Бегущая могила (ЛП) - Гэлбрейт Роберт - Страница 58

Она уже выпила почти весь второй бокал вина.

— Мазу — дочь Малькольма Кроутера, — добавила она. — Она - его точная копия.

— Правда?

— Да. Когда я вышла, я проверила их. И я узнала, чем занимался старший брат, и подумала: “А, вот где она всему этому научилась. От своего дяди”.

— Что ты имеешь ввиду под “научилась всему”? — спросил Страйк.

— Джеральд был детским фокусником до того, как переехал жить на ферму.

В этот момент к Страйку вернулось еще одно воспоминание — о том, как более толстый из двух братьев Кроутер показывал маленьким девочкам карточные фокусы при свете камина, и в этот момент он не почувствовал ничего, кроме сочувствия к сравнению Эбигейл с раком.

— Когда ты говоришь “там она всему этому научилась”?

— Хитрости… нет, ловкости, что ли? У нее хорошо получалось, — сказала Эбигейл. — Я видела фокусников по телевизору, я знала, что она может делать, но дети считали, что она действительно может творить чудеса. Правда, они не называли это магией. Чистая духом, — сказала Эбигейл, скривив губы.

Она оглянулась через плечо как раз вовремя, чтобы увидеть, как Баз выходит из паба.

— Хорошо, — сказала она и тут же встала. — Хочешь еще пива?

— Нет, все в порядке, — сказал Страйк.

Когда Эбигейл вернулась с третьей порцией вина и снова села за стол, Страйк спросил,

— Как скоро после переезда на ферму Чепмен родилась твоя сестра?

— Она никогда не рождалась.

Страйк подумал, что она, должно быть, неправильно его поняла.

— Я говорю о том, когда Дайю…

— Она не была моей сестрой, — сказала Эбигейл. — Она уже была там, когда мы приехали. Она была Мазу и Алекса Грейвса.

— Я думал…?

— Я знаю, что ты думал. После смерти Алекса Мазу притворилась, что Дайю — моего отца.

— Почему?

— Потому что семья Алекса пыталась получить опеку над ней, после того как он покончил с собой. Мазу не хотела отдавать Дайю, поэтому она и мой папаша придумали историю, что Дайю на самом деле его. Семья Алекса обратилась в суд. Помню, Мазу была в бешенстве, когда ей пришло судебное письмо, в котором говорилось, что она должна предоставить образцы ДНК Дайю.

— Это интересно, — сказал Страйк, который теперь делал быстрые записи. — Были ли взяты образцы?

— Нет, — сказала Эбигейл, — потому что она утонула.

— Верно, — сказал Страйк, поднимая голову. — Но Алекс Грейвс считал Дайю своей?

— О, да. Он составил завещание и назвал Дайю единственным бене.. бенефи.. как это?

— Бенефициаром?

— Да… я же говорила, что никогда не получала образования, — пробормотала Эбигейл. — Надо бы побольше читать, наверное. Иногда я подумываю о том, чтобы попробовать поступить на курсы или что-то в этом роде.

— Никогда не поздно, — сказал Страйк. — Значит, было завещание, и Дайю должна была получить все, что оставил Грейвс?

— Да. Я слышала, как Мазу и мой отец говорили об этом.

— Много ли он мог оставить?

— Не знаю. Выглядел он как скотина, но семья у него была богатой. Они иногда приезжали к нему на ферму. Тогда ВГЦ не так строго относилась к посетителям, люди могли просто приехать на машине. Грейвсы были шикарными. У моего отца была сестра Грейвса, которая ела у него из рук. Пухленькая девочка. Мой отец всегда пытался завязать контакт с теми, у кого были деньги.

— Значит, после смерти Дайю твоя приемная мать…

— Не называй ее так, — резко сказала Эбигейл. — Я никогда не использую слово “мать” для этой сучки, даже если перед ним стоит “приемная”.

— Прости, — сказал Страйк. — Мазу, значит, унаследовала все, что осталось от Грейвса?

— Полагаю, — сказала Эбигейл, пожав плечами. — Меня отправили в центр Бирмингема вскоре после смерти Дайю. Мазу всегда боялась меня, она не позволила бы мне остаться, если ее дочь умерла. Я убежала с улицы в Бирмингеме, когда собирала деньги для церкви. На вырученные деньги я купила билет на автобус до Лондона и моей бабушки по матери. Теперь я живу в ее квартире. Она оставила ее мне, благослови ее Бог.

— Сколько тебе было лет, когда ты ушла из церкви?

— Шестнадцать, — сказала Эбигейл.

— Ты контактировала с отцом после этого?

— Нет, — сказала Эбигейл, — и это мне как раз нравится.

— Он никогда не пытался найти тебя или связаться с тобой?

— Нет. Я была девиантом, не так ли? Так они называют людей, которые уходят. У него не могло быть дочери, которая была бы девиантом, а не главой церкви. Он, наверное, был так же рад видеть мою спину, как и я его.

Эбигейл выпила еще вина. Ее бледные щеки становились розовыми.

— Знаешь, — резко сказала она, — до церкви он мне нравился. Наверное, я его любила. Мне всегда нравилось быть типа как парень, и он возился со мной, бросал мяч и все такое. Он был не против того, что я сорванец и все такое, но после Мазу он изменился. Она чертова социопатка, — злобно сказала Эбигейл, — и она изменила его.

Страйк предпочел не отвечать на этот комментарий. Он, конечно, знал, что под сильным воздействием возможны алхимические изменения личности, особенно у тех, чей характер еще не до конца сформировался. Однако, по словам Эбигейл, Уэйс был харизматичным, аморальным плутом даже в браке с первой женой, а вторая, судя по всему, была просто идеальной сообщницей в его восхождении к статусу мессии.

— Он начал отчитывать меня за все, что Мазу во мне не нравилось, — продолжала Эбигейл. — Она сказала, что я помешана на мальчиках. Мне было восемь лет. Мне просто нравилось играть в футбол… А потом она сказала, что я больше не могу называть его “папа”, а должна говорить “папа Джей”, как все остальные.

— Это мир мужчин, — сказала Эбигейл Гловер, откинув голову назад, — а такие женщины, как Мазу, знают, где власть, и играют в игру, хотят, чтобы мужчины были довольны, и тогда мужчины позволяют им иметь немного власти. Она заставляла всех девушек делать… то, что ей не приходилось делать. Она это делала. Она была там, — Эбигейл поднял одну руку горизонтально, как можно выше, — а мы были там, внизу, — сказала она, указывая на пол. Она топтала всех нас, чтобы стать чертовой королевой.

— А к собственной дочери она относилась по-другому? — спросил Страйк.

— О, да, — сказала Эбигейл, делая еще один глоток вина. — Дайю была избалованной девчонкой, но это не значит… то, что с ней произошло… Это было чертовски ужасно. Она раздражала, но я тоже была расстроена. Мазу не думала, что я была расстроена, но мне было не все равно. Все вернулось, то, что случилось с мамой, и все остальное. Я, блядь, наелась морем, — пробормотала Эбигейл. — Даже “Пиратов Карибского моря” не могу смотреть.

— Можно ли вернуться к тому, что случилось с Дайю? — спросил Страйк. — Я пойму, если ты не захочешь.

— Мы можем, если хочешь, — сказала Эбигейл, — но я была на ферме, когда это случилось, поэтому не могу многое тебе рассказать.

Ее голос теперь был гораздо свободнее. Страйк догадался, что она ничего не ела между спортзалом и пабом: вино явно сказывалось, хотя она и была крупной.

— Ты помнишь девушку, которая взяла Дайю на пляж в то утро?

— Помню, что она была блондинкой, чуть старше меня, но сейчас я бы не смогла выделить ее из толпы. У тебя не было друзей, ты не должен был сближаться с людьми. Это называлось “материальное обладание” или как-то так. Иногда люди пытались подлизаться ко мне, потому что я была дочерью своего отца, но вскоре они понимали, что это ничего не значит. Если я за кого-нибудь замолвлю слово, Мазу, скорее всего, позаботится о том, чтобы его наказали.

— Значит, ты не знаешь, где сейчас находится Шери Гиттинс?

— Так ее звали, да? Кажется, Шерил. Нет, я не знаю, где кто из них.

— Я слышал, — сказал Страйк, — что Шери выехала на грузовике с фермы Чепмена мимо тебя и еще двух человек в то утро, когда утонула Дайю.

— Черт возьми, ты это знаешь? — сказал Эбигейл, выглядя скорее расстроенной, чем впечатленной

— Моя напарница брала интервью у Шейлы Кеннетт.

— Черт побери, неужели старая Шейла еще жива? Я думала, она уже давно умерла. Да, я, парень по имени Пол и муж Шейлы были на раннем дежурстве — надо было кормить скот, собирать яйца и готовить завтрак. Мимо нас в фургоне проехали девчонка Шери и Дайю, они ехали на овощной базар. Дайю помахала нам рукой. Мы удивились, но решили, что она получила разрешение на поездку. Она могла делать много всего, что не делали остальные дети.