Предать нельзя Любить (СИ) - Коваль Лина - Страница 37

В коридоре появляется мужик лет пятидесяти, представляется лечащим врачом. Долго выясняет, кем именно мы приходимся пациентке Плевако, и удостоверившись, что перед ним отчим, начинает монотонно сыпать диагнозами и формулировками, которые тут же аккумулируются в моём воспалённом воображении.

Двухсторонняя пневмония уточняется...

Давление пониженное. Сердечный ритм в норме…

Степень поражения лёгких будет известна завтра. Пока полежит под кислородом.

Состояние пациентки стабилизировали, но всё может измениться…

– Она пришла в себя? – перебиваю врача.

– Пока нет, это нормально. Организм слабый, мы начали вводить сильнодействующие препараты, антибиотики. Нужно время, чтобы восстановиться.

– Можно к ней?

– В реанимацию доступ запрещён, – бескомпромиссно сообщает. – Пару дней продержим точно, там будем смотреть по динамике. График посещения после перевода в палату можете взять у постовой медсестры.

– Спасибо.

– Отправляйтесь домой, завтра тридцать первое число, день сумасшедший будет. Приезжать не нужно. Вечером позвоните мне, я сообщу результаты лечения.

Доктор просит Луневича подписать необходимые разрешения, а потом возвращается в реанимацию.

– Я поеду, – говорю, активно растирая лицо целой рукой. – Переоденусь, через несколько часов вернусь.

Виктор усмехается и медленно поднимается на ноги, держась за стену.

– Не мельтеши тут, Арсений, – по-отечески хватает меня под локоть. – Врачи работают, не надо им мешать. Ты лучше… пока она в реанимации, в Москву слетай. Одним днём управишься.

– Что там?

– Отца Аринкиного разыскал. Мой человек скатается только после праздников, тебе… я больше доверяю.

Проснувшись, стараюсь не открывать глаза сразу… Уже по привычке. А когда слышу знакомые тяжёлые шаги и равномерное дыхание, собираю внутри все силы.

Опять явился.

Пятый день, с тех пор как я окончательно пришла в себя, делаю вид, что сплю, когда он здесь. Арсений, уверена, обо всём догадывается, но терпеливо ждёт.

Так и живём…

Я… просто не знаю, что ему сказать.

О чём разговаривать? Как начать? А главное, зачем?!

Люба, медсестра-сиделка, приставленная ко мне для круглосуточной помощи, призналась. Долинский, пока я находилась в реанимации, практически не покидал стен клиники.

Три дня… Кроме первых суток.

Я всё понимаю.

Новый год. Наверное, у него были планы… Может, даже связанные с его красивой девушкой.

Пить хочется невыносимо. В горле пересохло и тянет. Он вообще собирается уматывать? Злюсь, стискивая кулаки.

– Проснулась? – раздаётся в полной тишине бархатный голос. – Знаю, что не спишь. Не представляйся больше.

Тяжело вздыхаю и натянув повыше одеяло, размыкаю веки. В глаза тут же бьёт дневной свет, и я инстинктивно моргаю, растирая лицо, а следом уставляюсь на Долинского.

Арс удовлетворённо кивает и отдаляется к столу. Уверенным движением вскрывает упаковку с гранатовым соком и наполняет прозрачный стакан.

Заворожённо слежу за мужскими руками, осматриваю белую шерстяную водолазку и отлично сидящие на узких бёдрах синие джинсы.

Его волосы в беспорядке, а правая рука безупречно ровно перемотана белым бинтом.

Боже.

Почему даже здесь, в больничной палате надо быть таким невозмутимым? Будто весь мир у тебя в руках и ты им вертишь как хочешь.

Почему… даже когда я должна его ненавидеть... с жадностью улавливаю, как перекатываются стальные мышцы под водолазкой и напрягается широкая спина? Мне вообще должно быть всё равно.

И зачем он приезжает каждый день? Как на работу!

Если на первый ряд вопросов я ответить не могу, то крайний… Догадываюсь.

В голове осколочно, обрывками фраз и слов роятся воспоминания о нашем разговоре той ночью.

Мне было так плохо. Физическое состояние только усугубило моральное, и я позволила то, что даже в худшие жизненные моменты было запрещено.

Я жалела себя.

Жаловалась, что жить не хочу. Без него.

А Арсений?! Ну ясно же.

Ответственность за своих доверителей в его крови. Всё простит. Тоже из жалости?

А я… готова?!

Приблизившись, Долинский протягивает стакан и заводит левую руку чуть выше моей головы. Легко приподнимает изголовье кровати.

– Спасибо, – произношу хрипло, обхватывая тонкое стекло.

Выпиваю ровно половину. Светло-синие глаза пристально наблюдают до тех пор, пока я не вручаю стакан обратно.

Арс аккуратно отставляет его на стол и лениво выдвигает стул, возвращаясь к моей койке.

– Поговорим? – предлагает, усаживаясь рядом.

– Эээ… как там Елена Степановна? – спрашиваю, чуть отодвигаясь к противоположному краю.

В отличие от мужчины напротив, я выгляжу так, словно по мне стадо диких животных из мультфильма «Король Лев» пролетело. Глаза впали… кожа, как у покойника. Ладно, хоть голову вчера, с помощью Любаши, помыла. И чистую пижаму нашла.

Арсений иронично разглядывает моё лицо и будто бы предоставляя отсрочку, отвечает:

– Елена Степановна переживает. Заходил к ней вчера, сказал, что ты пришла в себя и идёшь на поправку. Она рада. Но... ты ведь и сама это знаешь?!

Киваю, закусывая губу. С его соседкой я созваниваюсь регулярно.

Скулы на загорелом лице немного напрягаются, Арсений упирает локти в колени и растерянно озирается.

– Ари… я…

– А погода как… – выпаливаю, отворачиваясь к окну. – Как... вообще?

– Погода, блд, – ругается он и тяжело вздыхает.

– Ага, – киваю.

– Как обычно зимой. Вчера было минус двадцать, сегодня чуть теплее. Снег не идёт. Ветер порывистый, – с каждым словом его голос становится всё резче и холоднее. – Атмосферное давление в миллиметрах ртутного столба назвать? Или обойдёмся без этого?

Гашу невольную улыбку. Чёртов умник!

– На ваше усмотрение, Арсений Рудольфович, – отвечаю ровно, отвлекаясь на стук.

Дверь в палату открывается и заглядывает Любаша. Подозрительно нас осматривая, неуверенно произносит:

– Я пока здесь… в коридорчике почитаю, хорошо?

– Конечно, – отзываюсь с тёплой улыбкой.

Девушка заговорщицки подмигивает и выходит, снова оставляя между нами хрустальную тишину.

Скучающе изучаю свои тонкие пальцы.

– Я поговорил с Виктором, – сообщает Арс хрипло. – Мы всё обсудили и утрясли неловкие моменты. Он подтверждает всё, что ты сказала.

– Прекрасно, – отзываюсь.

Виктор Андреевич каждый день навещает и радуется моему быстрому восстановлению. Здешний врач утверждает, что всё дело в молодом, здоровом организме. Ну, и конечно, курс лечения был назначен грамотно, пусть и не совсем вовремя.

– Арин, я сожалею… Обо всём. Последние дни много думал. Возможно, мы можем…

– Что? – впиваюсь в его глаза. – Что мы можем? Ты расстался со своей девушкой и теперь вновь свободен?

Он отчаянно качает головой и прикрывает лицо ладонями. А затем резко поднимается и направляется в сторону небольшой импровизированной кухни.

– Я привёз обед. Тебе надо поесть.

В груди нестерпимо бьётся и без того слабое сердце. Боль, затуманенная сильными препаратами, возвращается накатывающимися волнами. Она растёт внутри. Множится. Сбивает дыхание и снова заставляет всё вспомнить.

– Я хочу, чтобы ты ушёл, – произношу одними губами.

Голос хрипит, дрожит, путается. И дело вовсе не в подтверждённой двухсторонней пневмонии.

Арсений сначала будто не слышит.

Упрямо продолжает исследовать содержимое небольшого холодильника. А потом всё понимает. Его взгляд отрывается и медленно перетекает на меня.

Замирает.

Море в светло–синих глазах за секунду высыхает. Плечи, обтянутые тонкой шерстью, опускаются.

– Хочу. Чтобы. Ты. Ушёл.

Ещё раз выбиваю каждое слово.

Чтобы осознал.

Ничего не поменялось.

Есть в жизни такие поступки, у которых нет обратного действия.

Например, ворваться вихрем в судьбу незнакомого человека и обманывать его месяцами. Пусть и влюбившись.