Дракон Потапов и украденное сокровище - Лаврова Светлана Аркадьевна - Страница 14

– А нельзя ли проверить исправность оборудования? – спросил Морской Царь-Дракон. – Я не имею в виду ничего такого, но за столько столетий драгоценности могли и протухнуть.

– Да пожалуйста, – согласился Великий Кракен и поболтал в воде Драгоценностью Прилива. Тут же повысился уровень воды и поднялась жуткая буря. Корабли Хубилая начали разваливаться на куски и тонуть, на головы Царю-Дракону посыпались обломки мачт, доски, какие-то металлические детали, тонущие люди, вода сделалась мутной и бурлящей – ну ничего не видать. В этой неразберихе Кракен сунул Царю-Дракону Драгоценности Прилива и Отлива, забрал жемчужину, торопливо сказал: «Ну вот и поменялись» и на предельной скорости рванул в просторы Тихого океана.

Когда вода успокоилась, Морской Царь-Дракон обнаружил, что Драгоценность Отлива ему действительно вернули. А вместо Драгоценности Прилива жуликоватый Кракен всучил ему какую-то нелепую монгольскую бляху от доспехов, которая падала сверху, с тонущего корабля монголов. В мутной воде ничего же не видно!

Морской Царь-Дракон рассвирепел и бросился в погоню за Кракеном. Догнал, побил, жемчужину отобрал и слушать не стал никаких оправданий, что, дескать, ошибочка вышла, вода была мутная, и виноват один хан Хубилай, который не вовремя затеял завоёвывать Японию. А где находится Драгоценность Прилива, Кракен не знает. Видимо, там и осталась лежать на песочке, где они менялись. И Царь-Дракон сам виноват: чем гоняться за невинным Кракеном, лучше бы поискал старательнее.

Так и остались: Лун-Ван, Морской Царь-Дракон – с жемчужиной, Драгоценностью Отлива и бляхой монгольского багатура (которую перед общественностью выдавали за Драгоценность Прилива, чтобы не было бесчестья царскому драконьему роду). А Кракен – с Драгоценностью Прилива. И вот теперь он приплыл за жемчужиной!

– Но не он её украл, – сказал Кецаль. – Он сидел в пруду, пока подменяли узелок с жемчужиной. И он бы тихо, без рекламы, слинял, если бы жемчужина попала к нему. Как ни странно, этот жулик – единственный честный человек, то есть дракон, то есть кто он там. Остальные под подозрением.

– Но драконы не могут воровать! – хором сказали Потапов и Франсуа. – Это алиби! Или нет?

– Конбанва, – в холл зашёл низнький кругленький бритый японец в оранжевом одеянии монаха и поклонился. – Добрый вечер, многоуважаемые господа подозреваемые. Я имею честь быть сыщиком при храме Тенрюдзи и счастлив приложить все свои ничтожные силы для расследования этого ужасного преступления.

А в это время…

Штаб неизвестной армии в неизвестной стране, отдел внешней разведки.

Дешифровщик принёс генералу ещё тёплый листок из принтера.

Генерал нехорошо выругался. Потом перечитал шифровку и выругался ещё более нехорошо.

– Прошу извинить мою невежливость, – сказал старик и заулыбался. – Но сейчас в ваших комнатах будет произведён обыск.

– Ха, не представляю, как это вам удастся, – съехидничал Потапов. – На день все перегородки сдвигаются, и наши комнаты превращаются в большой холл, где читают доклады.

– Это замечательно, – сыщик заулыбался ещё шире. – Значит, обыск получится очень короткий и полезный для здоровья. Мои помощники побегают по холлу, ничего не найдут и пойдут спать. Кстати, а что с вашими личными вещами? Их тоже надо осмотреть.

– Какие вещи у драконов, – махнул лапой Амэ-но-ано. – Организационный комитет конгресса подарил каждому делегату по семь сувениров в семи коробочках – по количеству семи богов счастья.

– Коробочки мы тоже осмотрим, – радостно кивнул сыщик.

– Они так красиво упакованы, – огорчился Потапов. – Я хотел жене показать.

– Не беспокойтесь, Потапов-сан, каждый японец за свою жизнь упаковывает столько коробочек для подарков к разнообразным праздникам, что я уверен: мои помощники всё завернут обратно очень красиво, – улыбнулся сыщик.

– А чего он всё время улыбается? – шёпотом спросил Потапов у Франсуа. – Дурачок какой-то. Дело-то серьёзное, а ему хаханьки.

– А чего бы ему не улыбаться, – зашептал в ответ Франсуа. – Он же буддист, да ещё и монах. Они все когда умирают, то сразу заново рождаются. Птичкой там или мухой, или императором – как повезёт. Да я бы не только улыбался, я бы хохотал всё время, если бы знал, что мне предстоит не умирать навсегда, а рождаться, рождаться, рождаться…

– Ишь ты! – позавидовал Потапов. – Господин сыщик, моя дорожная сумка стоит в том углу, где нарисован дракон – прямо у хвоста. Вы можете проверить, там подарки, три зубных щётки и точилка для когтей.

– Да-да, – радостно закивал сыщик. – Как это прекрасно. Сейчас мои ребята всё сделают. А я пока займусь допросами. Это тоже весело.

– Но не в половине двенадцатого ночи, – проворчал Кецаль.

– Я очень-очень постараюсь отпустить вас скорее, честное слово, – совсем по-детски сказал сыщик. – Я даже не буду устраивать индивидуальные допросы. Мы просто поговорим. Как прекрасна беседа друзей лунной ночью! Меж нами родится приязнь, затем доверие, затем истина!

– Что хорошего может родиться в половине двенадцатого ночи, – опять проворчал Кецаль.

– Например, я, – заулыбался сыщик. – Я родился в половине двенадцатого ночи.

– Ну вот я же и говорю, ничего хорошего в такое время не родится, – ещё тише сказал Кецаль, так что его услышал только Потапов – у него же было шесть ушей, а не два, как у остальных.

Сыщик похлопал в ладоши. Послушники принесли горячий чай и засахаренные фрукты. Драконы сразу повеселели.

– Мы сейчас только установим последовательность событий, – сказал сыщик. – Пусть кто-нибудь один расскажет, как прошёл день, а остальные поправляют. Я ознакомился с программой. С утра вы ездили в Рёандзи, да? О, как прекрасен этот сад! Он полон гармонии и радости.

– А мы с тобой ничего не поняли, – шепнул Франсуа Потапову.

– Я – официальный представитель Организационного Комитета Конгресса, и я буду рассказывать, – решил Амэ-но-ано. – С утра жемчужина была у господина Цзяна Фу-Тсан-Луна. Она очень вертелась. Когда мы возвращались из Золотого павильона Кинкакудзи, она подбила два глаза господину Потапову. Мне было очень стыдно – я не смог уберечь гостя от физического воздействия.

– Мне тоже было стыдно, – потупился Цзян. – Я не мог усмирить свою… свою жемчужину.

– А мне она в нос заехала, – напомнил Кецаль. – У нас в Америке таких невоспитанных жемчужин на свободе не держат. Они все по тюрьмам сидят.

– Когда мы вернулись в Тенрюдзи, по программе было любование луной. Я не представлял, как можно любоваться луной и сочинять хайку, когда тебе в нос или глаз норовит залететь тяжёлый камень чуть меньше вашей уважаемой головы, господин сыщик. И я предложил как-нибудь усмирить её. Снотворным намазать что ли. Кто-то придумал прикрыть её тряпочкой.

– По-моему, ты и придумал, – сказал Кецаль.

– Нет, ты! Ещё про канарейку сестры рассказал, – вспомнил Амэ-но-ано. – А Потапов снял платочек со своей левой шеи и отдал. И мы завязали в него жемчужину.

– Красивый был платочек, – вздохнул Потапов.

– Жемчужина сразу притихла? – спросил сыщик. Когда он слушал, лицо его не было таким радостным, скорее усталым и жёстким.