Ловушка для горничной (СИ) - Шагаева Наталья - Страница 7

— Не обещаю, — разводит руками Марк, играет ключами от машины и уходит в сторону дома.

Снова беру корзину и несу ее в домик. Ставлю цветы на подоконник, опрыскиваю их водой, вдыхаю запах. От Марка я могу их принять, поскольку в моей голове он не мужчина, а действительно «подружка».

— Чай, Андрею Сергеевичу в кабинет, — сообщает мне Люба, когда я возвращаюсь на кухню, ставит передо мной поднос с чайником, чашкой, лимоном и медом.

— А Дарина где?

— Чистит ковер в гостиной.

— Может, я почищу, а Дарина подаст чай?

— С чего это вдруг? — выгибает густые брови Люба. — Ты почему избегаешь Андрея?

— Да не избегаю я, — хватаю поднос и иду в кабинет Андрея.

Наверное, проще было уволиться и покинуть этот дом. Но не проще… Это снова побег. А бежать мне больше некуда.

Дверь в его кабинет, как всегда, приоткрыта. Мужчина стоит возле открытого окна, разговаривая по телефону. Быстро составляю с подноса чайник и чашку, в надежде быстро уйти и не встретиться глазами с мужчиной. Но, как только я составляю последний предмет на стол, мужчина заканчивает разговор и оборачивается.

— Задержись, — останавливает он меня. Ладно. Я слишком эмоциональная к нему. Неважно, что мои эмоции выражают ненависть, главное, что они есть, и это, видимо, заводит мужчин. Нужно быть равнодушной. Равнодушие бьет похлеще оскорблений. Надеваю маску безразличия. — Как ты себя чувствуешь?

— Прекрасно, — безэмоционально отзываюсь я.

— Я сделал тебе прописку, — подходит к столу, вынимает из папки листок, протягивая мне. Беру, читаю совершенно незнакомый адрес. Мне безразлично. Моя прописка нужна была ему. Не благодарю. — Можешь пользоваться при необходимости, все законно. Временная прописка на три года, при надобности можем продлить.

— Хорошо, — просто киваю. Я не буду ей пользоваться никогда.

— Ты давно не брала выходной. Дарина уже справляется, можешь взять положенные тебе три дня.

— Хорошо, но выходные мне пока не нужны, — сдержанно отвечаю ему.

— Ты практически не покидаешь пределы усадьбы. Есть причины? — серьёзно спрашивает он. Ага, сейчас прямо рассказала ему все свои причины.

— Нет причин, — четко отвечаю я.

— У молодой, красивой девушки нет причин взять выходной?

— Андрей Сергеевич, если у вас нет больше рабочих вопросов, позвольте мне вернуться к работе.

— После того, как ты ответишь мне, понравились ли тебе лилии.

И тут моя отстранённость и холодность дает сбой.

Марк гаденыш! Обманул! Внаглую. Подружка-то у меня врушка. Ношусь тут с этими цветами, как дура.

— Цветы были от тебя?

— Ты ожидала их от кого-то другого? — ревностно интересуется он.

— Я вообще ни от кого ничего не жду. Цветы прекрасны. Но вам не следует больше мне их дарить. Нас должны связывать только рабочие отношения, — четко проговариваю я. — Не выкидывайте больше деньги на помойку, поскольку все ваши жесты полетят именно туда, — проговариваю и, не дожидаясь разрешения, покидаю кабинет…

______________

Андрей

— Пап, смотри! — малая восторженно распахивает глаза, указывая пальцем в небо. Там воздушный змей в виде жар-птицы летит по ветру. Динка хлопает в ладоши и смеётся. Перевожу взгляд на семейную пару и мальчика лет пяти, запускающего змея. Счастливые, полноценные – все, как положено: мама, папа, ребёнок; женщина беременна вторым. Идеально до тошноты, как в рекламе йогурта. А у нас не так. Нет у нас мамы и не было никогда. Точнее, Дина никогда ее не видела. Ее мама умерла при родах. Когда Дину вытащили, Карина уже была мертва.

Мы даже не были женаты. Дина появилась по залету. Я радовался ребенку и возможности жениться – Карина шикарная женщина. Но то, что она шикарная, считал не только я. А все, бл*ть, кто попадался на ее пути. И Карина выбирала. О мертвых не принято говорить плохо, только вот хорошо не получается.

Я, как идиот, бегал за ней, по врачам водил, витаминами кормил, пылинки сдувал, пока не узнал, что Карина у нас элитная шлюшка. Нет, она гордо называла себя эскортом, но, как проституцию ни назови, суть от этого не меняется.

Я тогда, наверное, месяц бухал. Ни хрена не помню, просыпался, заливался и снова уходил в алкогольную кому. Как, сука, так? Нет, великой любви не было, но тогда у меня было еще правильное нутро. Я брал ответственность за все, к чему причастен. Когда пробухался, принял решение, что все равно женюсь, забуду о ее, мягко говоря, некрасивом прошлом, попробую начать с чистого листа. Только вот Карине «отмываться» не хотелось. У нее были другие планы. И в эти планы ни я, ни ребёнок не входили.

— Ты, конечно, охрененный мужик, Покровский, — изрекала Карина, рассматривая свой маникюр. — Харизматичный, сексуальный, трахаешься на пятерку, правильный, и мама у тебя просто душка, но не герой моего романа. Я вот в это все, — указывает на свое идеальное тело, — вложила миллионы не для того, чтобы отдать даром, испортить родами, а потом печь пироги в ожидании мужа с работы и сопли детям подтирать.

Пока она говорила, я молча смотрел в окно. Смотрел и впервые в жизни испытывал желание придушить женщину. Я не утрирую. Мне реально хотелось ее убить. Ладони покалывало от желания сомкнуть их на ее идеальной шее и не отпускать, пока сука не прекратит дышать. Меня настолько переклинило, что я слова не мог сказать, только сжимал кулаки и челюсть до хруста.

— В Эмиратах меня ждет мужчина, документы давно оформлены. И вот эта беременность, — с пренебрежением произносит она, как будто внутри нее что-то гадкое, а не мой ребёнок, — все испортила. Поэтому я делаю аборт, восстанавливаюсь и улетаю. А ты найди себе другую, которая готова будет пожертвовать собой. Я искренне желаю тебе счастья. Хороший ты мужик. Жаль, не моего уровня.

Я уже тогда не бедствовал. Зарабатывал хорошо. Квартира, машина, отстроил дом для матери, в перспективе семейный. Демьян взял меня в долю, в малую, конечно, всего двадцать процентов акций, но мне хватало. Демон ценил меня и не скупился. Сейчас эти акции стоят в пять раз дороже. Но, мать ее, до арабского шейха я, безусловно, не дотягивал.

— Ну скажи уже что-нибудь! — требовательно произносит Карина.

Разворачиваюсь, заглядываю ей в глаза. Я не знаю, что она читает в моем взгляде, но ее рот закрывается. Карина меряется в лице, отступая назад. А я по-прежнему напоминаю себе, что убивать нельзя, даже если очень хочется. В ушах звенит, меня начинает потряхивать от ярости. Это даже не ревность. Я не могу понять ее по-человечески. Что за тварь-то она такая продажная?

— Счастья, значит, ты мне желаешь, — проговариваю сквозь зубы. — А я вот тебе нет, — хриплю, как загнанный пес.

— Покровский, не нужно вот этой драмы. Я освобождаю тебя от ответственности, — продолжает нести ересь. От срыва меня сдерживает только один шаг – ее беременность. Можно было бы, конечно, выдохнуть, откреститься, сделать вид, что ребенок не мой, и пойти дальше. Только я чувствую, что он мой, и не хочу превращаться в такую же тварь, как Карина.

— В общем так. Как женщина, ты мне больше неинтересна. Брезгую шлюхами! — проговариваю сквозь зубы. — Родишь мне ребёнка – и свободна. Лети в свои Эмираты и на глаза мне больше не попадайся. А сделаешь аборт или сбежишь – я, сука, из-под земли тебя достану и посажу на цепь!

Естественно, Карина мне не поверила. Не поверила в мои возможности и силу. Наверное, я всегда был слишком мягок с ней, чтобы она поняла, что злить меня не стоит. Возможностей и власти у меня было достаточно, чтобы не выпустить ее из страны и заставить сохранить жизнь моему ребёнку. Карина возненавидела меня, называя чудовищем. Она рыдала и кидалась на меня зверем. Пыталась навредить себе и ребёнку, чтобы испортить мне жизнь за то, что я испортил жизнь ей. Как следствие – преждевременные роды и смерть Карины.