневе закричал Потемкин.
— Светлейший князь, я исполнил свой долг! — спокойно ответил старик Репнин.
— Как вы смели начать без меня кампанию? — не уступал князь.
— Ваше сиятельство, я вынужден был отразить нападение тридцатитысячного турецкого корпуса визиря Боталь-бея!
Потемкин помрачнел, подошел вплотную к Репнину и в запальчивости крикнул:
— Как вы дерзнули заключить мир? Кто дал вам на это согласие? Вы поплатитесь головой за эту дерзость! Я буду судить вас, как изменника!
На лице Репнина выступили багровые пятна. Еле сдерживая гнев, он возразил:
— Ваша светлость, если бы вы не были ослеплены в эту минуту гневом, то я заставил бы вас раскаяться в последнем слове!
— Угрозы! Дерзкий, знаешь ли ты, что я через час могу приказать расстрелять тебя!
Репнин пристально взглянул на Потемкина и, чеканя каждое слово, холодно прервал Потемкина:
— Знаете ли вы, князь, что я могу арестовать вас, как человека, восстающего против повелений государыни?
Потемкин опустил голову, шумно задышал.
— Что сие значит? — упавшим голосом спросил он, догадываясь о правде.
— Это значит, ваше сиятельство, что я повинуюсь и обещал отдавать отчет в своих действиях одной государыне.
Князь Репнин учтиво поклонился и вышел из горницы. Потемкин тяжело опустился на стул. С минуту он раздумывал, потом с горечью заговорил:
— К чему была сия торопливость? Надо было знать, в каком положении наш черноморский флот и об экспедиции генерала Гудовича. Дождавшись донесения их и узнав от оных, что вице-адмирал Ушаков разбил неприятельский флот и уже его выстрелы были слышны в самом Константинополе, а генерал Гудович взял Анапу, — мы могли бы заключить мир на более выгодных условиях!..
В голосе его прозвучала скорбь.
- Предыдущая
- 54/188
- Следующая
